Звезда европейской режиссуры Херберт Фрич прощается с театром «Фольксбюне» «Халтурой»

Режиссер Херберт Фрич со скоростью газеты отражает ситуацию вокруг «Фолькс-бюне», раскалившуюся после того, как в апреле прошлого года стало известно, что Франка Касторфа на посту интенданта сменит Крис Деркон, директор лондонской галереи «Тейт Модерн».

В мае, когда ему вручали приз телеканала 3 Sat на фестивале «Театртреффен», Фрич не без сарказма рассказал о встрече с вип-менеджером, которому в «Фольксбюне» не понравилась акустика, а в июне его «Апокалипсо» по Откровению Иоанна Богослова уже считывали как метафору и иллюстрацию всей ситуации: премьера совпала с открытым письмом, в котором назначением Деркона и кадровой политикой берлинского сената по культуре возмущались 180 сотрудников театра, включая звездную обойму Касторфа – режиссеров Рене Поллеша, Херберта Фрича и Кристофа Марталера.

Особой злобы дня, впрочем, в «Апокалипсо» не наблюдалось. Это был очередной совершенный по форме и абсурдный по содержанию аттракцион Фрича, поставленный на сей раз на одного актера – Вольфрама Коха. Лжепророка в его персонаже выдавали не только золотой пиджак и остроносые ботинки, но и параноидальная «болтливость» жадного до трюков и фокусов тела. Разве что присутствие постоянного соавтора Фрича, композитора и музыканта Инго Гюнтера, гулявшего по сцене с лэптопом так, словно он проверяет акустику, можно было расценить как сатирическое алаверды Деркону.

Выпустив следом Pfusch, снабженный почти дадаистским манифестом – гимном «халтуре» в программке, Фрич снова помог газетчикам сделать их работу: словечко стало нарицательным и используется теперь при всех обсуждениях действий берлинских культурных политиков. А поговорить есть о чем: чиновник, ответственный за назначение Деркона, а потом и Саши Вальц на должность интенданта берлинского Штаатсбалета (снова скандал и снова открытое письмо), уже в отставке, а новый культурный сенатор намекает, что назначение Деркона можно и переиграть (что обошлось бы Берлину в круглую сумму). Когда же стало известно, что Фрич в 2017-м переходит в театр «Шаубюне», билеты на Pfusch (как, впрочем, на все постановки Фрича в «Фольксбюне») раскупились навсегда.

«Халтура», конечно, никакая не халтура. И снова не сатира на злобу дня. Херберт Фрич выпускает пар на свой обычный манер – с помощью 13 отчаянных перформеров, готовых на все, только бы насмешить нас до колик. Совершая зловещие пассы руками, они катают туда-сюда гигантскую трубу; перемещаются по воздуху на красной стреле (огромный картонный курсор мотыляется над сценой, указывая, что делать и куда двигаться); вертятся в трубе, как в центрифуге, и ныряют, обрядившись в пластикового вида купальники, в бассейн, заполненный синими губками-кубиками вместо воды. Но для начала выносят публике мозг 30-минутным концертом. Музицируя на 10 выстроенных в ряд пианино (плюс одно маленькое ручное), они скалятся, пучат подведенные глаза и дубасят по клавишам – или одним пальцем, или с размаху пяткой, иногда шлепаются на клавиатуру задницами. Облаченный в красное обтягивающее платье Инго Гюнтер дирижирует этой безумной минималистской партитурой. По его сигналу бешеная банда вскидывает голые ножки, задирает руки, плотоядно облизывается, аритмично и зловеще похохатывает.

Музыки и хореографии в «Халтуре», наверное, впервые еще больше, чем обычно у Фрича. И впервые еще меньше слов. За исключением этого – ничего такого, чего за Фричем не водилось бы раньше. Никаких инноваций, как в «Мурмеле» – пьесе из одного слова или в «Без названия» – опере для большого дивана и забавных карликов-фетишистов. Можно, в общем-то, и без инноваций. Поскольку фричевские травести (тут, кажется, представлены все амплуа – от инженю до бородатой женщины), перепуганно озирающие зал, когда выползают из трубы в начале спектакля и не слишком успешно (то трамплин обломится, то тело подведет) ныряющие в бассейн в конце, как всегда, виртуозно воплощают тот самый страх сцены, страх провала и халтуры, который, толкая на отчаянные и головоломные трюки (от балансирования на трубе до прыжков с пианино на пианино), запускает грандиозную и безупречную слэпстик-механику Фрича.

Вот только когда артисты из бассейна уже не выныривают (только торчат ногами кверху), а потом устраивают прощание с публикой (каждый на свой манер – и настолько личное, что уже лишнее) – вот тут становится немного жаль, что из всей извлеченной энергии, кажется, впервые в финале фричевского шоу ни капли не достается залу. Концы в воду и tschues – «пока». Из-под опустившегося на сцену железного занавеса пробивается пар. Вместе с какими-то булькающими инопланетными (привет «чужим», захватившим сцену?) звуками от Инго Гюнтера. Так, конечно, задумано, но жаль, что не как-нибудь иначе – отпускать зрителей ни с чем не слишком идет Херберту Фричу. Даже в таком особом, прощальном, случае.

Берлин