Вагит Алекперов: «Китайские кредиты – самые дорогие в мире»

Многие российские компании после введения западных санкций повернули на Восток в поисках финансирования. Но Вагит Алекперов не из таких. Он считает, что китайские кредиты слишком дорогие. «Лукойл» продолжит работать в Европе, несмотря на проблемы, с которыми там сталкивается. А в России Алекперов рассчитывает получить новые участки для разведки, но в допуск в ближайшее время частных компаний в Арктику не верит.

– Я с самого начала говорил, что санкции окажут влияние на деятельность нефтяных и газовых компаний на территории России. Любые ограничения сказываются негативно. Снижаются инвестиционные рейтинги, хотя для нашей компании он сохранен на уровне выше национального. Сокращается доступ к рынку капитала, к технологиям. Осложняется формирование консорциумов с иностранными компаниями для реализации геологически и технологически сложных проектов. Все это сегодня происходит. Нам пришлось выкупить долю Total в нашем совместном предприятии, потому что сейчас Total не может в нем участвовать. Но мы уверены, что после снятия ограничений компания вернется в наш проект.

Мы с пониманием относимся к действиям наших коллег. Мы точно так же себя вели по отношению к проектам на территории Ирана. Мы вышли из проекта «Анаран», так как не могли работать из-за санкций.

У нас нет возможности привлекать среднесрочные кредиты. Мы сегодня работаем в основном за счет собственных ресурсов или на коротких кредитах российских банков. В этом году мы покрыли $1,8 млрд долга. На следующий год у нас очередной платеж около $600 млн. Все это мы закладываем в бюджет, и, конечно, это влияет на реализацию наших долгосрочных инвестиционных проектов.

Сейчас мы ведем активные переговоры с корейским Korea EximBank для финансирования наших проектов в Узбекистане. Тоже непростые переговоры. Мы надеемся, что решение будет принято и финансирование для этого проекта будет обеспечено.

В среднесрочной и долгосрочной перспективе санкции будут сказываться все больше и больше. Хотя на краткосрочный объем добычи они не повлияют, так как мы обладаем традиционными технологиями и оборудованием. У «Лукойла» нет проектов в Арктике сегодня, нет проектов на глубоководном шельфе России свыше 150 м.

– К сожалению, у нас ни разу не было удачи в переговорах с китайскими банками. Они готовы финансировать либо под покупку нефти, либо под поставку оборудования. Это самые дорогие кредиты в мире. Мы такими кредитами не пользуемся.

Точка отсечения

– Когда в начале 2000-х гг. формировалась и утверждалась налоговая система, она предусматривала так называемую систему изъятия сверхдоходов. То есть при высоких ценах на нефть государство изымает максимум дохода себе, и мы не имеем такой же большой доходности, как, например, наши коллеги на Западе. Но в то же время эта система более щадящая при резком падении цен на нефть, потому что и экспортные пошлины, и налог на добычу полезных ископаемых привязаны к мировым ценам на нефть. Эта шкала каждый месяц корректируется.

Если в 2011–2012 гг. мы отставали по доходности на баррель от наших коллег примерно в 3 раза, то сейчас это отставание составляет 20–30%. Система щадящая, но в то же время она не дает сформировать достаточно высокую прибыль для реализации крупномасштабных проектов.

Девальвация, конечно, дает эффект, потому что цены на внутреннем рынке растут не так быстро, как девальвировался рубль. Но это краткосрочный эффект. На среднесрочную перспективу мы не закладываем получение выгод от девальвации. Идет индексация заработной платы, цен на услуги и материальные ресурсы. Инфляция сегодня достаточно высокая. Инфляционная составляющая съедает эффект от девальвации.

Но в целом налоговая система дает нам возможность достаточно уверенно себя чувствовать при резком падении цен на нефть. Точка отсечения у нас – $24 за баррель. И это дает нам возможность прогнозировать свои инвестиции, исходя из оценок аналитиков – $30 и менее за баррель.

– Мы постоянно проводим стресс-тесты. Сейчас активно обсуждаем нашу среднесрочную программу на 2016–2018 гг. и некоторые параметры программы на десятилетия. Мы от этого не отказываемся. Все зависит от волатильности рынка, но среднесрочную программу мы делаем достаточно детально. В нее закладываем цену $50 за баррель при курсе 70 руб./$, а также $60 при курсе 66 руб./$. При этих сценариях мы выполняем свои инвестиционные обязательства, выполняем обязательства перед нашими акционерами. Эти два сценария отличаются по объему инвестиций в наши крупные проекты и по темпам их развития. Речь идет в первую очередь о таких проектах, как «Западная Курна – 2». Есть еще и ряд других проектов, по которым мы будем в оперативном режиме регулировать инвестиционные потоки.

«Роста не будет»

– Мы хотим стабилизировать добычу. В Западной Сибири добыча будет плавно снижаться. Мы вводим месторождение им. Филановского, которое требует очень бережного отношения к себе. Мы не будем там форсировать добычу. Поэтому стабилизируем добычу в России. Роста не будет.

– Останется практически на уровне этого года. Мы завершаем вопрос модернизации и переориентируем наши инвестиции в геологоразведку и добычу. В следующем году будет увеличение инвестиций только в геологоразведку и добычу.

– Мы сейчас добываем 2,3 млн баррелей в сутки. «Западная Курна – 2» практически вышла на уровень, предусмотренный в рамках первого этапа своего развития: добыча достигла 450 000 баррелей в сутки. У нас есть активы, которые могут обеспечить нам рост производства нефти. В следующем году запускаем месторождение им. Филановского. Вводим в эксплуатацию уникальный проект в ЯНАО – Пякяхинское месторождение, где одновременно идет освоение нефтяных и газовых пластов. Мы модернизировали все наши заводы. Надеюсь, в конце сентября запустим комплекс каталитического крекинга на заводе в Нижегородской области.

Но все зависит от средств, которыми будет обладать компания. Нефтяная промышленность, объемы производства строятся на прежней инвестпрограмме. Если не будет инвестиций, то объемы добычи, конечно, будут снижаться. Если не будет доступа к рынку капитала, мы не сможем долго стабилизировать добычу нефти и она, естественно, будет снижаться. Нефтяная отрасль очень капиталоемкая, инерционная. Какой-то период времени мы можем еще работать на тех активах, которые есть, мы должны будем их поддерживать.

– Это очень крупный проект. Мы планируем начать эксплуатационное бурение в конце этого года. С конца апреля по июль 2016 г. должны ввести его в эксплуатацию. Там большие пусконаладочные работы. Я надеюсь, что и руководство страны посетит этот объект. Более масштабного проекта в части добычи нефти и газа, особенно на шельфе России, не было.

– Нет. Для нас было неожиданностью, что коллеги опротестовали результаты. Есть конкурс, назначена правительством конкурсная комиссия, которая принимает решение. Это коллегиальный орган из 11 человек. Они единогласно приняли решение. Будем ждать решения суда. Этот суд не между «Роснефтью» и «Лукойлом», это судится «Роснефть» с государством, которое принимало решение. «Лукойл» здесь третья сторона. Восточно-Таймырский участок – это еще не месторождение. Это территория, требующая колоссальных средств для геологоразведки. Почему «Лукойл» заинтересован в этих площадях? К сожалению, мы сегодня не имеем территорий для геологоразведки.

Мы освоили Северный Каспий. У нас осталось максимум два сезона геологоразведочного бурения. Как только был принят закон, активно стали работать в Балтийском море. За прошлый и этот год пробурили четыре скважины и открыли три месторождения. Мы заинтересованы в новых территориях. «Роснефть» уже имеет большой пакет проектов для геологоразведки.

– Мы не рассматриваем. Не потому, что не интересно. Мы замыкаемся в тех лицензионных границах, которые сегодня выставлены в блоке. Морская часть – это совсем другое. Там мелководье. Чем меньше глубина воды, тем больше сложностей в строительстве гидротехнических сооружений. При таком климате, как там, это может быть вообще неосуществимо.

«Времена хорошие приходят и уходят»

– Эти проблемы возникли еще в период предвыборной кампании президента Румынии. И с того времени они не прекращаются. Мы считаем, что Petrotel Lukoil выполняет все свои обязательства перед правительством Румынии, а в части приватизации перевыполнила их: вместо $200 млн инвестировала $500 млн в завод. Он сейчас один из лучших в Европе. Глубина переработки – 99%.

Но возникли вопросы у прокуратуры Румынии. В августе по просьбе прокуратуры налоговая провела комплексную инспекцию завода. И не нашла никаких нарушений. Сейчас суды переносятся, к сожалению. Мы обратились в европейские институты, которые рассмотрели нашу жалобу. В сентябре-октябре должна активизироваться работа с их стороны. Мы рассчитываем на то, что судебные институты рассмотрят вопрос объективно и будет принято взвешенное решение.

– У нас не было такого. Petrotel продает всю свою продукцию на румынском рынке. Небольшой объем идет на молдавский рынок.

– Да, нам периодически поступают предложения о продаже наших активов в той или иной стране. Мы считаем, что Petrotel хорошо интегрирована в технологическую цепочку компании. Мы поставляем нефть из Новороссийска, а нефтепродукты отправляем на нашу розничную сеть в Румынию, Молдавию, поэтому целесообразности продажи этого актива нет. Мы продаем те активы, которые не интегрированы. К примеру, продали большие активы в Центральной Европе, в Эстонии. На Украине проданы завод и розничная сеть.

– Завод работает стабильно. Коллектив понимает ситуацию. Профсоюзные организации как завода, так и общенациональные румынские [профсоюзы] поддерживают нашу компанию. Они видят, что мы в самые трудные периоды времени, когда завод генерировал убытки, не допустили сокращения рабочих, остановки завода. Времена хорошие приходят и уходят. Мы не колебались, когда в достаточно сложное время для нефтепереработки теряли деньги как в Болгарии, так и в Румынии. Сегодня рынок изменился, мы зарабатываем деньги.

– Нет. Были вопросы в Болгарии, но все урегулировали. На ISAB (нефтеперерабатывающий комплекс в Италии, принадлежит «Лукойлу». – «Ведомости») возникают постоянно вопросы по экологии, по так называемому трансфертному ценообразованию. Но мы считаем, что та система, которую компания построила, наиболее эффективна. ISAB перерабатывает 11 сортов нефти ежедневно. Постоянно корзина нефти меняется – от канадских нефтей до Basra. Это дает возможность заработать 0,5–0,6 цента на баррель переработки. Конечно, создавать такую коммерческую службу сейчас на каждом заводе нелогично. Поэтому сегодня Litasco (международное трейдинговое подразделение «Лукойла». – «Ведомости») обеспечивает нефтью [ISAB]. Постоянно возникают вопросы аффилированности. Это вопросы нашей текущей деятельности.

– Провели расследование, и обвинения не подтвердились. Были сняты все обвинения в наш адрес – против самой компании и частных лиц. Плюс мы получили разрешение на продажу актива от антимонопольной службы.

– Конечно, сложнее. Мы работаем в странах Прибалтики, Польше. В непростых странах. Они непросто реагируют на события, которые происходят на Украине, и являются наиболее активными участниками обсуждения этих вопросов. Поэтому, конечно, мы чувствуем. Но это не значит, что нам стало работать хуже. Я у одного винодела спросил: «Бывает один год хороший, другой – плохой. Так, наверное, и у вас – в один год вино хорошее, в другой – плохое?» На что он мне ответил: «Нет, у нас вино всегда хорошее. Только работы в один год больше, в другой – меньше». Так и у нас – стало больше работы. Больше возникает вопросов, которые надо решать.

– «Карпатнефтехим» в любую минуту готов начать работу – сразу при получении сырья. Весь коллектив на месте, мы его сохранили даже при неработающем заводе. Выплачиваем людям заработную плату, поддерживаем в работоспособном состоянии уникальный завод по производству поливинилхлорида (ПВХ). Мы провели большую работу с украинским правительством за последние четыре года. Продвинулись вперед по снижению ряда нагрузок. Сейчас стоит вопрос о проведении переговоров с правительством Украины по возврату НДС. Из 300 000 т ПВХ, которые мы можем производить, максимум 80 000 т будет потреблять Украина, остальное пойдет на экспорт. И без гарантий, что нам будет возвращаться НДС, мы завод не запустим. Мы имели опыт, когда накапливались долги до $50–60 млн. Потом с нами рассчитывались, но уже с дисконтом, после того как девальвировалась гривна. Поэтому мы приняли решение провести переговоры, подписать все документы, и, если будет добрая воля украинских властей, мы готовы запустить завод.

– Значит, будет стоять.

– Сейчас правительство Украины рассчиталось полностью по НДС. В среднем при максимальной работе завода возникает НДС в размере $60–100 млн в год. При той небольшой прибыли, которую зарабатывает завод, это для него большие деньги.

– Не рассматривали. Почему? Завод хороший. Стоящий завод кому нужен? Даже если мы его будем продавать, мы должны дать гарантии на поставку сырья. Сырье для него может быть только российское. Если будет такой собственник, который возьмет этот завод и будет его эксплуатировать более эффективно, чем мы, «Лукойл» готов предоставить гарантии на сырье.

– Были предложения от польских и немецких предпринимателей.

– Приоритет для нас – Россия при наличии объектов для инвестиций. У нас здесь созданы огромные коллективы. Одни из самых лучших геологических служб, которые знают провинции России, имеющие запасы нефти и газа. Но в то же время мы не будем упускать из внимания эффективные проекты за ее пределами. Какие страны мы для себя определили как приоритетные? Это Мексика прежде всего. Мы не участвовали в первом тендере. Наш геологический центр в Хьюстоне посчитал, что он неприоритетный для нас. Второй тендер мы ожидаем в конце октября. Проекты на глубоководном шельфе представляют интерес для нас как долгосрочные проекты для инвестиций. Второе – Иран. Скорее всего, в сентябре я в очередной раз посещу Иран, где встречусь с министром нефти Ирана и руководителями национальной компании. Мы ведем активный диалог. У нас есть соглашение, по которому мы работаем по изучению шельфа Персидского залива и ряда провинций. Для нас остается приоритетным Ирак. У нас успешно развивается «Западная Курна – 2». На блоке 10 завершена сейсмика. Мы выявили несколько структур и на следующий год проведем разведочное бурение. Мы вошли с Chevron в проект в Нигерии. Успешно пробурили скважину.

– Конечно, все будет зависеть от той законодательной системы, которая будет регулировать добычу нефти и газа на территории Ирана. Там никогда не было соглашения о разделе продукции, всегда были сервисные контракты.

Но в сегодняшней ситуации – и я уверен, это понимают и ответственные работники Национальной иранской нефтяной компании, и министерство нефти Ирана – сервисные контракты не будут привлекательными для инвесторов из-за текущей цены на нефть, ограничений доступа к капиталу. Поэтому сегодня иранское правительство работает над совершенствованием законодательства. Иран представляет колоссальный интерес для всех нефтегазовых компаний. Каково преимущество «Лукойла» перед коллегами? Есть месторождение, которое мы открыли (Анаран. – «Ведомости»). Месторождение, которое мы знаем, изучили, у нас есть геологические материалы. Мы прекрасно понимаем географию, логистику. И проект разработки лежит практически готовый.

«Газ – это не нефть»

– Первое – это экспорт. Я за одноканальный поток экспорта. Газ – это не нефть. Нужно иметь хранилище, систему продаж, и их ни на одну секунду нельзя прекращать. На российском рынке мы сегодня не только крупный производитель газа, но и потребитель. 8 млрд куб. м газа потребляют наши электростанции на юге России. Мы с «Газпромом» работаем по пятилетнему соглашению, которое формирует цену и ответственность. Наша ответственность – за объемы, «Газпрома» – за доставку и обеспечение нашего производства газа по той цене, которая формируется в точках потребления. Не было ни одного дня после подписания соглашений, когда бы нас ограничили по объему добычи, ни зимой, ни летом. Для нас стабильность работы газовых месторождений – это залог их экономической эффективности. Поэтому сегодня эти соглашения дали возможность «Лукойлу» добывать больше 20 млрд куб. м. Мы запускаем новые месторождения, которые вошли в эти соглашения. Например, газ Северного Каспия. Все наши газовые месторождения запустим, и они будут работать.

Второе – сейчас многие компании добывают газ: «Новатэк», «Роснефть» и другие производители. Раньше был один «Газпром». Сегодня многие компании имеют внутренних потребителей газа в регионах, достаточно отдаленных от газодобычи. Конечно, для них важно поднять эффективность своего производства. Прозрачность тарифов дала бы им возможность или увеличить свою эффективность, или успокоиться, поняв, что эти тарифы объективные и отражают реальную ситуацию по затратам, которые несет «Газпром» на перекачку газа. Я прекрасно понимаю и поддерживаю своих коллег, которые хотят получить возможность понимать, что происходит в транспорте газа. Но активного участия в решении этих вопросов я не принимаю, потому что сложившиеся с «Газпромом» отношения для нас очень дороги.

– Я считаю, что это было бы объективно. В то же время «Газпром» несет большую социальную нагрузку, занимается газификацией сел и поселков. На нем создание новой газотранспортной сети и поддержание существующей. Хотим ли мы брать на себя эти обязанности? Я, например, не хочу. А эти неплатежи Северного Кавказа... Здесь вопрос комплексный. Думаю, нельзя сказать: дайте нам экспортное направление, а сами займитесь всем остальным. Так нельзя.

– Мы всегда выступаем за равные условия для всех. Нельзя постоянно работать с какими-то льготами. Это нарушает устойчивость промышленности России. Если предоставляется право на экспорт СПГ, значит, законодательно надо внести параметры, при которых ты должен получить это разрешение. Я согласен, что государство должно регулировать объем СПГ, мы не должны конкурировать сами с собой. Но давайте в законодательстве определим, при каких параметрах и кто может получить это данное право. У нас нет сегодня месторождений, которые могли быть вовлечены в сжижение газа. Мы работаем над СПГ-проектом в Камеруне. С партнерами приобрели достаточно большое газовое месторождение. Технологии строительства [завода по сжижению газа] доступны, они не представляют никакой технологической и технической уникальности. Уже столько заводов построено, что они просто тиражируются. Но в российском законодательстве нет четкого понимания, при каких условиях и кто может получить право на экспорт СПГ и вообще на производство СПГ.

– Да, я думаю, эти цепочки связаны, потому что, скорее всего, Арктика России будет богата газом.

«Отрасли надо консолидироваться»

– В первую очередь – законодательство в части работы на месторождениях нефти и газа. Я не говорю, что его надо менять сегодня. Я говорю, что мы должны начать обсуждение, выработать и утвердить концепцию, в какой части будет идти реформирование. К сожалению, у нас сегодня очень сложное налоговое законодательство в недропользовании. Есть льготы технологические, региональные, льготы по широте и проч. Нужен простой метод исчисления налогов. Конечно, самый простой метод – это соглашение о разделе продукции. Так мы работаем по всему миру, кроме Ирака, где действует сервисный контракт и идет плата за каждый баррель добытой нефти. Эта система приемлемая и простая, но не стимулирует привлечение инвестиций. Мы сегодня должны разработать законодательство, которое не требовало бы внесения изменений каждый год в зависимости от того, откроем ли мы какое-то месторождение, будем ли мы работать в Арктике или на Дальнем Востоке. За последние пять лет было внесено около 40 корректировок в законодательство по добыче и переработке нефти. Поэтому мы считаем, что проекты НФР (налог на финансовый результат), НДД (налог на добавленный доход) требуют детального обсуждения на уровне главы государства.

Закон должен быть един для всей страны, должен учитывать сложности, связанные с дополнительными капиталовложениями в месторождения. Это законодательство не сегодняшнего дня, а среднесрочной перспективы. Оно дало бы уверенность для инвесторов вкладывать деньги и получать доход.

– Нет, я так не думаю. Этот вопрос требует дополнительного обсуждения. Хотя я не вижу здесь проблемы. Недра принадлежат государству. Государство их распределяет. Не делайте аукционы, сделайте конкурсы на все и принимайте решения. Делайте конкурсные условия, которые считаете для себя нужными.

– Я не думаю, что этот вопрос сейчас будет обсуждаться.

– Она будет периодически возникать. Сейчас в стране сложная ситуация, отсутствует доступ к финансовым ресурсам, есть санкции по Арктике. Конечно, нашей отрасли надо консолидироваться, создавать консорциумы, объединять финансовые и технологические ресурсы для решения тех задач, которые заявлены. Без Арктики нет перспектив развития нефтяной промышленности России в долгосрочном периоде. Мы хорошо изучили сушу. Но не компенсируем открытиями на суше то естественное падение добычи нефти, которое сегодня происходит. И оно будет продолжаться. Нефть – это продукт, который имеет свои запасы – начальные и конечные. Добывая 500 млн т, мы должны наращивать запасы, хотя бы 600–700 млн т.

– Мы сразу начали работать на Балтике, как только получили такое право. На Балтике были объекты. Мы там работали: вели геологоразведку, изучали территорию. В Арктике у нас нет объектов. Для нас Арктика – это только белое пятно. Технологически мы готовы там работать. Мы работаем с буровой установкой «Арктическая», которая осталась невостребованной для бурения в Арктике. Мы ее с судостроителями отладили, сделали из нее хорошую оснащенную буровую. Мы могли бы на ней бурить в любой точке глубиной до 80 м. Сейчас используем [ее] на Балтике.

– Наша совместная группа обсуждает два блока – Медвежий и Ферсмановское в Баренцевом море. У нас очень конструктивные отношения с «Газпромом».

– Нет. Мы пока обсуждаем параметры. В связи с ценой на нефть требуется дополнительное обсуждение.