Выставка «Ян Фабр: Рыцарь отчаяния – воин красоты» беспокоит зрителей

Большинство недоумевает, меньшинство негодует, редко кто улыбается
Выставка Яна Фабра изменила залы Эрмитажа/ Алексей Даничев/ РИА Новости

Внедрение Яна Фабра в Эрмитаж – затея рискованная, вряд ли кто-то в этом мог сомневаться. С одной стороны, практика подобного оживления постоянной экспозиции давно принята и звезды современного, никак не похожего на старое искусства охотно показывают свои работы в дворцовых интерьерах среди признанных шедевров. Так что о жанре выставки давно не спорят, а обсуждают, насколько удачной или возмутительной (что не одно и то же, как считают невежды) она оказалась. С другой стороны, от Фабра, художника и режиссера большой славы и активности, скромности, казалось, ожидать бессмысленно, он любит и умеет производить сильные впечатления и не стесняется занимать собой большие пространства. А предприимчивые активисты только и ждут повода проявить бдительность и осудить что-то в искусстве.

Но в реальности все получилось не как предполагалось. Прежде всего удивил сам Фабр. Он ограничил себя и местом – в историческом здании занял в основном залы фламандцев, поскольку сам из города Антверпена, как Йорданс и Рубенс, и темами – все его произведения находятся в прямом диалоге с почтенными музейными экспонатами. И этот разговор, точнее рефлексия по поводу сути искусства и его восприятия, не только заставил вновь посмотреть на классику, но и подумать о ней заново. А то, что большинство показанных вещей Фабр сделал давно и не раз выставлял (в том числе и в Лувре), только говорит, что он в такой рефлексии все время и находится.

Слово помощи

Эрмитажная публика очень разная, но большинство посетителей постоянной экспозиции туристы. Для них надо было бы написать ясные, не умствующие комментарии к произведениям, а не цитировать Достоевского, Пушкина и Гумилева

Вот Фабр ставит чучело зайца рядом с «Натюрмортом с битой дичью и омаром» Пауля де Воса, заставляя понять, насколько созерцание изображения мертвой натуры отличается от восприятия самой этой натуры. Неожиданным продолжением темы становятся действительно жутковатые инсталляции Фабра «Карнавал мертвых дворняг» и «Протест мертвых котов» с чучелами убитых животных на продолжении выставки в здании Главного штаба. Начинаешь думать, почему обычное в зоологическом музее тревожит в художественном, в каком контексте и при каких обстоятельствах меняется наше восприятие. Если классический жанр vanitas на старых холстах не трогает нас, то в другом материале заставляет вздрагивать.

Выставка Фабра в Эрмитаже показывает художника с разных сторон, а их у него не счесть. Здесь есть и его золотые скульптуры, своеобразный бестиарий, и мелкая элегантная графика, и фирменные объекты и картины из блестящих панцирей жуков, и мраморные рельефы с женскими профилями, узнаваемо современными, но сравниваемые с классикой. И все произведения снабжены парадоксальными названиями вроде «Преданность стережет Время и Смерть» или «Я, карликовый попугай, никогда не повторяюсь». Есть и вышитые на штандартах афоризмы – словесное творчество не дает Фабру покоя. Непохожи на зрелищные, но все так же держат тему восприятия искусства «невидимые» картины, изображение на них проявляется, только когда смотришь на синие поверхности через экран телефона, фотографируя. Отдельная часть выставки – перформансы, а если учесть, что Ян Фабр – режиссер и ставит спектакли, то можно посчитать его прямо-таки сверхчеловеком или компанией по производству искусства.

В его сверхпроизводительности, исключительной успешности и интеллектуальной четкости есть что-то от старых мастеров, стоявших во главе мастерских с кучей учеников и подмастерьев и ловко управлявших денежными потоками. Антверпенец Рубенс, к слову, также обладал чрезвычайной творческой плодовитостью. И так же, как и он, Фабр держит свой стиль: в каком бы материале или виде искусства ни работал, чем бы ни занимался, его интеллектуальный почерк, его юмор и горечь узнаваемы.

Самое популярное и понятное произведение на выставке «Ян Фабр: Рыцарь отчаяния – воин красоты» – это человек, разбивший нос о картину. Манекен-обманка стоит в луже фальшивой крови, упершись в написанную Фабром копию прекраснейшего, совершенного мужского портрета Рогира ван дер Вейдена. Если вдруг найдется зритель, сомневающийся в смысле произведения, название развеет его сомнение: «Я позволяю себе истекать (карлик)». Смысл искусства в самом искусстве, тайна его непостижима, как ни бейся.

До 9 апреля