Что сделал с «Баядеркой» Мариуса Петипа Алексей Ратманский

У берлинского Staatsballett теперь два интенданта – с 2018 г. компанию возглавил бывший руководитель Шведского королевского балета Йоханнес Ойман, в 2019-м к нему присоединится хореограф contemporary dance Саша Вальц. Поскольку строить репертуар эти «две головы» намерены как мост между классическим и современным танцем, открытие сезона обновленной компании тоже стало двойным. Сначала появился сенсационный одноактный балет Half Life израильтянки Шарон Эйал с потеющим и содрогающимся в синхронной ритуальной агонии кордебалетом. Следом трехчасовая «Баядерка» Мариуса Петипа – результат научно-поэтических расшифровок хореографом Алексеем Ратманским записей постановки 1900 г. Постановка, в которой при всей масштабности и весомости не оказалось ни грамма традиционной тяжести. Смотрится легко, переваривается быстро и оставляет приятное впечатление, ничем особенно не зацепив.

Мелодраматический сюжет с поножовщиной, предательством и смертью от укуса ядовитой змеи, переодетый художником Жеромом Капланом в бронзовое и золотое и упакованный в декорацию как в подарочную конфетную упаковку, проносится перед глазами как немая фильма с пантомимой вместо титров. На хорошей ровной скорости, гипнотизируя не столько смыслом, сколько ритмом. Дело даже не в том, что Ратманский и его команда что-то этой «Баядерке» добавили, что-то отрезали, что-то вернули на место в соответствии с доставшимся им источником. Не в редакторских радостях и аутентичности дело. Дело не в расшифрованном даже, а скорее угаданном рецепте магии Петипа, делавшей его балеты предтечей самого массового из всех искусств. Пресловутый большой стиль Петипа со всеми его бесчисленными танцами, бутафорскими слонами, тиграми и спускающимися откуда-то с облака 32 тенями – самой завораживающей картиной загробного мира, какая только есть в балете вообще, – в постановке Ратманского не становится синонимом имперской жирности.

Все компоненты этого зрелища выстроены и сбалансированы так, что от привычной гигантомании не остается следа. Как и от десятилетий негласного балетного «матриархата», ассоциирующегося с классикой. Даже абсолютный берлинский культ, танцевавшая премьеру прима Полина Семионова – не центр этой неожиданно антииерархичной конструкции, совершенно иначе открывающей космос Петипа. Скорее, как говорит где-то в комментариях Ратманский, вишенка на торте. Сбросившая вес вместе с амбициями, допотопной тяжестью и звериной серьезностью, эта «Баядерка» выглядит вполне fit, чтобы перемахнуть из XIX в. в XXI в. Как минимум, в берлинский. Стоячая овация на премьере тому доказательство.

«Ведомости» поговорили с Алексеем Ратманским о Петипа, которого мы не знаем, балетных нотациях и закрытых архивах Мариинского театра.

– Давайте расставим точки над i: ваша постановка – это что?

– Ни в коем случае не реконструкция спектакля. Это реконструкция нотации, которая относится к 1900 г., к «Баядерке», которую Петипа восстановил в Мариинском театре для бенефиса Павла Гердта с Матильдой Кшесинской в главной роли. Эта нотация одна из лучших, с какими я работал, – все записано очень точно и педантично. Мы полагаем, это рука балетмейстера Александра Горского – можно сравнить с его же записью пантомимы, или мимики, как ее называли, «Баядерки», которую мы нашли в музее Большого театра. Этой нашей находкой я особенно горжусь.

– И что вы увидели? Балет сильно отредактировали в советское время?

– Балет, поставленный в 1877 г., не мог не измениться, не вопрос. Но в то же время видно, как целенаправленно уничтожалась пантомима. Жесты, объявленные отжившими, вымарывались и заменялись чем-то другим – надо же было как-то объяснить сюжет. Подходили «творчески»: перекраивали действие, меняли порядок выходов, изобретали новые сценические положения. К примеру, вместо пантомимы «Там есть одна красавица баядерка, он обещал на ней жениться» появлялся какой-нибудь символический жест – вроде свадебной фаты в руке.

– А что касается хореографии?

– Вроде бы все то же самое – но другое. Представьте хореографическую фразу, в ней восемь тактов. Так вот, в каждой такой фразе есть изменения. В каждой!

– Что Петипа не то, чем кажется, выяснилось после исторических реконструкций Сергея Вихарева – прежде всего «Спящей красавицы» и той же «Баядерки». Он первым начал работать с танцевальными нотациями. Вышел большой скандал, потому что открытый им альтернативный путь сохранения наследия многих «редакторов» оставлял без хлеба. Тема нотаций до сих пор мистифицируется – читать их якобы очень сложно.

– Не сложнее, чем учить иностранный язык. Есть же учебники. Садишься и учишь – и чем больше занимаешься, тем лучше получается. С тех пор как лет пять назад я этому выучился, от любой возможности реконструкции не отказываюсь.

– Да, глаз у вас горит!

– Потому что это очень увлекательно. Ведь до сих пор по текстам классических балетов у нас ничего не сделано. Кто, что, когда поменял? Нет исследований! Ну, пару слов у балетмейстера Федора Лопухова, и то в «нужном» ключе. Винить те поколения нельзя, они сохранили, что могли, несмотря на обстоятельства. Но ведь и растеряли много, и меняли намеренно, а потом говорили: «Вот теперь все как было, не трогайте уже ничего!» Сегодня я готов ответить на любой текстологический вопрос по «Баядерке» – ничего скрывать не стану. Почему, зачем, как можно менять? Есть ответы на эти вопросы.

– Постановка в Staatsballett потребовала каких-то компромиссов?

– В каждом театре есть обстоятельства, с которыми приходится считаться. Известно, например, что у Петипа теней в третьем акте в 1900 г. было 48. А до этого, в постановке 1877 г., аж 64, включая мальчиков – воспитанников училища. Даже не знаю, что они там делали среди девушек. Но в Staatsballett нет столько людей – мы на традиционные 32 едва сговорились! И то пришлось добирать из учениц школы. У Петипа был аналитичный, галльский склад ума – он часами мог выстраивать композицию, добиваясь абсолютной гармонии. За всем стоит точный математический расчет. Количество людей на сцене должно было делиться на 2, 4 или 8. Теней в одной линии стояло 12. Можно поставить 8, но меньше уже никак нельзя – сразу пропадает вся архитектура.

– После реконструкций Вихарева наше представление о балетах большого стиля перекосило в другую сторону: Петипа показался меньше балетмейстером и больше шоуменом.

– У Петипа, это видно из нотаций, было идеальное чувство баланса. Ингредиенты – марш, пантомиму, чистый танец, действенный, характерный, – он дозировал, как гомеопат, миллиграммами. Конечно, он делал шоу для царского двора, hot top, как сегодня сказали бы: та же «Баядерка» поставлена на волне интереса к событию, которое отразили все иллюстрированные издания мира, – визиту принца Уэльского в Индию. Петипа знал, чего от него хотят, но оставался при этом серьезным художником. Не просто бежал за модой.

– Хореографу Алексею Ратманскому приходилось додумывать за Петипа?

– Для меня его хореография абсолютно самоценна. Я считаю, все, что нотировано, – а это 13 больших номеров, приблизительно 60–65% балета, – мы должны были сделать так, как нотировано. Но там, где материала не нашлось, вольны были поступать как сочтем нужным. Не удалось, например, получить музыкальные материалы из архивов Мариинского театра – они закрыты. Поэтому аутентичный порядок номеров и звучание собирали на слух и опираясь на доступные источники – в частности, клавир репетитора Анны Павловой с пометками, который нашли в «Конвент-Гардене».

– А почему архивы Мариинского закрыты?

– Не знаю. Это вопрос, который надо задавать.

Берлин