Пьер-Эмманюэль Тэттанже: «Для меня сложнее было стать президентом Taittinger, чем президентом Франции»

Знакомая картина: человек создал успешный бизнес, сын приумножил и развил семейное предприятие, но внуки оказались не способны управлять большой компанией. Эту печальную историю вполне мог разделить шампанский дом Taittinger, один из крупнейших производителей «напитка победителей», если бы не Пьер-Эмманюэль Тэттанже, внук основателя компании.

История Maison Taittinger восходит к 1734 г., когда Жак Фурно открыл в Шампани виноторговую компанию. В 1932 г., когда бизнес основательно разросся и носил имя Forest-Fourneaux, его купил Пьер Тэттанже. В сделку вошли не только виноградники и подвалы с запасами вина, но и расположенная в центре Реймса средневековая резиденция графов Шампани Demeure des Сomtes de Champagne (сегодня самое престижное шампанское Taittinger так и называется – Сomtes de Champagne) и замок XVIII в. Сhâteau de la Marquetterie. Переименовав компанию в честь своей семьи, Пьер Тэттанже постепенно превратил Maison Taittinger в одного из крупнейших производителей шампанского. Только игристым вином интересы Пьера Тэттанже не ограничивались: он проявлял большой интерес к гостиничному бизнесу и стал владельцем люксовых парижских отелей Crillon, Lutetia и Louvre.

Родившийся в 1923 г. Жан Тэттанже талантами превзошел своего отца. Он успел повоевать против фашистов, рассказывала The Wall Street Journal, а в 1945 г., когда война закончилась, присоединился к семейному бизнесу. Но уже в начале 1950-х гг. ушел в политику: был депутатом парламента, 18 лет занимал пост мэра столицы Шампани, Реймса, был госсекретарем по бюджету (именно при Жане Тэттанже у Франции в последний раз были бездефицитные бюджеты, любит напоминать Пьер-Эмманюэль) и министром юстиции в правительстве Жоржа Помпиду.

В 1977 г. Жан Тэттанже вернулся в семейный бизнес, и под его руководством компания расцвела: гостинично-ресторанная сеть выросла до 800 заведений под демократичными брендами Kyriad, Campanile, Première Classe и др.; в созвездие люксовых отелей добавились Martinez в Каннах и Mamounia в Марракеше, был приобретен знаменитый парижский ресторан Grand Véfour, парфюмерный дом Annick Goutal, легендарный производитель хрусталя Baccarat...

Но когда поколение Жана Тэттанже и его брата Клода, руководившего шампанским бизнесом, начало отходить от дел, внуки переругались. Часть наследников не работали в компании, не разделяли ее ценности и мечтали обратить свои доли в наличные. Противоречия между остальными – кто и как именно будет управлять компанией – зашли столь далеко, что выход остался только один: продать всю компанию целиком, чтобы ее не разрушить. В 2005 г. холдинговая компания семьи Тэттанже, Société du Louvre, владевшая всеми активами – производством шампанского, хрусталя, отелями, ресторанами и проч., – была продана американской инвестиционной группе Starwood Capital более чем за 2 млрд евро.

Официальная версия сделки – необходимость оптимизировать налоги при передаче собственности наследникам. Этой же версии, не вдаваясь в подробности, Пьер-Эмманюэль Тэттанже придерживался и в разговоре с «Ведомостями». Но в прошлом году, выступая перед профессиональной предпринимательской аудиторией на форуме EY World Entrepreneur of the Year в Монте-Карло, он был гораздо более откровенен.

«К сожалению, реальная причина была в том, что второе поколение – которое было блестящим – состарилось, – цитировал Пьер-Эмманюэля еженедельник The Edge Malaysia. – И это огромная проблема в семейном бизнесе – когда возраст [берет верх] над талантом. Семья старела, а когда ты становишься старым, то в какой-то момент перестаешь верить в своих детей. Тебе нравятся [только] люди, которые тебе льстят. Настоящая причина того, что мы продали группу, – ревность членов семьи, а не то, что у группы были плохи дела».

Пьер-Эмманюэль в школе не был хорошим учеником и долго не понимал, чем ему заняться в жизни, рассказывал он изданию Valeurs Actuelles. Молодого человека вдохновляла история его дяди, офицера Мишеля, погибшего в бою с фашистами 15 июня 1940 г. в возрасте 20 лет. Пьер-Эмманюэль мечтал попасть в Иностранный легион, срочную службу (тогда во Франции она еще была) проходил в морской пехоте на Мартинике. А после демобилизации осел... на горнолыжном курорте Шамони. К шампанскому Пьер-Эмманюэль не имел отношения довольно долго, пока однажды друг не спросил у него: «Твоя фамилия – Тэттанже, почему ты не торгуешь шампанским?» Пьер-Эмманюэль вернулся в лоно семьи и довольно быстро сделал карьеру в семейном бизнесе: в начале 80-х дядя Клод предложил ему торговать шампанским Taittinger в Западной Африке, а к концу 1990-х гг. он уже дорос до должности заместителя гендиректора компании, писала Le Monde. Но авторитета (и доли акций) Пьер-Эмманюэля оказалось недостаточно, чтобы в 2005 г. заблокировать продажу компании (против чего он резко выступал).

Но уже в 2006 г. у него появилась возможность доказать правоту своего видения – когда Starwood Capital объявила, что продает шампанский бизнес Taittinger. Конкуренты на этот привлекательный актив были более чем серьезные: бельгийский миллиардер Альбер Фрер и индийский холдинг United Breweries. Действовать нужно было быстро, платить много – более полумиллиарда евро – и сразу. Таких денег у Пьер-Эмманюэля и его ближайших родственников не было, но была уверенность в своих силах и знакомства.

Белым рыцарем выступил французский банк Crédit Agricole du Nord Est, выложивший в июне 2006 г. за шампанское Taittinger 660 млн евро, писала Les Echos: по условиям сделки Тэттанже должны были впоследствии выкупить контроль в компании, а банк остался бы миноритарным акционером.

Перед встречей с Бернаром Мари, президентом Crédit Agricole du Nord Est, Пьер-Эмманюэль отправился на могилу своего деда, Пьера Тэттанже. Шел дождь, рассказывал он изданию L’Est Républicain. Но когда Пьер-Эмманюэль приехал в банк, выглянуло солнце. На встречу с Мари он взял книгу, подаренную и подписанную дедом: «Пьер-Эмманюэлю, который однажды дерзнет сделать и сохранить для семьи и для страны». Сделку с банкиром заключили такую: если Тэттанже расплатятся по кредиту, Пьер-Эмманюэль сможет забрать свою книгу, если нет – Мари ее сожжет.

Семья Тэттанже наращивала долю в компании поэтапно. В декабре 2007 г. в результате допэмиссии семья увеличила свою долю до 41% в капитале и до 47% голосующих акций, доля Crédit Agricole du Nord Est снизилась до 36% в капитале и до 20% голосов, писала Les Echos, частный швейцарский банк Lombard Odier нашел десяток «дружественных семей», согласившихся стать владельцами 22% капитала Taittinger и 33% голосующих акций (семья Пежо, прежний акционер Société du Louvre, в их число не вошла).

Семья продолжает платить по долгам, рассказывал в июне 2017 г. в интервью Trends/Tendances сын Пьер-Эмманюэля Кловис, отвечающий за экспорт вин Taittinger. По его словам, в компании работают 220 человек, она производит 6 млн бутылок шампанского в год, 75% которых идут на экспорт. Годовой объем продаж – 150 млн евро, в собственности Taittinger – 288 га виноградников в Шампани, т. е. из собственного сырья компания делает 45% вина, что для Шампани очень высокий показатель.

В июле 2013 г. Taittinger заключила контракт с FIFA, став первым «официальным шампанским» самой большой спортивной федерации в мире, а позже продлила контракт до 2020 г. Прибыв в Санкт-Петербург на финал Кубка конфедераций FIFA, Пьер-Эмманюэль Тэттанже встретился с корреспондентами «Ведомостей».

– Мы очень рады, что подписали это соглашение с FIFA. Международная федерация футбольных ассоциаций захотела [ввести категорию «официальное шампанское FIFA»] перед чемпионатом мира в Бразилии – 2014: было несколько шампанских домов [-претендентов], мы также подали заявку и были выбраны. В первую очередь за высокое качество нашего шампанского, а также за ценности, которые провозглашает наш дом: FIFA хотела работать с компанией, которая производит отличное шампанское с мировым именем, но в то же время которая разделяет семейные ценности, потому как FIFA в какой-то степени также является большой семьей, объединяющей множество людей из всех стран мира.

– Да, у нас подписан классический контракт. FIFA заключает несколько типов партнерских соглашений: есть партнеры и спонсоры чемпионатов мира – очень крупные международные компании; и есть другая категория, куда входят компании менее крупные, но имеющие мировое имя, мы являемся частью этой категории; шампанское всегда держится в стороне. Подробности [контракта] я раскрывать не буду – это конфиденциальная информация.

– Мы гордимся этим: сначала нас выбрала старая команда [президента FIFA Зеппа Блаттера], а затем– новая команда [президента Джанни Инфантино]. Значит, Taittinger построил безупречный имидж. Мы будем в России в 2018 г., а после посмотрим. Если FIFA захочет продлить контракт, мы готовы.

– Это не клиент – это партнер. FIFA не отель, не ресторан и не ночной клуб – это всемирная федерация. А сфера – совершенная форма. Идея сотрудничества с FIFA – союз совершенных пузырьков шампанского и совершенного футбольного мяча. Футбол – это первый вид спорта в мире, а чемпионат мира – это больше, чем футбол, это великое искусство. [Контрактом с FIFA] мы укрепляем международный имидж марки: Taittinger является мировым брендом, и мы связаны с самым большим спортивным событием в мире. То есть у нас не договор о продаже бутылок шампанского, а контракт во имя имиджа.

– Наши клиенты – люди всех возрастов, каждый может позволить себе покупать шампанское. Когда я начинал карьеру во Франции много лет назад, если вы шли в гости на ужин, то брали с собой коробку шоколада или букет цветов. Сегодня во Франции они дороже бутылки шампанского: цена бутылки Taittinger – около 30–35 евро, хорошего шоколада – около 45 евро, а букета цветов – 40–45 евро. Шампанское остается продуктом категории люкс, но в то же время достаточно демократичным.

– Когда вам 20, вы в голубых джинсах и мило улыбаетесь, вы можете очаровать кого угодно. Когда вам 30 лет, у вас должны быть хорошие часы, галстук или каре Hermès. Шампанское соответствует определенному периоду жизни. Сначала вы знакомитесь с пузырьками, впервые попробовав колу или лимонад, в 17–18 лет пьете пиво, после 25 начинаете пить игристое вино, в 30 лет вам нужна бутылка хорошего шампанского, а в 35 вы чувствуете, что хотите чего-то особенного, и покупаете Comtes de Champagne. Вкусы эволюционируют, а молодость – это перманентное состояние. Я молод, просто чуть дольше, чем вы. (Смеется.)

– (Смеется.) Да, как-то я это сказал. Я врач и фармацевт рядом с женщинами: во время ужина меня всегда окружают женщины, я слушаю их, они рассказывают мне свои истории, жизнь, проблемы, и я им выписываю лекарство. Лекарство всегда одно и то же – шампанское.

– В России есть культура потребления шампанского, она существовала задолго до революции, когда шампанское было очень популярно. Россия – это страна роскоши, Санкт-Петербург – один из самых красивых городов в мире. Между Россией и шампанским давно заключен брак по большой любви. В конце июня мы отпраздновали в Реймсе 300-летнюю годовщину посещения царем Петром I погребов в Сан-Никезе. Мы организовали потрясающую церемонию с послом России во Франции и потомками царя, князьями и княгинями Юрьевскими.

– Очень! Потому что Россия является самой большой страной в мире.

– По объему! Я не сужу о важности рынка только по объему и стоимости проданных бутылок, для нас важен имидж и история страны. Мировой бренд должен присутствовать везде, тем более в самой большой стране мира. К тому же я всегда любил Россию. Моего младшего брата зовут Владимир, мой отец принимал в Реймсе множество знаменитых русских: и первую женщину-космонавта Валентину Терешкову, и Никиту Хрущева. Россия очень дорога моему сердцу...

– Вам нравится говорить о продажах и о цифрах, но меня они не интересуют: я художник и делаю великое шампанское, я не глава Facebook, Google или Apple. Не знаю, будут ли существовать Google, Facebook и Apple через 100 лет, но я знаю наверняка, что великий дом шампанского – будет.

– Моя семья хотела получить наследство, налог был очень высоким, а акционеры могут делать [со своей собственностью] то, что они хотят. И большая часть моей семьи 10 лет назад захотела продать семейный бизнес. Это было их право, и надо уважать их выбор.

– Неофициальная история в том, что во всех семьях есть люди, которые отличаются от других, хотят идти своей дорогой. Я хорошо понимаю этих членов семьи: мы имели семейный бизнес, мы его продали. А после я попытался вернуть бизнес и восстановить его – вернее, ту часть, которая носит мое имя.

Я купил дом ради наших клиентов, друзей, всех, кто любит Taittinger. Кроме того, покупка была совершена ради Шампани и людей, которые работают для нас. Мы сейчас самая большая компания в Шампани, которая названа именем основателя [и принадлежит той же семье]. Вопрос не в деньгах, это просто история, я часть этой истории.

– Нет, что вы, я никогда не произносил слова «глупые». Мои родственники – умные, выдающиеся, образованные люди.

– Когда Starwood купила [Société du Louvre], я не знал их намерений. Через год они решили продать дом шампанского, потому что это не соответствовало их роду деятельности: они занимаются отельным бизнесом и недвижимостью. Когда я это узнал, я подал свою заявку вместе с другими претендентами; мы дали самые высокие цены и самые серьезные гарантии.

– Я сказал, что хочу сохранить бизнес в семье, в регионе, – именно это его убедило. Я спросил, может ли он мне помочь, сказал, что мы можем поднять бизнес вместе. И это то, что мы и сделали.

– Правда. Мы провели сделку за год-полтора до страшного кризиса, когда французские банки пострадали в числе других, мы поймали единственный шанс, когда это можно было сделать.

– Да, мне нужно еще 8–9 лет, чтобы их погасить.

– Я не буду говорить о цифрах. Вы говорите с художником, а при разговоре с художником не надо спрашивать его о цене картин. Я подписываю бутылки своим именем, цифры меня не интересуют. Taittinger больше не будет продаваться.

– Думаю, я могу остаться еще на пару лет – если совет директоров одобрит такое решение. Нужно формировать более молодую команду, которая продолжит дело. Тем не менее я буду продолжать работать в доме, совершать поездки, отвечать за коммуникации, общение с прессой. Но в бизнесе должно существовать возрастное ограничение. Я видел много бизнесменов в возрасте 70–75 лет: сначала они были большими новаторами, но с возрастом начинали совершать действия, которые я бы назвал ошибочными. Мудрость главы компании состоит в том числе в организации преемственности. Сейчас я генерал, а после буду служить Taittinger простым солдатом.

– Нет, бог решит. 10 лет назад я сам не знал, что стану президентом Taittinger...

– У нас бренд-эпоним, и я хотел бы, чтобы это был кто-то с фамилией Taittinger. Сейчас два члена моей семьи работают в доме: мой старший сын Кловис – он заместитель гендиректора – и моя дочь Витали. Но пусть бог решит. И совет директоров, конечно. Нас 10 человек, мы все решаем вместе. Я принял важный закон в Taittinger: дал право вето директорам, которые не являются частью семьи. Необходимо всегда давать право вето гендиректору, который хорошо знаком с особенностями бизнеса, но не является акционером. Всегда должен быть противовес. Часто в крупных компаниях руководитель ничего не знает о производимом продукте и делает ошибки. В Taittinger мы прислушиваемся к директорам и избегаем этих ошибок.

– Так технологиями владеют не дома, а энологи! Когда я начинал карьеру, в Шампани было всего 10 дипломированных энологов, а сейчас – больше 500. Во Франции несколько энологических школ: в Боне, Монпелье, Авизе. Ежегодно производится 300 млн бутылок шампанского, а игристых вин – 4,5 млрд бутылок. Производство шампанского ограничено – и всегда будет ограничено. Может, когда-нибудь оно немного вырастет и мы будем производить 400 млн бутылок, но оно всегда будет составлять 10% от мирового производства игристых вин, и шампанское останется товаром класса люкс.

У Taittinger есть винодельня в Калифорнии, которую мы открыли с нашими американскими друзьями. Скоро мы откроем небольшую винодельню в Англии, где будем производить хорошее игристое вино для внутреннего рынка. Но мы не конкурируем [с шампанским] – это разные продукты, разные климатические условия, разные терруары.

– Это уже не при мне, я буду слишком стар к этому времени. Может быть, через 10–15 лет...

– Может быть, я спрошу его. Моя дядя Клод запустил проект в США, я – в Великобритании. Мы глобальная компания, но мы ограничены в ресурсах и принимаем взвешенные решения. Мой английский проект – это способ сказать спасибо [британскому] рынку, который был благосклонен к нам на протяжении 300 лет. Кроме того, их почвы нам очень интересны – это меловые почвы, которые похожи на Шампань. Я люблю англичан так же, как люблю русских, они играют большую роль в мире шампанского. Патрик Макграт, ведущий бизнес в Англии, замечательный человек – я хочу продолжать сотрудничество с ним, человеческие отношения гораздо важнее количества проданных бутылок.

– Да, у нас нет филиалов и дочерних компаний. Во Франции мы сами занимаемся дистрибуцией, за рубежом – нет. Мы ценим семейные связи, в России наша семья – это Millenium.

– Потому что у нас есть семья, которая закупает вино и осуществляет его дистрибуцию по всей России, они за это отвечают. Эта система подходит Taittinger. Винный мир очень теплый, душевный. Я встречал много людей, которые работали в области финансов, затем однажды говорили стоп – и покупали ресторан, гостиницу, виноградник.

Кстати, я хотел бы вам рассказать, как еще моя семья связана с Россией. И, честно говоря, я очень удивлен, что вы до сих пор не задали мне этот вопрос – при том что вы уже задали мне много вопросов о России, о деньгах и о рынке. А у нас в семье был человек, который был большим другом президента России. И президент России недавно почтил его память. Вы не всё нашли на меня?

– Даю подсказку: новый танкер.

– Точно! Его мать была родной сестрой моего отца, а Кристоф – моим двоюродным братом, я провел все свое детство с ним.

– Вовсе нет – это был несчастный случай, это может произойти в любом месте: например, принцесса Диана погибла в тоннеле в Париже. Это, если хотите, рутина для путешественников. Кристоф летал на самолете каждый день, это банальная случайность: был снег, командир корабля не увидел снегоуборочную машину, не услышал сигнал диспетчера, это судьба, разве можно сделать что-либо против судьбы? Кристоф был очень душевный человек, который уважал ценности семьи, очень дипломатичный, человек с глобальным видением, очень «шампанский», хотя любил и виски. Я провел все свое детство с ним, мы были очень близки, мы были одного возраста, и я очень рад, что сейчас в России я говорю об этом. Я был очень тронут, что Владимир Путин приветствовал вдову Кристофа, его мать, его семью, его брата на церемонии имянаречения танкера, который носит его имя на русском и французском языках. Я буду рад когда-нибудь поблагодарить Владимира Путина за это лично. Это небольшая история о связи нашей семьи с Россией, которую я хотел бы вспомнить.

– Рудольф Нуриев, гениальный русский артист балета, обожал Comtes de Champagne Rosé и говорил: «Когда я пью Comtes de Champagne Rosé, я не танцую – я летаю».

– Для Comtes de Champagne используется только шардоне с виноградников гран крю, и это шампанское выпускается только в годы исключительных урожаев, а объем зависит от погодных условий: урожай может быть отличным, но совсем маленьким, а могут быть годы, когда урожай выдающийся и большой. Так что мы не фиксируем пропорцию, она меняется, и я не хочу говорить вам, что это 3, 5 или 10%. И я никогда не хотел сделать из Comtes de Champagne «самое дорогое шампанское в мире», потому что хочу, чтобы великое шампанское было доступно всем ценителям, а не только очень богатым людям.

– Около 6 млн бутылок. Но чтобы продать одну бутылку, я должен иметь четыре на стоке, поэтому мы не можем быстро расти. Как и Château Margaux, Romanée-Conti...

– Я действительно хотел привнести свой, особенный взгляд в политику Франции. Вся французская политическая элита – выходцы из одной и той же политической школы, которая управляет страной, – Ecole National d’Administration (Национальная школа управления). Мой отец не был частью этой школы. Он подготовил последний бездефицитный бюджет Франции и ушел из политики, когда увидел, что школа захватывает власть. Я тоже не являюсь частью этой школы. Я не смог продолжить гонку по личным причинам, но я хотел бы принести много идей из другого мира, из мира бизнеса, к которому я принадлежу. Это не просто гонка за голосами...

– Все возможно, но для меня сложнее было стать президентом Taittinger, чем президентом Франции. Я не планировал стать президентом Taittinger, но мы не знаем, что готовит для нас жизнь. Мне есть что сказать моей стране. Так что если буду здоров, если дела Taittinger будут стабильны... Но сегодня у нас новый президент, пусть у него все получится, пусть Франция найдет правильный путь.

Сейчас в моих планах развивать наш бизнес во всем мире. Мир очень нервный и стрессовый, а шампанское помогает забыть о трудностях жизни, о том, богатый ты или бедный. Мне интересно развитие бизнеса в Китае, потому что однажды Китай будет править миром. Многие страны правили миром в разное время: римляне, византийцы, Греция, Франция, Англия, Россия, сейчас это до сих пор США, а через 50 лет, может, будет Китай. Если я смогу продавать шампанское в Китае, то Китай будет править миром в стиле шампанского, т. е. с щедростью, элегантностью и культурой.

Но я [по натуре] не бизнесмен и никогда не хотел быть бизнесменом; бизнес для бизнеса никогда меня не интересовал. Я хочу, чтобы дом рос, приносил какие-то деньги, для меня этого достаточно.

– Это очень важно. Многие объекты уже внесены в список наследия: Реймский собор, базилика Сен-Реми, дворец То. Но мы должны работать, повышать имидж Шампани, чтобы соответствовать этому званию.

– Нет, мы и так принимаем около 60 000 посетителей в год, и наши погреба очень ограничены в размерах, мы не можем себе этого позволить.

– Мы можем открыть несколько комнат для приема наших друзей-журналистов, друзей нашего дома, клиентов, но он все равно очень мал. Это самый красивый замок в Шампани, он маленький и элегантный, но мы никогда не сможем сделать из него отель.

– Да, на Мартинике. Там были люди всех сортов, удивительное многообразие... Если вы спросите, какие годы были лучшими в моей жизни, я отвечу: проведенные в армии. Я был простым солдатом, мы были на одном уровне, и мне это нравилось. Я был бы рад повторить этот опыт.

– Только понимание, что люди равны.

– Первое – это тайное распитие вина с тремя друзьями из других шампанских семей: нам было 14–15 лет, мы собирались иногда ночью и пили шампанское из бутылок 0,375; это был наш секрет, и это было здорово.

Лучшее – день, когда я выкупил дом Taittinger.

И у меня есть прекрасное воспоминание: закат на одном из притоков Амазонки, мы плывем в пироге с очень красивой женщиной, у нас с собой маленькие сэндвичи с рыбой, бутылка шампанского и два бокала. Это было восхитительно.

– Вы знаете, я не приемлю национализма в отношении вин – сравнения, вино какой страны лучше. Вино было создано, чтобы упразднить границы, а не чтобы их укрепить. Хорошее вино и плохое вино можно найти в каждой стране.

И я также нахожу смешной балльную оценку вин и винтажей. Это все равно что поставить, например, Брижит Бардо 15 баллов из 20, а Катрин Денев – 18 из 20. Для меня вино – это произведение искусства. Вы же приходите в музей и не ставите оценку работе Фрэнсиса Бэкона, вы просто делаете для себя вывод – нравится вам это или нет. Если мне в музее нравится работа – я скажу об этом, если нет – промолчу, потому что иначе это будет выглядеть претенциозно.

Taittinger стал Taittinger потому, что клиенты его любят, а не потому, что он первый, второй или какой-то там еще в мире. Я не люблю соревнований между виноделами, так же как не люблю их между художниками или музыкантами – последнее просто смешно. Поэтому я никогда не обращаю внимания на оценку вина в баллах, для меня существует только нравится/не нравится. Я никогда не смотрю, что у меня в бокале, – я пью и делаю выводы.

– Один из конкурентов сказал про меня: «Пьер-Эмманюэль – инопланетянин». Не знаю, комплимент это или нет, но меня это позабавило. (Смеется.)

Полная версия статьи. Сокращенный газетный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)