На Роттердамском кинофестивале показали арт-блокбастер «Манифест»

Кейт Бланшетт играет тургеневскую женщину из песни московской группы «Центр», которую голливудская звезда никогда, конечно, не слышала. Как и немецкий художник Джулиан Розефельд, случайно ее экранизировавший, потому что хотел подчеркнуть женскую роль в искусстве и социальной жизни ХХ в. «Тургеневские женщины читают газеты, звонят по телефону, ходят на работу, имеют образование, опускаются в метро, стоят в очереди, расщепляют атом». В «Манифесте» они также выступают на похоронах и в программе новостей, бродят по помойке, читают за столом с праздничной индейкой молитву в День благодарения: «Я за искусство, которое не сидит на собственной жопе в музее, а делает что-то иное. Я за искусство, что растет, не зная, искусство ли оно. Я за искусство, которое съедают как кусок торта или отбрасывают как кусок говна».

Это строки художника Класа Олденбурга из манифеста 1961 г. – одного из шести десятков текстов, ставших материалом для 12 коллажей, в которых Бланшетт играет 13 ролей, представляя ключевые направления искусства ХХ в. Розефельд снижает пафос программных художественных высказываний, помещая их в бытовые ситуации, которые иронично соотносятся с содержанием текстов. Над гробом читается манифест дадаистов, которые хоронят экспрессионизм. В театральной подсобке – радикальный «Нет-манифест» Ивонн Райнер, отказывающей танцу в любых способах манипуляции. В буржуазной гостиной – манифесты поп-арта, отрефлексировавшего послевоенный западный консюмеризм. Марксистские воззвания ситуационистов логично раздаются над постапокалиптическими развалинами старого мира (в этой главе Бланшетт изображает бомжа). А на уроке в школе учительница рисования поправляет работы детей замечаниями из последнего знаменитого манифеста ХХ в. – датской «Догмы-95», призывавшей киноавторов к анонимности и строгому самоограничению.

Бланшетт меняет маски, акценты, манеру игры, читает манифесты как заявление на публику, внутренний монолог или даже диалог (в главе о концептуализме актриса раздваивается на телеведущую в студии и мокнущую под дождем журналистку).

Идея позвать Бланшетт на все роли возникла у Розефельда после того, как он увидел актрису в фильме Тодда Хейнса «Меня там нет» (2007), где она воплощала одну из медийных ипостасей Боба Дилана. Но в новейшей истории кино у «Манифеста» есть и более важное зеркало – «Святые моторы» (2012) Леоса Каракса, где протей Дени Лаван играл больше десятка ролей, и череда его гротескных перевоплощений складывалась в элегию о чудовищной и неуловимой природе актера. Только героем Розефельда и Бланшетт оказывается сама речь художника, которую «Манифест» проявляет в ее монструозности и красоте, как подлинную поэзию, звучащую поверх идеологии и визуальных образов.

Поэтому при всей иронии «Манифест» монументален. Изначально это не кино, а гигантская инсталляция из 12 экранов, на которых истории разыгрываются параллельно и голоса многоликой Бланшетт сливаются в хор. Для каждой главы выбран свой визуальный прием: работа биржи показана долгим планом сверху, гримерка после панк-концерта – круговой панорамой, где-то используется неподвижная камера, где-то – съемка в рапиде (оператор – Кристоф Краусс). Смонтированные для фильма эпизоды сохраняют специфику видеоарта, но без труда выдерживают линейность повествования, захватывая не хуже голливудского блокбастера. На самом деле «Манифест» и есть блокбастер, насколько это слово применимо к арт-сцене. Его легко представить как на экране мультиплекса, так и в респектабельных выставочных залах (в Москве, к примеру, – в Манеже или «Гараже»). В нем есть остроумие, зрелищность и большая голливудская звезда во всех ролях, помогающая разобраться в том, что такое современное искусство, как его хоронят и с чем его едят ту-ту-ту-ту-ту-ту-тургеневские женщины. И не только они.

Роттердам