Фильмом «Шпионский мост» Стивен Спилберг напомнил, что он не только большой гуманист, но и большой художник
Историческая драма посвящена утверждению простых и важных истинКомнату тюремных свиданий густо заливает молочный свет, проникающий сквозь огромное, во всю стену, матовое стекло. Кажется, что советский шпион Рудольф Абель и его американский адвокат Джеймс Донован беседуют не в Нью-Йорке 1957 г., а в междумирье, лимбе, после жизни. Это подчеркивает абсолютную нездешность, неотмирность Абеля, каким играет его Марк Райленс. На вопрос адвоката «Вы не волнуетесь?» этот немолодой, очень спокойный человек с твердым взглядом и мягкой улыбкой отвечает встречным вопросом: «А это поможет?»
В фильме Спилберга Донован (Том Хэнкс) восхищается Абелем, которого ненавидит вся Америка, охваченная страхом ядерной войны. Даже маленький сын адвоката, под впечатлением от школьных политинформаций готовящий план спасения на случай бомбардировки, спрашивает, почему папа защищает врага.
Но Донован защищает не врага, а человека. И закон: адвоката принципиально не интересует, действительно ли Абель – шпион, он стремится обеспечить своему клиенту гарантированное конституцией право на защиту. И делает это не формально, а по совести, изумляя юристов, цэрэушников и даже собственную семью.
Стивен Спилберг, один из главных гуманистов современного Голливуда, тоже защищает человека. Центральный идеологический конфликт «Шпионского моста» – частное против государственного. Не случайно в фильме постоянно подчеркивается, что на важнейшую миссию – договариваться об обмене Абеля на американского летчика-шпиона Пауэрса – Донован отправляется как частное лицо. Конечно, он представляет государственные интересы США. Конечно, за спиной у него агенты ЦРУ. Но все риски Донована – личные и все решения – тоже за ним. На территории Восточного Берлина, где ведутся переговоры, никто не гарантирует герою Хэнкса безопасности. Местная шпана снимает с американца дорогое пальто в первый же визит по ту сторону только что построенной стены. А если Донована арестуют, Соединенные Штаты будут ни при чем.
Спилбергу важно рассказать историю о том, что, когда бессильны договориться между собой супердержавы (СССР официально не признает Абеля своим разведчиком), положение спасают люди. Не ради государств, а ради других, совершенно конкретных людей – и выше этого принципа не могут стоять никакие политические амбиции и цели. Человеческая жизнь, свобода и достоинство важнее любых государственных интересов, а значит, государственные интересы и должны состоять прежде всего в защите этих ценностей. В этом смысле «Шпионский мост» – очень декларативное, совершенно прямое кино. Напоминающее о простой истине, которая отвергается, конечно, не только в сегодняшней России (но все-таки в сегодняшней России – с особым цинизмом).
Точность детали
В сцене, когда американская пресса фотографирует Донована и Абеля после суда, актерам, изображавшим фотографов, было велено убирать использованные лампы фотовспышек в карманы. Но один из участников съемки, оказавшийся историком Ассоциации нью-йоркской фотопрессы, заметил, что будет точнее, если фотографы побросают использованные (и очень горячие) лампы прямо на пол. Спилберг остановился на этом решении и закончил эпизод эффектной панорамой пола, усеянного осколками ламп-фотовспышек.
На этом с пафосом можно закончить и перейти к деталям: в «Шпионском мосте» прямолинейность политического и нравственного посыла прекрасно сочетается с виртуозно выстроенной интригой и легкой, но хорошо заметной иронией, которой совсем не ждешь при такой-то серьезности темы. Возможно, за иронию в ответе соавторы сценария Итан и Джоэл Коэны (их сотрудничество со Спилбергом само по себе историческое событие). Но комизм «Шпионского моста» не столько драматургический, сколько игровой, местами совершенно театральный. Сцена встречи Донована с фиктивными родственниками Абеля в советском посольстве в Берлине поставлена как чистый водевиль: ряженые русские сначала безобразно кривляются, изображая попеременно то радость, то горе горькое, а потом выходят из кабинета строем, практически маршируя. Это вовсе не значит, что Спилберг высмеивает именно русских. Более или менее шаржированы почти все представители репрессивных машин – от агентов ЦРУ и офицеров КГБ в ранге посла до генпрокурора Германской Демократической Республики (длинные названия государственных новообразований коммунистического блока специально произносятся целиком, и герой Хэнкса регулярно шутит по этому поводу).
Фактические подробности истории воспроизводятся настолько пунктуально, насколько позволяет задача сохранить цельность интриги. Один из важных моментов связан как раз с активностью восточногерманской «Штази»: чтобы показать самостоятельность политики ГДР, немцы тоже ловят американского «шпиона» – совсем уже случайного студента Фредерика Прайора, которому пришла в голову неудачная идея изучать коммунистическую экономику в Берлине в разгар холодной войны. Узнав о нем, Донован повышает ставку, настаивая на двойном обмене: Абеля на Пауэрса и студента, на которого цэрэушным кураторам операции наплевать. А Доновану – Хэнксу наплевать на приказы из ЦРУ. Так снова подчеркивается главная тема: маленький человек важнее большой политики.
А теперь надо вернуться к началу, к свету и цвету, к искусству кино. Занимаясь постановкой исторических фильмов, Спилберг стилизует их под кинематограф эпохи, в которой разворачивается действие, и «Шпионский мост», превосходно снятый оператором Янушем Камински, не исключение. Изображение четкое, но чуть пожухлое, вылинявшее, словно после стирки. Документ эпохи для Спилберга – прежде всего кино. Например, зимний Берлин, по которому идет без пальто простуженный Донован, потому что на этой войне – холодно.
А с деталями можно играть. Рудольф Абель был художником, поэтому в фильме он в знак благодарности пишет портрет Донована, хотя на самом деле оставил портрет Кеннеди. А когда герои проходят мимо берлинского кинотеатра, над входом в который написано Spartacus, хочется проверить дату немецкой премьеры знаменитого пеплума Стэнли Кубрика. Декабрь 1960-го – в ФРГ, март 1966-го – в ГДР. Значит, в этот момент фильма мы точно в Западном Берлине. Но не совсем в том времени: обмен Абеля на Пауэрса на Глиникском мосту был в 1962-м. Однако важны не даты, а суть: в частности, слова, которые произносит герой Тома Хэнкса, защищая Рудольфа Абеля, – те самые, что когда-то говорил в Верховном суде США Джеймс Донован.