Rimini Protokoll сделали проект о том, как люди умирают и что после себя оставляют

Новый фестиваль, затеянный Berliner Festspiele, почти целиком проходит в музее Martin Gropius Bau, где показывают проекты, которые невозможно активировать, не запустив в них зрителя как действующее лицо, геймера и заодно испытуемый объект. Предупреждения, что не всякому это новое, возникшее на стыке театра и медиа искусство подходит, встречают уже на входе: сердечников, эпилептиков и просто слабонервных просят не беспокоиться. Требующие погружения в дигитальные пространства проекты и впрямь могут дезориентировать. И не только те, в которых зрители вслепую перемещаются в оснащенных сенсорами костюмах. Старые знакомцы из группы Rimini Protokoll, начавшие погружения в симулированную реальность давным-давно, в новом проекте «Имущество. Пьесы без людей» (Nachlass. Pieces sans personnes) сбивают аудиовизуальные настройки организма, не злоупотребляя гаджетами и новыми технологиями.

Тема реализованного в Швейцарии проекта (концепция драматурга Штефана Кэги и сценографа Доминика Хубера) – собственно смерть. Что не ново, не старо, но всегда, везде и все еще табуировано. В исследование этого вопроса – как мы уходим и что после себя оставляем – мало кто погружается. У Rimini Protokoll ситуация тоже не выглядит добровольной – восемь реальных историй, восемь ситуаций ухода, восемь свидетельств оказавшихся на грани между жизнью и смертью (в силу возраста, болезни, профессии) людей Кэги и Хубер инсценировали или, точнее, инсталлировали как восемь аудиовизуальных объектов за закрытыми дверями. Попасть в крохотные – два на три метра, не больше – помещения можно из овального зала, на потолке которого карта земли с загорающимися и гаснущими точками (симуляция реальной ежесекундной статистики человеческих уходов). Комнатки вмещают от двух до шести человек. В каждой можно провести восемь минут – где-то они тянутся бесконечно долго, где-то пролетают мгновенно. В отличие от других проектов Rimini Protokoll, в которых на сцену выходили не актеры, а люди с улицы с их реальными историями, здесь в качестве свидетелей не люди, а принадлежащие им голоса, видеоизображения и предметы – некоторые пережили своих хозяев.

«Если вы слушаете эту запись – мы уже не здесь», – голоса семейной пары (26 лет в браке) встречают посетителей их совместного гешефта: стол, стулья, лампа. Бюро как бюро. Решившие вместе в одной из клиник Швейцарии уйти из жизни старички («вот только еще не выбрали время») рассказывают, как жили, как работали, что заработали и что оставили детям. Еще о ментальном наследстве – как разобрались с национал-социализмом и что советуют людям будущего: «Поменьше верить всяким сказкам». В комнате с видами Штутгарта, к восстановлению которого чета Вольфарт чувствует себя причастной, человеческая жизнь спрессовывается до размеров бумажного стаканчика из стоящего тут автомата – воду из него оказавшиеся в замкнутом пространстве посетители наливают автоматически. Дискомфорт разной степени тяжести, впрочем, испытываешь везде. Из некоторых комнат хочется сбежать сразу – так организовано пространство. Например, из той, где три ряда кресел для зрителей – по три в каждом ряду – перед маленькой, как в кукольном театре, сценой. Когда распахивается занавес, там только стул, а на нем вязаный свитер. Его хозяйку, француженку Надин Гросс, мечтавшую в детстве стать актрисой и выступать с песенкой Tom Pillibi, представляет теперь только он. И еще красивый надтреснутый голос – страдавшая от рассеянного склероза Надин тоже решилась на добровольный уход в клинике Базеля: «Во Франции это запрещено, нас вынуждают страдать».

О том, что происходит за каждой закрытой дверью, лучше, конечно, не рассказывать. И не потому, что будет «не интересно» – это «не интересно» по определению: не обхохочешься и мелодрамы ждать тоже не приходится. Констатация, протокол, объемная инсталляция личных человеческих файлов. Рассказывать нельзя потому, что все это надо пережить лично. Чтобы решить, нужен ли тебе такой опыт вообще и в таком формате в частности: иллюзорной в одном из помещений кажется уже не только чужая жизнь. В стерильно белой комнате-капсуле смотреть не на что. Разве что искать отражение самого себя в пустом овальном окошке. Но там (в то время как врач госпиталя в Лозанне, всю жизнь работавший с деменцией, рассказывает о переставшей узнавать его матери) отражаются лица соседей. Хочешь увидеть себя, а видишь кого-то другого. Это опыт. Пожалуй, самый дискомфортный во всей инсталляции.

Относительно легко (последний спойлер) в помещении, имитирующем молельную комнату в мечети. Тут уютно, вентилятор, ходики на стене, ковры на полу, рахат-лукум в мисочке («Угощайтесь, но оставьте и другим») и обаятельный турок на экране телевизора, демонстрирующий, как он готовится к смерти: примеряет Leichentuch – простыню для покойника и гроб для транспортировки тела в Турцию. Почему в Турцию? «Там хоронят бесплатно, а в Швейцарии умереть стоит уйму денег».

Почему умереть так дорого, 65-летний Гелаль не понимает: ведь что нужно человеку после смерти? Только земля.

Берлин