В Камерном музыкальном театре сыграли «Сервилию» – самую неудачную оперу Римского-Корсакова

Побольше бы таких неудачных опер
В спектакле оживают знакомые ритуалы
В спектакле оживают знакомые ритуалы / Игорь Захаркин

Римский-Корсаков написал «Сервилию» в 1902 г., между «Сказкой о царе Салтане» и «Кащеем Бессмертным», ничем не изменяя своей манере, стилю и языку, – но опера прошла всего семь раз и была снята со сцены. С тех пор она возобновлялась считаные разы, и даже фрагментов, пригодных для концертов, ни у кого нет на слуху. Сегодняшнее ее возрождение – проект Геннадия Рождественского, который всю жизнь выискивает редкости и делится ими с доверчивой аудиторией. О «Сервилии» он мечтал 35 лет, но смог осуществить только сейчас, аккурат к своему 85-летию.

Рождественский провел единственный премьерный спектакль (прочими дирижирует молодой Дмитрий Крюков), но этот спектакль не забудет никто из тех, кому посчастливилось на него попасть. Прославленный мэтр был не просто в ударе, он царил, виртуозно, величественно и легко водя палочкой на глазах у восхищенного амфитеатра. Главную роль на премьере «Сервилии» сыграл оркестр, сочный, мощный и ладный. Музыкальная работа была сделана на сто процентов – что неудивительно, поскольку в преддверии премьеры Рождественский и силы Камерного музыкального театра имени Покровского сделали первую в истории аудиозапись этой оперы Римского-Корсакова.

Пятиактная «Сервилия» (идущая с двумя антрактами) потрясает цельностью и высотой содержания, облаченного в торжественную, уверенную форму. Нетипичный для себя материал из римской жизни (драма Льва Мея) русский композитор повернул в свое излюбленное русло. Фоном служит жизнь трибунов и сенаторов, наполненная интригами, доносами, протекающая на форумах и в термах, среди рабов и гетер. Механизмом – любовный треугольник, типовые сопрано (дочь доброго сенатора), тенор (народный трибун) и баритон (раб-вольноотпущенник). А сутью – обретение христианства. Сервилия, уловив суть проповеди бродячего пророка, среди сердечной смуты не теряет высоты обретенной идеи. Умирая в финале, она наставляет возлюбленного в терминах новообретенной веры. Ее смерть становится искуплением для грешников и язычников. Основной мотив Римского-Корсакова – жертвоприношение женщины – утверждается здесь так же сильно и амбивалентно, как в «Снегурочке», «Псковитянке» или «Царской невесте».

В музыке слышна то «Царская невеста», то «Снегурочка», то еще не написанный «Китеж», в интонациях Сервилии проскальзывает «Но вас я не виню» из «Евгения Онегина» Чайковского, а вступление, битых пять минут сидящее в одной гармонии, настолько сильно отличается от европейской музыки, как будто его написал Рави Шанкар.

Не меньшее впечатление, чем сама партитура, производит постановка. Режиссер Ольга Иванова и художник Виктор Герасименко преобразили зал театра настолько, что поначалу думаешь, будто попал в другое место. Ряды расположены римским амфитеатром, стены обиты античным декором, который прекрасно отражает звук оркестра, расположенного в арьере сцены. Певцы выдвинуты вперед, мизансцены творятся порой на расстоянии протянутой руки зрителя. Четвертая стена между тем есть – это театр ритуала, культивированной условности и большой психологической мощи.

На премьере заглавную партию спела Татьяна Федотова, свежо и без напряжения проведшая высокую и местами силовую партию, подкрепляя пение драматичной игрой, исполненной артистической самоотдачи. Прекрасен был звучный и крепкий тенор Игорь Вялых в партии мужественного и ранимого трибуна Валерия. Баритон Александр Полковников был даже слишком хорош в образе злокозненного вольноотпущенника-германца: еще немного силы в голосе – и он потянул бы на вариант Григория Грязного. Остальные спели кто как, в силу своих возможностей, но чрезвычайно вовлеченно и с ощущением значимости события.

Пусть не содержащая хитов, «Сервилия» явилась как произведение великого жанра и великого композитора, с аристократическим опозданием вписавшись в пантеон шедевров истории музыки.