Эрмитаж открывает выставку Яна Фабра «Рыцарь отчаяния – воин красоты»

Один из самых известных художников современности расставил свои работы по всему музею
Фабр демонстративно фотографируется с сигаретой, но она на его снимках не появляется
Фабр демонстративно фотографируется с сигаретой, но она на его снимках не появляется / Валерий Зубарев / Эрмитаж

Ян Фабр – художник и театральный режиссер, он одинаково знаменит и уважаем и в театральном, и в художественном мире. Но, как и в начале своей карьеры, он не устает удивлять, хотя и продолжает работать с уже давно освоенными материалами и темами. На выставке в Эрмитаже, названной «Ян Фабр. Рыцарь отчаяния – воин красоты», он представит собственную ретроспективу, состоящую из разных освоенных им направлений, – гротескную скульптуру, собственное позолоченное изображение, картины-мозаики из панцирей жуков-скарабеев. Кроме двухсот объектов, среди которых есть и новые, созданные специально для Эрмитажа, на разбросанной в двух зданиях выставке покажут еще восемь фильмов Фабра.

Один из них – запись перформанса, осуществленного в музее этим летом и давшего название выставке. Он очень смешной. Одетый в старинные рыцарские латы Ян Фабр проходит по эрмитажным залам, с идиотическим восторгом приветствует картины и с трепетом лобызает их в рамы, как средневековый паломник христианские святыни. Герой перформанса наивен и простодушен, на вид даже глуповат и кажется старше и щекастее реального Фабра, уверяющего, что испытывает священный трепет перед своими великими предками. Он родился в Антверпене – родном городе для Босха и Рубенса – и, безусловно, связан со старым искусством больше, чем может показаться не знающим о его происхождении и принимающим странности его произведений за результат стремления эпатировать.

Эрмитаж – не первый старый музей, где принимают Фабра. Восемь лет назад у него была большая выставка в Лувре, в залах родной ему фламандской живописи. Этим летом его скульптуры стояли на площадях и улицах Флоренции, в том числе и изображения золотого господина в пальто, которые принимают за автопортрет, хотя и не вполне похожий на автора. Во дворцах он тоже работал – в парадном зале королевской резиденции в Брюсселе изумрудного цвета и яркости потолок выложен мозаикой из тех же скарабеев, ими же зачехлена одна из старинных люстр. На искусство пошло полтора миллиона крупных панцирей, и едва ли не в каждом интервью художнику приходится объяснять, что этих насекомых в Таиланде едят, а из панцирей делают женские украшения, так что ни один жук не пострадал от искусства, убили их в кулинарных целях. В здании парламента Фландрии среди многих произведений современных художников выделяются скульптуры Фабра – тоже из жуков, только не зеленых, а разноцветных, тут он работал в бурой гамме. Королевский художественный музей Бельгии также не остался без крупного произведения современного классика: многометровое панно-триптих «Синий час», изображающее часть женского лица, синева и необычайная глубина фотореалистического изображения были достигнуты с помощью шариковых ручек, ими Фабр вместе с четырьмя ассистентами картину и написал. Возможно, тут правильнее сказать «нарисовал».

– Каждый русский писатель равняется на Льва Толстого. Рожденный в Антверпене художник – на Босха и Рубенса?

– Все мои работы связаны с тем местом, где я родился и живу.

– У вас есть работа «Дань Иеронимусу Босху в Конго» из скарабеев. Вы чувствуете вину за колонизацию, в которой не принимали участия?

– Всего двадцать лет, как люди стали об этом широко говорить. Еще в шестидесятые годы, когда я учился в школе, у меня были одноклассники, чьи родители приехали из Конго, африканцы были у них прислугой. И это мои воспоминания, и хотя никакой моей личной вины нет, но это наша история, и мы от нее не можем отказаться. Вот скарабеи, они прекрасны. И первое впечатление от потолка, который выложен их панцирями, восторженное – как падает свет, как они сверкают, и за всем этим эстетическим наслаждением есть этическое начало: откуда это пришло, как к нам попало.

– Насколько вы как художник развиваетесь согласно с развитием своей личности или внешний мир корректирует ваше творчество? Вы начинали с очень дерзких работ, но сейчас в мире слишком много агрессии. Вы это учитываете?

– Я никогда не стремился к провокации, я занимался только изучением, исследованием – физического состояния, ментального. Все мои работы открыты для диалога, и я всегда ищу инструменты для выражения своих чувств.

– Ваш спектакль «Гора Олимп» длится 24 часа. Почему зрители должны дарить вам сутки своей жизни?

– Но они дарят! Они смотрят! Спектакль шел в разных городах мира, и везде люди смотрели, танцевали, смеялись, плакали. У греков в древности спектакли длились по трое суток, а у меня только 24 часа.

– У вас есть серия Sacrum с мраморными скульптурами человеческого мозга, представленными как христианские реликвии. Это насмешка над религией или, может быть, символы поклонения уму, рацио?

– Нет! Это часть большой работы, я ее делал вместе с нейробиологом Джакомо Риццолатти. «Чувствуем ли мы мозгом, думаем ли сердцем?» – вот вопрос, который я ставлю.