Как объяснить суть толерантности на пальцах

Рассказ о выставке (точнее, даже двух) следует предварить историей вопроса, банальность которого не может отменить его актуальности. Не случайно заимствованная из латыни tolerantia, в буквальном переводе означающая терпение, но одновременно понимаемая как терпимость, не имеет синонимов в русском языке.

Речь о толерантности в широком понимании этого слова, от веротерпимости и инакомыслия до иноязычия, отличных от большинства стандартов сексуального поведения, физической и ментальной ограниченности из-за болезней и особенностей развития, да просто возраста.

Дети – в той же группе риска. Не так много лет прошло с тех пор, как смотрительница Пушкинского музея орала на моего одиннадцатилетнего сына, который, подустав на выставке Модильяни, посмел опереться о колонну в Белом зале. Мальчик о мраморную колонну. И вот мы дожили до счастливых перемен, когда в ГМИИ им. А. С. Пушкина работают детский центр и инклюзивный отдел, людей на инвалидных колясках в отсутствие лифта поднимает шагающее по ступеням устройство и рельефы копируют произведения для тех, кто их не видит.

На новом, сделанном всего несколько лет назад выходе из станции метро «Маяковская» подъемника для колясок нет, а в музее он есть, почувствуйте разницу. Уже во многих музеях есть, по крайней мере московских. В некоторых устраивают выставки – нет, не для специальных категорий посетителей, что было бы той же дискриминацией, но доступные для разных зрителей, способные быть понятыми на разных уровнях, буквально – рассчитанные на всех.

Показывать детям

«Населенный пункт» Александра Бродского, показанный в 2006 г. на Архитектурной биеннале в Венеции, занимает на выставке «Игра с шедеврами: от Анри Матисса до Марины Абрамович», открытой в Еврейском музее и центре толерантности, отдельную комнату. Занесенный снегом город заперт в аквариуме, окна просвечивают сквозь метель. Ключ от города – ручка шарманки – у вас в руках. Вы крутите ручку, снег ложится на дома. Не хочется выходить из комнаты, но вы совершаете ошибку, чтобы вернуться с кем-нибудь, потому что восторг не бывает абсолютным, когда не с кем его разделить.

Выставка «Игра с шедеврами» – для тех, кто готов делиться. Прежде всего с детьми, которые на взрослых выставках скучают, не то что не понимая искусства, но при традиционной развеске физически не дотягиваясь до него. Посетители на колясках, кстати, тоже не всё видят, а экспонаты, разложенные в витринах, часто не видят совсем. Но кого это заботит?

Идея «Игры с шедеврами» появилась у Алексея и Ики Муниповых (вместе с Лией Чечик и Ириной Дворецкой они кураторы проекта), когда они оказались в музее Прадо с маленькой дочерью: девочка не дотягивалась до картин. Здесь же дотянуться не проблема. Не то чтобы все работы висели низко – до каких-то можно дотянуться, забравшись по лестнице, или скатиться к ним с горки. Интегрироваться в их отражение в зеркале, установленном напротив огромного, во всю стену, монитора. Оказаться ровно посередине между кричащими друг на друга Мариной Абрамович и Улаем в их знаменитом видео «ААА – ААА» (1978), которое все привыкли видеть в другом формате. И здесь этот фильм воспринимается как новый объект.

Светящийся за дверцей Малевич, увиденный в лупу Матисс, холст Бриджет Райли и кинетическая анимация Эвелин Ламберт и Нормана Макларена 1949 г., заигрывающая с «Купальщицами» Натальи Гончаровой, написанными в 1920-м, – это точки маршрута, по которому проходят зрители независимо от возраста. Известнейшая работа Владимира Яковлева «Кошка, поймавшая птицу» (1992) выглядит в предложенной драматургии даже более обязательной, чем на последней выставке художника в МАММе. И каждое произведение, будь то «Иранский лев» Пиросмани, подвешенный за шкирку персонаж Маурицио Кателлана или «Набросок головы Джорджа Даера» Фрэнсиса Бэкона, выступает солистом, встраиваясь в единый сюжет – но не в общий хор.

«Розовый рельеф» Ива Кляйна может натолкнуть на размышления о сути цвета в искусстве, но в целом это история больше про эмоции, чем про смыслы. Так было задумано, так выстроил эти залы архитектор Алексей Трегубов, открыв выставку собственной визуализаций чувств – радости, страха, грусти, гнева. Доска с фломастером, которая висит рядом с рисунками Матисса из Эрмитажа, побуждает к собственному творчеству, и взрослые поддаются соблазну не меньше детей.

Спрятанные картины Виктора Пивоварова – «Посвящение Паше» и «Посвящение Вике» отправляют зрителей на поиски ключей к пониманию, что тут означают губы с челкой, а что – диван с окном. Работу Ротко, которую в итоге не дали, кураторы хотели разместить на потолке. Но «Бюст Диего» Джакометти дали, и он нашел место в специально отведенном закутке.

Трудно отделаться от ощущения, что все здесь копии. Потому что копии тут правда есть – специально для тактильных ощущений: их можно трогать! Но насыщенность выставки искусством первого ряда поражает. На работающей по соседству, в том же музее, выставке, посвященной дневникам девочек времен холокоста, есть работа Ансельма Кифера – но и здесь висит его «Посвящение Альберту Штифтеру» (2014). Маленьким детям не обязательно объяснять, что австрийский романтик Штифтер – поэт и художник, что интерес к нему возобновился в нулевые годы после поставленной Хайнером Гёббельсом «Вещи Штифтера» – удивительного спектакля без актеров. Им достаточно увидеть это произведение и почувствовать эмоции, ради которых и существует искусство, ради которых устроена выставка. Потому что, как писал Кандинский – и цитаты из него присутствуют тут наравне с его ранней беспредметной живописью, – «всякое произведение искусства есть дитя своего времени, часто оно и мать наших чувств».

Увидеть детей

Вторая выставка – «Невидимые» в культурном центре «Интеграция» им. Н. А. Островского – собрана из снимков детей с особенностями развития, сделанных фотографом Екатериной Глаголевой, мамой такого ребенка.

Рядом с фотографиями – короткие тексты-монологи, в которых родители рассказывают о своих детях и о том, почему решили принять участие в проекте. О простых на самом деле вещах. Что такое может случиться с каждым. Что хотят жить обычной жизнью. Чтобы их детей не обижали, не показывали пальцем, но и не боялись, не отворачивали взгляд. Фотографии Глаголевой в этом смысле очень деликатны. Дети на них просто дети, красивые, счастливые, разные.

Стоит обратить внимание на весь этот центр, в который преобразовался старый Музей-квартира Николая Островского, автора романа «Как закалялась сталь». В не существующей уже стране сюда водили на обязательные экскурсии школьников, теперь ходят или случайные посетители, обнаружившие дверь по соседству с Елисеевским, или зрители «Концертов в темноте».

Здесь впервые внедрен проект «Слепые в большом городе» – среди сотрудников центра много незрячих людей. В экспозиции, посвященной не только Островскому, но и истории дома на Тверской и располагавшегося в нем салона Зинаиды Волконской, есть объекты, предназначенные для тактильного ознакомления (подъемник для колясок в «Интеграции», разумеется, тоже есть). А проходящие на третьем этаже, в абсолютной темноте, концерты и аудиоспектакли предназначены для всех, и видящих слушателей там обычно большинство. Если советский Музей Островского был придуман как памятник преодолению, то «Интеграция» намерена развиваться как место встречи.

«Игра с шедеврами: от Анри Матисса до Марины Абрамович» – до 14 апреля; «Невидимые» – до 8 марта