В пермском «Театре-Театре» пьеса Камю стала поводом для рок-драмы

Показы пермского «Калигулы» проходят на фоне дискуссий о «Гамлете» Льва Додина, сыгранном на «Золотой маске». Додин ревизовал традиционный подход к «гамлетизму» как гуманистической ценности, подчеркнув, что трупов шекспировский принц оставляет после себя не меньше, чем монологов. Об этом, разумеется, размышляли и до Додина – а великий экзистенциалист Альбер Камю в трагедии «Калигула» довел случай Гамлета до абсурда. Потеряв безвременно умершую сестру, император наказывает весь свет, заливает Рим кровью, чтобы узнать, есть ли какие-то границы у правящей миром несправедливости.

Борис Мильграм готовил спектакль в сложных условиях: пермские власти, теперь уже бывшие, едва не отрешили режиссера от театра. Однако «Калигула» Мильграма не политический памфлет, хотя пьеса дает возможность для такого прочтения. Скорее в спектакле видны следы беспощадного самоанализа: главный герой, управляющий огромной массовкой, похож на театрального режиссера, чья жестокая профессия предполагает казни чужих самолюбий. Впрочем, пермский «Калигула» не зажат в корсет концепции, он перебирает трактовки пьесы, словно четки. Калигула предстает то бунтарем, бросающим вызов равнодушному мещанству, то извращенным деспотом с гитлеровскими усиками и в окружении мальчиков из гитлерюгенда, то несчастным одиночкой, тщетно повторяющим проклятые вопросы бытия.

Роль Калигулы – из самых сложных в мировом репертуаре, ее первым исполнителем был Жерар Филип, в России императора-убийцу играли Константин Хабенский и Евгений Миронов. В труппе «Театр-Театра» есть актер, которому по силам такая задача. Альберт Макаров играет с неиссякаемым темпераментом, даже напором, ему хватает сценического обаяния, чтобы сделать своего персонажа интересным и привлекательным, и нерва (Макаров относится к драгоценной породе артистов-неврастеников), чтобы в тонкости показать его внутренний надлом. Некоторая «разговорность» пьесы, написанной философом, отчасти преодолевается эмоциональной включенностью артиста, отчасти – режиссерским решением. Верный методу имплантации в драму элементов музыкального театра, Мильграм прослаивает действие энергичными запилами рок-группы, причем Калигула с готовностью соскакивает со сцены на подъемную платформу с музыкантами, превращаясь во фронтмена.

Жанр спектакля обозначен как рок-драма, что обоснованно: экзистенциализм и рок-культура – родственные культурные пласты, однако композитор Виталий Истомин не ограничивается гитарным драйвом. Он включает в музыкальную ткань спектакля Casta Diva, которую император поет патрициям, словно Ильинская Обломову, а часть второго действия превращена в дружеский шарж на барочную оперу.

Наряду с императором играет и свита. Татьяна Безменова придумала выразительную пластику, а дуэты Калигулы с Цезонией и Геликоном (и Евгения Барашкова, и Алексей Каракулов точны и элегантны) полны непривычной для русского театра телесной чувственности. Художник Эмиль Капелюш развернул действие внутри и около двух огромных трамплинов, равно напоминающих античный амфитеатр и современный роллердром, Яна Глушанок затеяла в костюмах напряженную борьбу добра и зла – белого и черного цветов, а Александр Мустонен дал спектаклю выразительный, почти эстрадный свет.

Отдельное удовольствие – слаженность актерской массовки, которая становится своеобразным коллективным телом со своим характером, переменами настроения, пластическим рисунком. Артисты работают с жаром и самоотдачей, помня, что маленьких ролей не бывает. И действительно. Вот Михаил Чуднов в совсем коротенькой роли патриция Мереи, не чувствующего смертельной угрозы, исходящей от Калигулы, и повторяющего с улыбкой «Лекарство от астмы», тыча пальцем в принесенный с собой пузырек, сообщает залу о важной для экзистенциалистов «некоммуникабельности» – неспособности людей услышать друг друга – не хуже протагониста.

Пермь