Григорий Соколов дал сольный концерт в Петербурге
Знакомые сонаты Моцарта и Бетховена прозвучали словно в первый раз
Есть что-то глубоко символичное в том, что Григорий Соколов сыграл свой единственный в петербургском сезоне концерт в пасхальное воскресенье. Его концерт в Большом зале филармонии стал родом таинства. Тихо и просто, сияюще чисто, по-детски наивно звучал до мажор в моцартовской сонате. Мудро и спокойно, принимая всю боль и несовершенство мира, шествовала степенная тема Вариаций из 32-й сонаты Бетховена. Жизнь человеческая, ее начало и конец, детство, отрочество, порывы юности и умиротворенный закат – вот о чем была программа Соколова в этом году. Ни следа меланхолии и скорбных сожалений – того, чем был наполнен до края его прошлогодний концерт. Только приятие мира, светлая лучезарность и твердое знание, что за последним пределом есть жизнь вечная.
Каждый год Соколов готовит новую программу, а потом играет ее по всему миру. Пианист, как правило, выбирает для своих выступлений самые известные, затертые до дыр частыми исполнениями сочинения – и открывает в них бездны новых смыслов. Он играет подчеркнуто канонично, очень отчетливо; но с первых же сыгранных нот замирает и глубоко проваливается сердце. Он общается с незримым собеседником очень тихо; и публика таит дыхание, боясь пропустить хоть слово из этого очень личного разговора.
Вся программа вечера была выстроена на сопоставлении тональностей до мажор – до минор. До мажор в музыкальной символике – Воскресение, тональность светлой Пасхи. Мерцание мажора и минора, света и тени добавляло символу объемности. Идею объема, расширения и обрастания тона «до» родственными тональностями подчеркивала и тональность 27-й сонаты Бетховена – ми минор.
В первом отделении Соната до мажор Моцарта, сыгранная вместе с Фантазией и Сонатой до минор без перерыва, сложилась в мегацикл, повествующий о безоблачном детстве, отрочестве и взрослении. Шестнадцатую сонату все играли еще в музыкальной школе – ее первая часть незатейлива, с нарочито лапидарной темой, шагающей по звукам до-мажорного трезвучия, и уютным мерным аккомпанементом. А в третьей части трогательные переклички терций, будто девочка прыгает по начертанным мелом классикам: тоника – доминанта – разрешение в тонику, азбука пианиста, основы, то, на чем стоит обучение игре на фортепиано. Соколов играл третью часть нарочито медленно; он вообще в этот вечер никуда не торопился; и от этого его музыкальные высказывания обретали завораживающую весомость.
В Москву ни ногой
Соколов ежегодно дает один концерт в Петербурге, но никогда не играет в Москве. Он до сих пор помнит обиду, причиненную ему в стольном городе на заре юности, когда на конкурсе Чайковского московская публика шумно выражала протест против присуждения никому не известному пианисту из Ленинграда первой премии. Время показало, что публика ошибалась, а жюри сделало верный выбор. Но теперь москвичи, желающие услышать Соколова, каждый год покупают билеты и едут в Северную столицу. Хотя исключение все же имело место: Соколов дал сольный концерт в Большом зале Московской консерватории в 1998 г.
Положенные «буря и натиск» Фантазии до минор были облагорожены объективированным гармоническим слышанием: в глубине души Соколов сохранял нерушимое спокойствие и концентрацию обретшего просветление йогина.
Шесть бисов, сыгранных напоследок, тонально также вращались вокруг «до». Застенчиво-хрупкий, как полевой цветок, Музыкальный момент Шуберта; ласково прожурчавшая Арабеска Шумана. Из тонального плана несколько выбивались два ноктюрна Шопена – си-мажорный и ля-бемоль-мажорный. И напоследок – трагически-мрачная, тяжкая поступь Прелюдии Шопена до минор. Финальные ее аккорды упали резко и бесповоротно – будто захлопнулась крышка гроба. Повесть о человеческой жизни, полная жалости, сострадания и светлой печали, была завершена.