Итоги литературного года: писателей, издателей, критиков не прибавилось

Пространство чтения съежилось вслед за сужающимся книжным рынком. Вместо множества издательств, выпускающих современную прозу, активно работают четыре. Из десятков литературных критиков осталось примерно трое, а полифония литературной полемики выродилась в разной степени талантливости соло, иногда дуэты.

Премия для молодых авторов «Дебют» в этом году была заморожена (и бог весть, что ее ждет дальше), а ни одна из выживших крупных наград не открыла ни одного нового имени. Даже премия «Нос», ориентированная на новизну в изящной, подчеркнем, словесности, увенчала старообрядца Данилу Зайцева за пусть и замечательную, но лежащую за пределами литературы автобиографию. Остальные премиальные итоги только подтвердили: новизны нет, на сцене все те же, вышедшие в литературное поле десять, двадцать лет назад, глядящие все туда же. Куда? В наше прошлое. Отмеченная «Нацбестом» и «Большой книгой» «Зимняя дорога» Леонида Юзефовича, равно как и другие триумфаторы года – «Крепость» Петра Алешковского («Русский Букер»), «Лестница Иакова» Улицкой и «Авиатор» Евгения Водолазкина («Большая книга»), – дружно обыгрывают историческую тему. Получается, в сегодняшней русской прозе описание современности должно быть обязательно легитимировано исторической сюжетной линией; грозные и страшные события прошлого используются как биологическая добавка, для придания сил и сока блеклым героям современности, которым, очевидно, в глазах их создателей не хватает масштаба и трагедии. Еще один входной билет русскоязычного писателя в современность – жанр памфлета или антиутопии, также в исполнении тех же, Виктора Пелевина и Владимира Сорокина.

Между тем говорить о современных людях на языке классического романа, без кровавой подсветки войн и репрессий, можно. Это с блистательной внятностью демонстрируют американские и европейские романисты, которые сочиняют истории про тех, кто живет сегодня, сохраняя при том и остроту, и глубину. О том, что наши читатели жаждут разговора не о Гражданской войне и репрессиях, а о том, как люди начала ХХI века мучаются в пробках, снимают квартиры, что они едят на ужин, кого любят, о чем болтают, как работают, словом, как и чем дышат сегодняшние городские интеллектуалы и обыватели, свидетельствует бурный успех романа американки Ханьи Янагихары «Маленькая жизнь» (в переводе А. Борисенко, А. Завозовой, В. Сонькина). За два месяца после выхода в свет книга издана уже двумя тиражами, по 10 000 экземпляров каждый. Русские читатели впились в нее с жадностью сидевших на тюремной пайке. Казалось бы, что нам история формирования и дружбы четырех героев, юриста, актера, архитектора, художника? А то. Это про мучения не в концлагере, а в городе Нью-Йорке, это про пытку не огэпэушников, а ежедневного существования. Роман Янагихары реабилитирует современного человека, который страдает и развивается не хуже героев Толстого или Солженицына и, значит, достоин пера романиста таким, каков есть. К тому же этот современный человек еще и американец. Сопереживание социально близкому, но географически далекому и проще, и слаще, об этом еще Достоевский писал.

Может быть, наша «Маленькая жизнь» уже вынашивается неведомым сочинителем.