Директор Музея исламского искусства: «Доха определенно не худшее место для работы»

Если вы думаете, что Катар разбогател одновременно с другими нефтяными странами Персидского залива – во второй половине XX в., – то вы глубоко ошибаетесь. Нефти в маленькой пустынной стране оказалось мало. А вот газа – много, но по-настоящему зарабатывать на нем Катар начал только в XXI в., построив заводы по сжижению природного газа и сформировав его глобальный рынок. За какие-то 10 лет ВВП страны с населением около 2,7 млн человек удвоился.

Заработав громадные деньги, правящая Катаром династия аль-Тани не промотала их, не сложила в кубышку и не раздала в поисках популярности соотечественникам (коренных жителей Катара, являющихся его гражданами, всего около 300 000 человек, в стране работают представители более чем 100 стран). В штаб-квартире первой нефтяной компании Катара, ныне превращенной в музей, выбиты слова Халифа бин Хамада аль-Тани, деда нынешнего эмира, правившего страной в середине прошлого века: «Богатство страны формируют ее люди, а не нефть». Доходы от нефти и газа Катар успешно вложил в самые разнообразные проекты и индустрии: авиакомпания Qatar Airways стала лучшей в мире, аэропорт «Хамад» – крупным хабом, компания Katara Hospitality скупает легендарные люксовые отели на разных континентах, телекомпания Al Jazeera известна по всему миру. Катар громко заявил о себе в мире, став столицей крупнейших спортивных соревнований: в 2016 г. страна приняла чемпионат мира по велоспорту, в 2018 г. – чемпионат мира по художественной гимнастике, в этом году в Катаре пройдет чемпионат мира по легкой атлетике, а в 2022 г. – чемпионат мира по футболу.

Рост популярности и влияния Катара вызывал ревность соседей, и в 2017 г. Бахрейн, ОАЭ, Саудовская Аравия и Египет объявили о разрыве дипломатических отношений с Катаром и его транспортной блокаде – под предлогом того, что страна поддерживает террористов. Но Катар очень быстро наладил поставку импорта по новым каналам и объявил об отмене въездных виз для граждан большинства стран.

В Катаре туристов ждут не только спортивные соревнования, пляжи, современные гостиницы и шопинг: созданное в 2005 г. государственное агентство Qatar Museums имеет амбициозную программу развития музеев, галерей и других арт-пространств. В преддверии чемпионата мира по футболу столица Катара Доха стремительно застраивается и благоустраивается, общественные здания проектируют архитекторы с мировым именем: Музей исламского искусства (MIA) – Бей Юймин, Национальную библиотеку – Рэм Колхас, Национальный музей Катара – Жан Нувель. MIA стал первым музеем исламского искусства на Ближнем Востоке, объединившим все этапы его развития – от зарождения до момента распада Османской империи. В 2017 г. MIA возглавила Джулия Гонелла – археолог, антрополог и специалист по исламскому искусству с мировым именем, согласившаяся ради этого уйти с поста куратора музея исламского искусства в Пергамском музее в Берлине.

– Официально я была назначена в сентябре, но фактически работаю в музее с 1 апреля. Я здесь оказалась, чтобы изменить жизнь в галереях музея, в первую очередь постоянной коллекции.

Музею уже 10 лет – мы отметили юбилей в ноябре прошлого года. Открытие такого музея в регионе стало событием и большим успехом. Это сейчас подобные музеи появились повсеместно, а тогда MIA стал первым музеем исламского искусства в исламском мире.

Да, есть Пергамский музей, где я работала раньше, – это старейший музей исламского искусства в мире. Есть [исламские] музеи в Иране, Стамбуле, Каире – но они более локальные, рассказывают про местную историю. Коллекции исламского искусства в Лувре, Британском музее и Эрмитаже еще старше, но там это департаменты музеев, а не самостоятельные институции. И, так или иначе, в Европе выставлено то, что изначально собиралось европейскими коллекционерами (у которых была разная мотивация и причины для собирательства). А в Дохе сразу создавался музей исламского искусства и коллекция для него собиралась соответствующим образом – чтобы представить все многообразие искусства исламского мира – от Андалусии до Китая. В Эрмитаже или в Берлине выставлено большое количество археологических экспонатов, так как их коллекции формировались не только на арт-рынке, но и благодаря раскопкам. Коллекция же MIA по большей части приобреталась на арт-рынке, и особое внимание уделялось красоте экспонатов – они действительно прекрасны. Так же как и само здание музея – это шедевр. Так что концепция Музея исламского искусства во многом завязана на красоту.

Но за последние 10 лет в музейном деле произошли большие подвижки. Теперь уже недостаточно просто выставить красивый экспонат. Надо еще и объяснить, что за ним стоит, почему он признается красивым, какую историю нам рассказывает. Поэтому мы начали и до сих пор продолжаем процесс переформатирования галерей музея, теперь к нам в команду добавляются дизайнеры. Хотя весь музей мы, конечно, переделывать не собираемся.

– Фаза дизайна должна быть закончена в этом году, затем в течение двух лет нам предстоит совершить следующие шаги.

– Когда я присоединилась к музею – это была моя идея и мое предложение. В эту выставку плавно перетекло празднование 10-летия нашего музея.

Мы находимся на Ближнем Востоке, нас окружают Сирия, Афганистан, Ирак – иногда мне кажется, что вокруг больше стран, где есть огромные проблемы, чем тех, где их нет. Даже у Катара есть проблемы – к счастью, бомбы здесь не взрываются. Но в целом на Ближнем Востоке очень напряженная ситуация.

При разработке Syria Matters мы пытались уйти от политики как можно дальше и хотели показать значение Сирии и ее наследия для мира и для Востока. Мы сознательно сделали акцент не на том, что было разрушено – это все можно увидеть в новостях, – но на том, почему так важно то, что было разрушено. Выставка разбита на пять секций. Начиная с домусульманского, античного периода, где мы рассказываем, что Сирия была на перекрестке различных империй, ее населяли люди множества национальностей, языков и религий.

И посетители выставку оценили: у нас есть книга для посетителей, и там можно найти отзывы на самых разных языках – в том числе и на русском. Некоторые из них очень трогательные. В том числе и от сирийцев – те из них, кто оказался за пределами страны, тоже были расколоты – одни поддерживали одну сторону [в гражданской войне], другие – другую. Но когда они приходили на эту выставку, то говорили, что чувствуют гордость [за свою историю] и признательность, что могут поделиться наследием своей страны.

– Представители [разных сил] в Сирии были едины в отношении этой выставки. Мы получили экспонаты для нее из Турции, России, Германии, Франции. К сожалению, мы не получили экспонат из США – каменного верблюда из музея Балтимора, – на который рассчитывали, но его оказалось очень сложно транспортировать. Коллеги из всех музеев были с нами очень любезны – музейные люди вообще милые, – а проблемы создавала бюрократия.

– Координация была, хотя все три выставки независимы друг от друга. Syria Matters заканчивается на османском периоде Сирии – поскольку наша основная коллекция заканчивается на этом же периоде. Национальная библиотека Катара выразила желание организовать выставку фотографий, посвященных периоду французского мандата в истории Сирии. Современное искусство Сирии было представлено в Арабском музее современного искусства (MATHAF). Не скрою, дискуссии были серьезные: какая выставка когда начинается, когда заканчивается, затем возникла политика, каких современных художников выставлять. Но в результате все сложилось замечательно.

– 420 000 посетителей у нас было в 2016 г. В прошлом – почти 500 000. То есть это 20%-ный рост. Конечно, я очень удовлетворена, потому что была скромна и моей целью был 10%-ный рост. (Смеется.) Одна из причин роста посещаемости заключается в том, что у нас теперь практически в течение всего года идут различные временные выставки. Сирийскую выставку, например, мы продлили.

Кроме того, Доха становится все более заметным туристическим направлением. К нам приходят круизные суда (я могу их видеть из окна своего кабинета), и аэропорт Дохи принимает все больше туристов.

– Точной статистики нет, поскольку вход в музей бесплатный. В Дохе очень большое иностранное сообщество, и мы видим, что экспаты – частые гости музея, они возвращаются на постоянную экспозицию, приходят на временные выставки.

– Подобная программа есть у Qatar Museums – она называется Culture Pass. Участники этой программы получают возможность участвовать в экскурсиях по музеям и не только, получают скидки на мастер-классы и проч.

– В Дохе мы сейчас крупнейший музей – у нас работает около 100 человек. Национальный музей Катара должен быть очень большим, но он еще не открылся.

– Только государство. Оно же финансирует покупки экспонатов музея. Например, у нас недавно появилась прекрасная китайская ваза цвета морской волны – с надписью, что она принадлежала одному из могольских князей. Ваза свидетельствует не только о вкусе исламских правителей Индии, но также показывает, насколько важное значение в экономике и торговле между Китаем и мусульманскими странами играли фарфор и керамика, создавая которую в других странах пытались копировать китайский фарфор.

– Конечно, ревнуем – аж позеленели от ревности! (Смеется.) А если серьезно, то появление такого музея важно сразу по нескольким причинам. Во-первых, сам факт открытия Национального музея в Катаре в нынешней политической обстановке для этой страны значит очень многое – это как выиграть чемпионат Азии [по футболу]! Во-вторых, и для Qatar Museums это значит очень многое. Я приехала из Берлина, где под единым руководством находится 16 музеев. Так вот: более четкого видения своей миссии и своей цели, чем у Qatar Museums, я не встречала ни в одной европейской стране! Про Россию судить не берусь.

Музеи – это пространства для обучения истории, культуре, это пространства для дискуссий. Так что появление национального музея – это очень хорошо и очень важно: граждане смогут лучше узнать свою историю. Музей исламского искусства в этом смысле имеет вспомогательную миссию. Но симптоматично, что он появился раньше, – он рассказывает историю религии и исламского искусства во всем исламском мире.

И следом [в Дохе] появятся новые музеи. Например, детский музей. И музей спорта [и Олимпийских игр] – там среди прочего можно будет попробовать свои силы в разных видах спорта и получить рекомендации: вам лучше заниматься бегом, а вам – плаванием.

Так что туристы и местные жители будут счастливы от того, что появятся новые музеи. И я не жду, что между нами возникнет конкуренция. Пока не жду. (Смеется.)

– Миссия – создать место, куда людям захочется приходить и возвращаться, чтобы они могли открывать здесь для себя новое и обсуждать это. Это важно для любого музея, но для меня особенно.

У искусства в исламском мире иные цели и задачи, чем в Европе. Когда вы едете по Дохе, вы видите много зданий, выполненных в традициях исламской архитектуры; есть исламский дизайн, исламская мода. А у нас в музее есть прекрасная коллекция старинных исламских тканей – они могли бы стать источником вдохновения для современных дизайнеров.

– Внешнеполитическая ситуация. Катар управляется исключительно хорошо. Но [после блокады Катара, объявленной Саудовской Аравией] у нас исчезли все саудовские туристы, а их было очень много. Это позор! Надеюсь, что ситуация разрешится.

– Это очень важный вопрос – новые технологии будут очень сильно менять музеи. Думаю, что Национальный музей Катара будет в этом отношении на топ-уровне – очень интерактивным. И перед нами эта задача стоит – включать новые технологии, создавать мобильные приложения. Ведь здесь, на Ближнем Востоке, интерактивная культура очень сильна – она гораздо более развита, чем в Европе. Мы начали использовать новые технические решения на Syria Matters, в результате выставка оказалась не просто интерактивной, но иммерсивной – и в этом одна из причин ее успеха.

– Никогда не считала. Давайте посчитаем на моем этаже: сирийка, русская, катарка, англичанка, американка, венесуэлка, два пакистанца, мой заместитель из Австралии.

– Да. Наняла очень милую даму из России в отдел консервации. Кураторов и специалистов по консервации мы ищем по всему миру, линейный персонал – местный. В Катаре есть обучение по специальности «исламское искусство», но только до уровня магистра, не доктора. Молодые катарские специалисты работают бок о бок с четырьмя нашими кураторами, мы их обучаем. В будущем они тоже станут кураторами.

– По-разному. Но Доха определенно не худшее место для работы. (Смеется.)

– Да, это было непросто, но не потому, что это Доха, а в силу моего возраста: уже большая семья, мама и свекровь преклонных лет. Но это был такой же вызов, как переехать из Парижа в Санкт-Петербург или из Берлина в Токио – меняются климат, окружение, среда обитания. Конечно, жизнь в Дохе отличается от жизни в Берлине, но для меня это не стало сюрпризом – я много работала на Ближнем Востоке.

– Уже не могу объяснить. (Смеется.) Я просто начала заниматься этой темой, мне очень понравилось, и вот я продолжаю.