Данияр Акишев: «Казахстан повторяет 90-е годы»

Данияр Акишев был назначен председателем Национального банка Казахстана в критический момент: национальная валюта пикировала, в экономике нарастал кризис.

В августе прошлого года курс тенге к доллару обвалился на 24,5% до 252,4. К моменту смены руководства в нацбанке тенге еще больше ослаб (283,25 за доллар). Сейчас он находится на отметке 343,8.

Снижение цен на нефть и сокращение добычи сильно ударило по казахстанской экономике, нацбанк был вынужден использовать резервы для поддержания курса тенге, но в итоге решил перейти к свободному курсу национальной валюты. «Мы прекратили практику, когда нацбанк фиксировал курс на одном уровне, а затем под воздействием накапливающихся обстоятельств был вынужден проводить резкую девальвацию и переходить на новый уровень, – рассказывает Акишев. – Время от времени к нам поступают предложения: сделали девальвацию – теперь зафиксируйте курс, будет понятно, как работать и строить деловые отношения. Но как только курс фиксируется, сразу формируются ожидания по будущему изменению обменного курса. Внешние факторы меняются, а курс нет. Значит, нацбанк держит курс. Вот какая политика правильнее? В текущих условиях я сторонник свободного курсообразования».

39-летний Акишев проработал в нацбанке 18 лет, придя туда сразу после окончания института. По его словам, главная задача, поставленная перед ним, – вернуть доверие населения и бизнеса к политике нацбанка.

Единственный вопрос, который он отказался обсуждать, – это скандал вокруг «БТА банка» (банк был признан неплатежеспособным, последовала серия судебных разбирательств, главный акционер банка Мухтар Аблязов покинул страну).

– Отказаться от политики практически фиксированного курса тенге нам пришлось под влиянием фундаментальных факторов. Обменный курс должен оперативно меняться в ответ на ухудшение платежного баланса, которое произошло за последние два года. Просто осознание этого пришло немного позже, чем в России.

– Ситуация в Казахстане была схожа с ситуацией, которая в свое время сложилась в России.

– В России, возможно, была похожая ситуация. Просто внешние обстоятельства отличались. Рубль был волатилен, но долго колебался в узком коридоре около 35–36 руб. за доллар. А в условиях падения цен на нефть ЦБ объявил о политике свободного плавания и перестал вмешиваться в формирование курса.

– В России обесценение рубля вдвое до уровня 80 руб. за доллар произошло за полтора года. У нас тот же результат обесценения тенге, только за полгода. Сейчас уже не имеет значения, за какой период происходит адаптация обменного курса к новым параметрам платежного баланса. Национальный банк последние два года неоднократно заявлял о будущем переходе к инфляционному таргетированию, проводил подготовительную работу, и, возможно, времени для этого требовалось больше. Однако внешние факторы подтолкнули к этому решению раньше. Возможно, прежнее руководство национального банка посчитало, что шок от падения цен на нефтяном рынке – временное и краткосрочное явление. Однако события развернулись по-другому.

«Мы поменяли правила для интервенций»

– Это личное дело людей – давать оценки. (Улыбается.) Уже не так важно, что было правильно сделано или не сделано до 2 ноября (когда Акишев возглавил Национальный банк Казахстана. – «Ведомости»). Сейчас нужно восстановить доверие к национальной валюте.

– Вот динамика депозитов в иностранной валюте: 80% депозитов физлиц – в иностранной валюте, по компаниям меньше – около 60%.

– Да, это рост за последние два года. Уровень долларизации у нас всегда был выше, чем в России, но он был стабилен. По населению – около 50%.

– Обменный курс должен определяться рынком. Если со стороны предприятий и населения есть только спрос на иностранную валюту и единственный продавец – нацбанк, то эта политика не имеет перспектив. Ее конечная точка – истощение золотовалютных резервов. Решение о переходе к настоящему плавающему курсу не было внезапным. Велась большая подготовительная работа, шли широкие дискуссии в госорганах.

– Сложно говорить. В тот момент я не работал в нацбанке. Но ситуация ухудшалась и требовала концептуального решения. Вот объемы интервенций за 2014 г. – нетто-продажа составила $22 млрд. В 2015 г. мы продали еще $17,7 млрд.

– Были. Но мы поменяли природу и правила для интервенций.

– Мы не препятствуем фундаментальному тренду. Цель нацбанка – только сглаживание чрезмерных колебаний. В ноябре 2015 г. мы покупали валюту на рынке, в декабре 2015 г. – продавали. Поведение банка зависело от внешних факторов. Плюс специфика казахстанского валютного рынка – он достаточно узкий, не очень большое количество игроков.

– Иногда на рынке возникают спекулятивные колебания, амплитуда которых значительно возрастает. Все участники начинают играть против национальной валюты. Плюс фактор неблагоприятной внешней среды. С января до ноября прошлого года мировая цена на нефть колебалась в коридоре $45–50 за баррель. А с ноября началось быстрое падение. К середине января 2016 г. цена на нефть снизилась до $27. Вот в такие периоды нацбанк вмешивался на рынке. Только для того, чтобы уменьшить скорость падения курса национальной валюты.

– Я понимаю. Это так называемая политика overshoot, когда обменный курс уходит со значительным запасом в одну сторону, но затем постепенно возвращается к своей равновесной точке. Мы, в принципе, применяем и это правило. Но самое главное, что мы значительно сократили объем интервенций: за ноябрь – декабрь 2015 г. размер интервенций составил 3% от всех торгов на рынке. В январе – 2,5%.

– Были длительные периоды, когда национальный банк был единственным продавцом иностранной валюты.

«Риски снижения цены на нефть уже не критичны»

– Это зависит от искусства центрального банка понимать и предвидеть ситуацию на валютном рынке. В Казахстане курс может сильно колебаться даже под воздействием незначительных факторов. И сложно объяснить, почему движение курса не соответствует фундаментальным трендам. Но когда центробанк вмешивается активно, есть риск, что вы начнете притормаживать фундаментальное движение, а это приведет к большим потерям валюты. Мы имеем внутренние индикаторы и, конечно, нацелены на минимизацию – в лучшем варианте это ноль [интервенций]. Конечно, пока нет нуля, но по сравнению с тем, что происходило, то, что есть сейчас, – это большое достижение. У нас сейчас обменный курс колеблется ежедневно.

– Конечно. В условиях свободного плавающего обменного курса происходят ежедневные колебания в ту или иную сторону в зависимости от внешних факторов, в первую очередь цен на нефть и курса рубля. Плюс внутренние факторы. Мы прекратили практику, когда нацбанк фиксировал курс на одном уровне, а затем под воздействием накапливающихся обстоятельств был вынужден проводить резкую девальвацию и переходить на новый уровень.

Время от времени к нам поступают предложения: сделали девальвацию – теперь зафиксируйте курс, будет понятно, как работать и строить деловые отношения. Но как только курс фиксируется, сразу формируются ожидания по будущему изменению обменного курса. Внешние факторы меняются, а курс нет. Значит, нацбанк держит курс. Вот какая политика правильнее? В текущих условиях я сторонник свободного курсообразования.

– Для платежного баланса Казахстана наибольшие риски реализовались. Экспортная выручка значительно сократилась, когда цена на нефть снизилась со $110 до $30. Если цена снизится с $30 до $20, то потери уже не так критичны: одно дело потерять $80 с барреля, другое дело – потерять $10.

– Обменный курс будет реагировать на изменение цен на нефть. Но эластичность обменного курса к цене на нефть будет снижаться. Оставшиеся риски снижения цены на нефть уже не критичны.

Правительство Казахстана быстро реагирует на кризисные явления и принимает оперативные решения. Мы готовы пересматривать бюджет и жить по средствам. Если денег не хватает – нужно отказываться от амбициозных проектов. Фискальные меры по оптимизации бюджета и проведение денежно-кредитной политики со свободным курсообразованием позволяют своевременно реагировать на внешние шоки, не аккумулируя дисбалансы.

«Приватизировать госактивы без исключений»

– «План нации. 100 конкретных шагов» – это программа структурной трансформации экономики. Это формирование фундамента на будущее. Для перестройки экономики, приватизации, стимулирования инфраструктурного развития не всегда нужны деньги бюджета. В первую очередь это максимальное изменение регуляторной среды. Вся законодательная база по «100 шагам» принята в конце прошлого года. Приняты радикальные шаги по частной собственности на землю, изменению налогообложения. Кардинально изменилось регулирование строительной и других отраслей.

– Это сложный вопрос. В период высоких цен на нефть казалось, что за счет средств государства можно решить все вопросы – инфраструктурные, демографические, пенсионные. Сейчас все понимают, что возможности государства ограниченны, а возможности бизнеса не были активно задействованы. В этих условиях акцент в экономической политике делается на развитии государственно-частного партнерства, на максимальном вовлечении частного бизнеса в государственные инфраструктурные проекты, в развитие экономики в целом.

– Сложно точно оценить. В список вошло 128 объектов, включая крупнейшие индустриальные и системообразующие предприятия. Был соблюден принцип: раз уж принято решение приватизировать госактивы – это делается без каких-либо исключений. По сути, страна, наверное, повторяет 90-е гг. прошлого столетия, когда в Казахстане прошла первая массовая приватизация.

– Вопрос цены всегда очень сложный. Продажа госсобственности по цене ниже балансовой стоимости может расцениваться как ущерб государству. Поэтому в законе прямо прописали возможность продажи госактивов по цене ниже балансовой стоимости. Мы продаем для того, чтобы актив перешел в конкурентную частную среду. Стоимость может быть ниже балансовой, но ее оценка должна быть прозрачной. Хотим привлечь мировые оценочные компании, чтобы обеспечить максимальную прозрачность оценки. Важна и скорость приватизации – любой актив можно продавать бесконечно долго. У нас предложен такой принцип: актив не продается раз – применяется один метод, не продается два – применяется другой метод, актив не продается третий раз – он идет на ликвидацию. Значит, он никому не нужен.

– Пенсионные активы не национализировали. Они, как и ранее, принадлежат вкладчикам – гражданам Казахстана. Это их собственность, которой они могут распоряжаться по достижении пенсионного возраста. В случае смерти вкладчика накопления наследуются. В Казахстане с 1998 г. накопительная пенсионная система, каждый гражданин обязан перечислять пенсионные взносы в размере 10% от своего дохода.

До 2014 г. существовало 11 пенсионных фондов и каждый гражданин мог выбирать себе пенсионный фонд. Работник обязан был предоставить работодателю договор с пенсионным фондом, и работодатель перечислял туда деньги. Затем было решено объединить все пенсионные фонды, чтобы оптимизировать затраты и повысить эффективность инвестирования пенсионных активов.

– Вы пытаетесь сопоставить решения, принятые два года назад и принимаемые в настоящее время [государством по снижению своего участия в экономике].

– Решение о том, кто должен управлять пенсионными активами, уже озвучено. Национальный банк должен вывести из-под контроля Единый накопительный пенсионный фонд и передать управление пенсионными активами частным или иностранным компаниям. Кто будет управлять пенсионными активами и как это решение будет реализовываться – мы над этим вопросом сейчас работаем.

«Дорогу осилит идущий»

– Финансовый сектор из-за ухудшения внешних и внутренних факторов сузился. Рост кредитов замедлился. Тем не менее мы оцениваем состояние банковской системы как нормальное. Большинство шоков, которые были связаны с изменением обменного курса, в основном банками абсорбировано. В перспективе возможна проблема увеличения доли плохих кредитов, но сейчас эта проблема решена. На 1 января доля плохих кредитов – около 8%, два года назад было 33%.

– В Казахстане была создана необходимая среда для решения этой проблемы, созданы компании по управлению плохими активами, фонд проблемных кредитов.

– Вот посмотрите данные по населению (показывает график).

– За два года доля валютных депозитов населения практически удвоилась, население полностью перевернулось в валютные накопления. Теперь необходимо развернуть этот процесс – снижать долю валютных депозитов и увеличивать тенговые депозиты. Это долгий процесс, но дорогу осилит идущий.

– А какой центральный банк дает такие комментарии?

«Казахстан создал большую подушку безопасности»

– Россия – основной торговый партнер Казахстана. Доля России в нашем импорте – 34%. Поэтому, естественно, мы зависим от российской экономики.

– С Россией мы находимся в едином евразийском экономическом пространстве. С момента создания ЕАЭС происходит дальнейшая интеграция по большинству экономических направлений. Я не вижу альтернативы и не вижу необходимости менять отношения с Россией.

– Нет. Все интеграционные инициативы были начаты задолго до введения санкций. Возможно, в силу масштаба экономики для России Казахстан не является основным торговым партнером. Но для Казахстана Россия – основной торговый партнер. В этом не вижу никаких ни угроз, ни проблем. Мы должны извлекать из этого конкретную практическую пользу. Для нас открылся большой рынок. Девальвация рубля в 2014 г. и запоздалая реакция по обменному курсу тенге привела к дисбалансу в товарных потоках. Но с августа 2015 г. этот баланс был восстановлен.

– По экспорту есть несколько равных игроков – Китай, Европейский союз, Россия.

– Посмотрите, вот график того, что происходит с национальными фондами в Казахстане и России (показывает график). Красная и синяя линии – соотношение накопленных резервов к ВВП.

– Казахстан создал большую подушку безопасности. Во многом благодаря большой политической воле по сохранению резервов нацфонда. В Казахстане все налоговые поступления от нефтяного сектора направляются в нацфонд. Затем устанавливается гарантированный трансферт из фонда в бюджет, ежегодно составляющий $8 млрд плюс-минус 15% в зависимости от текущей ситуации. К этим $8 млрд нужно прибавить $3 млрд ежегодно на 2015–2017 гг. на реализацию программы «Нурлы жол». Это программа инфраструктурного развития Казахстана – масштабное строительство дорог, энергетической инфраструктуры и обновление жилищно-коммунального хозяйства. Программа имеет конкретные цели, направления, проекты – каждый тенге расписан. Механизм расходования средств нацфонда очень прозрачен.

По второй части вашего вопроса – про эмиссию – у нас такой вопрос не ставится.

– Потому что страна живет по средствам. Мы можем оперативно пересмотреть свои планы и отказаться от расходов, которые не можем себе позволить из-за плохой внешней конъюнктуры. Относительно размеров экономики валютных резервов у Казахстана больше, чем у России. И, наверное, можно было бы продолжить политику расходования средств. Но это неправильно. Можно истощить все резервы и в конечном итоге подойти к тем же решениям, но уже от безысходности.

«Необходимо бороться с долларизацией сознания людей»

– В первую очередь – глава государства. Он понимает всю ситуацию предельно ясно и готов принимать сложные решения. Пересмотр бюджета, когда цена нефти падает и нужно сократить расходы, – это всегда непростой процесс. У нас есть масштабные программы строительства школ, больниц. Но сейчас не время.

– Где начато строительство – должно быть достроено. Есть школы в аварийном состоянии. Вместо них, конечно, надо строить новые, это безопасность детей. Но какие-то проекты можно отложить на будущее – как только возникнет возможность, мы к ним вернемся. Нужно очень прагматично подходить к каждому тенге, который ты тратишь в условиях кризиса.

– Первая ключевая задача – обеспечение доверия к политике нацбанка. Население должно начать верить тому, что говорит центральный банк. Мы не собираемся вводить общество в заблуждение. Поэтому сейчас я разъясняю политику национального банка – что мы делаем на валютном рынке, на денежном рынке, каким образом устанавливаем ставки, какие ресурсы выделяем банкам и т. д. Это часть работы, которая уже делается. Второе – это повышение привлекательности активов в национальной валюте, которые должны быть более доходны, чем активы в иностранной валюте. Также в Казахстане необходимо бороться не только с долларизацией активов, но и с долларизацией сознания людей.

– Да. Хотя люди уже понимают: все зарабатывают в тенге и цены в национальной валюте гораздо понятнее. Мы должны создать правильную среду – это небыстрый процесс, но население к этому нужно постепенно приучать. Невозможно проводить какие-либо реформы, если уровень доверия к политике нацбанка низкий.

– Такие способы мы не рассматриваем.

– Эта информация собиралась всегда в рамках работы по экспортно-импортному валютному контролю и репатриации валютной выручки.

– Что это такое?

– Не знаю, насколько возможно это внедрить в Казахстане. У нас каждое предприятие вправе само решать, когда покупать валюту и когда продавать.

– Это уже второй вопрос. Смотря какие будут цифры. У нас не всегда есть эта информация. Есть 100 крупных компаний-экспортеров, вся информация по ним и так собирается. Но статистический мониторинг можно расширять. Например, есть пороговые значения, при превышении которых необходимо отчитываться. Изменяя эти пороги, можно увеличивать охват предприятий. И мы думаем над тем, чтобы расширить мониторинг. Посмотрим, что получится.

– Не помню, чтобы я такое обещал. Но задача пополнения золотовалютных резервов нацбанка за счет покупки золота на внутреннем рынке – одна из приоритетных. В Казахстане запрещен вывоз золотосодержащего сырья. Оно должно перерабатываться в Казахстане. Нацбанк в настоящее время скупает все аффинированное золото в слитках стандарта London good delivery (самый известный в мире стандарт, слитки по этому стандарту продаются во всех главных международных центрах по продаже золота. – «Ведомости»), производимое в Казахстане.