Друг Хармса Всеволод Петров вернулся к читателям

Долгое время имя Всеволода Петрова (1912–1978) было известно лишь знатокам искусства – его тексты по истории русской живописи ценили специалисты, а написанные вместе с Геннадием Гором биографии художников стали классикой детской литературы.

Широкой публике Петров открылся в XXI в., когда «Новый мир» опубликовал повесть «Турдейская Манон Леско». Созданная после войны, она описывала любовь рассказчика-офицера и фронтовой дружинницы Веры. Невозможно представить этот текст напечатанным в советское время, так он далек от канонов военной прозы, так ярок здесь индивидуализм, осознанный как высшая ценность.

Новый том Петрова объединяет философскую прозу, впервые публикуемые дневники, письма и стихи. Друг Хармса, оставивший воспоминания не только о нем, но и об Ахматовой и Пунине, Петров принадлежал к кругу позднего Михаила Кузмина. Его рассказы близки стилистике обэриутов. Главным их героем оказывается в итоге искусство, что легко объяснимо с точки зрения петровского окружения и не очень – с точки зрения генеалогии. Отец писателя был знаменитый онколог, а дед и вовсе инженер-генерал, член Госсовета – в отлично сделанных вклейках есть репродукция с картины Репина «Заседание Государственного совета», где он изображен. Рядом – уникальные снимки из архива семьи, иллюстрации Павла Басманова, Татьяны Глебовой и других «великих неизвестных» к петровским рассказам.

Среди ключевых слов прозы и дневников – понятия «красавица» и «красота». В одной из записей встречается афоризм: «Красота и счастье – одно и то же». Петров постоянно отслеживает свой эгоцентризм, ощущение, что даже многочисленные любовные романы служат скорее поводом для самоанализа, чем источником радости. Но досаждал ему и собственный эстетизм. В 1944-м он признается: «Мне никогда не жилось так интересно, как в этом плюгавом госпиталишке, в мерзкой глуши, среди людей, о которых не скажешь иначе, как «рвань». Только я говорю это беззлобно, даже с любованием, потому что – неведомо как и за что – стал любить этих людей <...> Моя прежняя жизнь шла иначе. Я жил среди чудаков, частью – обиженных жизнью, невесть как вывернутых и бедных уродцев <...> частью таких людей, которые сами себя не считали за настоящих, как будто еще не жили, а только собирались когда-нибудь жить». К последним он причислял и Хармса.

Спустя несколько лет он бросил занятия литературой. Современники не узнали его подлинного, зато узнали потомки. Впрочем, сам автор вряд ли бы из-за этого расстроился.

Всеволод Петров. Из литературного наследия. М.: Галеев-галерея, 2017. 384 с.