«Если тренер получает $1000 в неделю, это несерьезно». Большое интервью обладателя Кубка Дэвиса Дмитрия Турсунова

Дмитрий Турсунов помогал сборной России добывать Кубок Дэвиса в 2006 г., громил топов на турнирах Ассоциации теннисистов-профессионалов (ATP), попадал в 20-ку лучших, но завершил карьеру из-за постоянных травм. Прямо сейчас Турсунов – один из самых успешных теннисных тренеров. Он работал с Ариной Соболенко. Под его руководством белорусская спортсменка завоевала первые титулы в одиночном разряде, попала в топ-10 рейтинга Женской теннисной ассоциации (WTA) и выиграла US Open-2019 в паре. 

С лета 2021 г. Турсунов сотрудничает с Анетт Контавейт. И результаты эстонки тоже резко пошли вверх – она взяла четыре титула, вышла в финал Итогового турнира и завершила год в топ-7. Стороны уже объявили, что совместная работа продолжится в следующем сезоне. 

«Ведомости. Спорт» расспросил Турсунова о главных тренерских качествах, проблемах молодых теннисисток и новом формате Кубка Дэвиса. 

— Что вы изменили в игре Анетт Контавейт за несколько месяцев работы? Почему улучшились результаты?

— Она стала играть более агрессивно в нужные моменты. Также стала более терпелива – уже не стремится побыстрее закончить розыгрыш. Прибавила в позиционной игре – начала лучше понимать, когда лучше атаковать, когда защищаться, где рисковать. Появилась решительность.

— В прошлых интервью вы сравнивали физические данные Анетт и Арины Соболенко. Если резюмировать: Контавейт играет более интеллектуально и продуманно, а Соболенко – более мощно и эмоционально. А есть разница в менталитете у эстонки и белоруски?

— С Анетт проще договориться — она постарше, более хладнокровна. Такой скандинавский тип поведения. При этом Анетт тоньше чувствует, больше переживает после неудачных матчей. Арина менее консервативна и моложе, она проще ко всему относится. 

Что есть у всех игроков – в том числе у Анетт и Арины – в определенные моменты они закрываются и не хотят с тобой обсуждать свои проблемы. Это нормально – у всех людей можно найти комплексы. Порой тебе как тренеру кажется, что сейчас мы обсудим проблему, и она легко решится. Но реальность сложнее – человек просто не хочет или не готов разговаривать на какие-то темы.

— Что входит в ваши тренерские обязанности? Вы присутствуете на всех тренировках, ездите на все турниры с Анетт? 

— Да, мы вместе ездим по турнирам. Есть тренеры, которые работают четко по графику: с 10 по 16-е число я на соревновании, а с 16-го по 20-е – на отдыхе, не звони мне и не пиши. На счет ведь ничего не перечисляется. У меня другой подход: чем больше ты можешь помочь теннисисту, тем лучше. 

В моем представлении результат определяют многие моменты вне корта. Когда я вижу, например, что в игре Анетт недостаточно быстро передвигается боковым шагом, моя задача – поговорить с тренером по физической подготовке, чтобы он добавил или изменил упражнения. 

Мне необходимо присутствовать на тренировках, чтобы видеть, что процесс протекает в нужном направлении. Я за эффективность. Но когда один человек гребет в одном направлении, а второй – в другом, КПД нулевой, а брызг много.

— На Итоговом турнире шесть из восьми участниц были дебютантками. И в целом в женском туре в последние лет пять наблюдается нестабильность – нет лидеров, таких, как Серена Уильямс, Мария Шарапова. С чем вы это связываете?

— Многие девушки не понимают, что привело их к успеху на конкретном турнире и что необходимо, чтобы остаться на вершине. Частая ситуация, когда игрок начинает показывать результат, и ему вдруг кажется, что он понял истину и нашел свою игру надолго.

Ты набираешь высоту, отключаешь двигатели, начинаешь планировать на набранной скорости. Тебе кажется, что работа закончилась. И в какой-то момент начинаешь пикировать с вершины. А понимания, как остановить это падение – нет. Приходит испуг, ты не понимаешь, как из этой ситуации выйти, и проигрываешь еще больше. 

А подняться наверх во второй раз уже намного тяжелее, поскольку столько же работать уже нет сил. Слоан Стивенс – хороший пример: поднялась, упала, а потом поняла, что возвращаться ей не очень и надо. Как сказал однажды Флойд Мейвезер: очень тяжело просыпаться в шесть утра на пробежку, когда ты спишь в шелковой пижаме.

— А как вы собираетесь помогать Контавейт удержаться в элите? 

— Главное, что нужно понять: результаты, которые были у нее в конце года — аномалия. Это совсем не значит, что она плохо играла, просто попала в momentum. Если переводить на русский — выступала по накатанной. За счет побед Анетт обрела уверенность, перестала дергаться и волноваться в важных розыгрышах. 

Психологически легче играть после побед на трех турнирах, чем после пяти поражений подряд. Эта уверенность может пропасть, и вот тогда нужно показать характер. Многие игроки с этим не справляются. Появляются побочные эффекты – они начинают менять свои тренировки, свою команду, и наступает полная чехарда.

Большинству теннисистов не хватает умения адаптироваться к взлетам и падениям, и умения проанализировать первоисточник успехов и поражений. Всегда возникает желание перекинуть ответственность куда-то подальше от себя.

— Кого из молодых теннисисток вы считаете наиболее перспективными и стабильными?

— Арина [Соболенко] очень способная. Она настоящий фанат тенниса, ради него готова на все. Это ее спасает во многих ситуациях. По моим наблюдениям, хорошие перспективы у [Елены] Рыбакиной, у нее спокойный характер. Хотя я не знаю внутренней кухни – возможно, спокойствие лишь снаружи, а внутри бурлящая лава. 

Ига Свентек физически очень талантлива – мощнее, чем другие девочки. Но ей нужно разобраться с психологическим состоянием. Бадоса может спокойно стать первой в мире. Саккари прогрессирует достаточно планомерно.

А вот [Эшли] Барти (первая ракетка мира – «Ведомости. Спорт») дальше будет очень сложно – она хорошо видит игру, словно в шахматы на корте играет, очень хорошо подает, но физически ее можно придавить. В туре много девочек, которые способны шлепнуть пару ударов, на которые сложно качественно ответить, когда у тебя самой нет силы. Она в каком-то смысле заложник нестабильности своих противников, но пока это ее не смущает.

Радукану, Брэйди, Андрееску, Грачева, Анисимова, Костюк — список талантливых очень длинный. Но вряд ли на данный момент их можно назвать стабильными.

— Как вы для себя объяснили ситуацию с Наоми Осакой: 24 года, четыре Больших шлема, рекордные заработки, однако она приостановила карьеру и заявила о депрессии. 

— В последние годы Наоми была нарасхват. Тяжело функционировать, когда ты не владеешь своим временем, когда дышишь воздухом или ходишь в туалет по расписанию. Мне кажется, она не была готова к ответственности, которая на нее свалилась. Ведь многие воспринимали Осаку как рекламный щит — и вдобавок она активно поддерживала разные социальные движения. 

При этом ей, помимо выступлений на публике, нужно было еще тренироваться, отдыхать. Тяжело, когда у тебя вместо восстановления назначена фотосессия или обязательная встреча со спонсором. Ты чувствуешь, что захлебываешься, тебя затягивает в воронку, из которой ты просто не можешь выбраться. Она, кстати, попыталась разорвать цепочку – отказалась давать интервью на «Ролан Гарросе». Но интервью – это обязанность игроков.

В таких ситуациях нельзя забывать, что ты в первую очередь теннисист, а не борец за правду. Если бы не игра на корте, ты бы никому не была интересна. Многие думают, что они классные сами по себе, но это не так. Заканчиваешь играть в теннис, и тебя постепенно забывают. Кроме того, в ситуации с Наоми сказалось, что она интровертка. То есть мелькать перед камерами – некомфортное для нее состояние.

— С чем связываете, что в туре не появляется молодых сильных россиянок? 

— Это просто общий хаос. Есть проблема в отношении к тренерам. У нас хорошие девочки 12-13 лет, но когда они начинают классно играть, двигаться вперед по рейтингу, к ним сразу прибегают представители условного Патрика Муратоглу. Их это привлекает, поскольку в таких академиях все очень красиво, разрекламировано, с Instagram-оберткой. А еще рядом тренируется успешный Циципас. Естественно, они поддаются на соблазн, не понимая, что результат им принесла другая система. И менять этот подход – не самая разумная затея. 

Часто у нас девочек контролируют родители, они принимают решения с сиюминутной выгодой, не задумываются, что будет через месяц или год. Они не могут распланировать подготовку, им не хватает опыта. 

Я знаю случай, когда с девочкой каталась по миру все ее семья, но у них не было денег на тренера. И ты сразу задаешь себе вопрос: окей, а в чем смысл? Сейчас уровень у этой девочки никакой, мягко говоря. Хотя по таланту она с закрытыми глазами могла стоять в топ-50. А по физическим данным – и вовсе в топ-20. 

Знаком со многими хорошими ребятами-тренерами, которые сейчас не работают, просто потому что им плюнули в душу. Они вкладывали в юниора сердце, создавали игрока, а затем он бросал их и уходил в раскрученную академию. И, конечно, в такой момент каждый может задуматься: ради чего я этим живу? Чтобы мной воспользовались, а затем швырнули в сторону и даже не вспомнили?

Фанатов своего дела используют и не ценят, а шарлатаны портят игроков, которых потом нужно переучивать. Я стараюсь знакомиться с близкими мне по духу людьми, чтобы когда-нибудь организовать в Москве место, где можно будет выстроить профессиональную атмосферу. Думаю, это эффективнее, чем критиковать все подряд, но ничего не делать.

Нужно не забывать, что профессионалы в теннисе – штучный товар, а не конвейер. Работа любой организации — создать качественный «полуфабрикат», который потом можно довести до элиты с минимальными затратами.

«Родители игроков уничтожают желание экспериментировать»

— Назовите трех лучших теннисных тренеров на данный момент.

— Мне и одного-то сложно назвать. Универсальных тренеров в туре я сейчас не вижу – тех, кто бы одновременно поднимал и технический уровень, и тактический. Есть, например, разрекламированные и пафосные, но они не выращивают игроков. Некоторые не разбираются в технике: они могут подсказать только, куда играть сопернику, чтобы его победить. 

В принципе в данный момент куда важнее быть приветливым, нежели грамотным. Работу зачастую получает тот, кто успешнее себя продает. Но это проблема социума, который покупает глазами, а не мозгами. И тратит больше средств не на развитие чего-либо, а на рекламу. 

У многих тренеров нет собственного игрового опыта, поэтому им сложно разобраться в том, что происходит на корте. Мне в этом смысле легче: понимаю, когда человека начинает штормить, когда он зажимается. 

— Какими качествами должен обладать теннисный тренер?

— Главное – желание развиваться. Нельзя считать себя самым лучшим. В какой-то момент это может быть правдой, но потом ты начнешь бронзоветь. Ведь теннис не стоит на месте, плюс к каждому теннисисту нужен индивидуальный подход. 

К сожалению, нет готового рецепта: столько-то муки, столько-то сахара, немного воды и все – игрок готов. Внешне все мы одинаковые, а внутри переживаем любую информацию по-разному. У всех свои комплексы, разный опыт и абсолютно разные ингредиенты. Задача тренера – пытаться контролировать и регулировать процессы, которые происходят с игроком на корте и вне его. 

— В недавнем интервью вы объяснили, почему отказывались от некоторых запросов на работу: «Предлагать тренеру суммы, которые ты бы платил спаррингу — для меня это юморное предложение. Ты обесцениваешь работу специалиста». Какую зарплату вы считаете для себя приемлемой?

— Я эту информацию раскрывать не могу. В туре есть разные зарплаты. Думаю, если тренер получает $1000 в неделю – это несерьезная сумма. Но некоторые игроки платят совсем заоблачные суммы – по 7000-8000$. Например, [Иван] Лендл, я уверен, берет больше, он может себе такое позволить. 

Вообще, зарплата для теннисного тренера – номинальная категория. Гораздо интереснее бонусы, которые ты получаешь, если игрок выступает хорошо. Тут заработок опять же разный – бывает и до 30% от призовых. Есть тренеры, которые вообще ездят без зарплаты, но требуют существенный процент от призовых.

— На контрасте с отсутствием сильных девушек четыре наших теннисиста завершают год в топ-30. Это тоже тенденция? 

— Не думаю. Это просто стечение обстоятельств. Все они выросли в больших игроков, тренируясь за границей. Даниил Медведев — чистый самородок. Ни один специалист не сможет подготовить теннисиста, моделируя игры Дани. 

У него не самая оптимальная техника, но он прекрасно чувствует игру и корт, умеет обострять в нужные моменты – справляется со всеми задачами на пять с плюсом. Это как с шахматистом Капабланкой. Есть у человека дар видения игры, но повторить то, что он исполняет, невозможно.

— Почему не получается подготовить сильных игроков в России? 

— Иногда чувствуется существенная нехватка информации у наших тренеров, нехватка инфраструктуры в столице, где основная концентрация игроков на сегодняшний день. 

У нас редко правильно построен тренировочный процесс, поскольку у родителей игроков не хватает терпения. Многие требуют от тренера побед в юниорских турнирах, чтобы с этими результатами бежать искать спонсоров. А требование сиюминутных результатов зачастую идет вразрез с долгосрочным развитием.  

Простой пример: семилетний ребенок, когда он выйдет к сетке, физически не способен ее закрыть. Но это не значит, что ему не нужно выходить к ней, учиться играть с лета, играть по ситуации, допускать ошибки. Это часть процесса подготовки. Но родитель этого не понимает, сидит и орет: куда ты идешь, тебя сейчас обведут, ты там сейчас ошибешься. Он уничтожает желание экспериментировать, развиваться, пробовать новые способы игры. 

В Советском Союзе было иначе: набирали группу, и родители вообще не имели понятия, что там происходит. Процесс вел специалист. А сейчас специалистов из себя строят родители, которые принимают решения что и как нужно делать, меняют тренеров как перчатки, если результат не соответствует их ожиданиям. 

Вследствие этой беготни и суеты ребенку поступает разная информация, и он никак не может определиться, какая игра ему подходит. И еще получает по голове от родителей из-за поражений. А если от тебя тренер и родители требуют результата, ты очень быстро начинаешь дрожать. 

В Испании, например, сколько я общался с игроками, все они очень позитивные, общительные, улыбчивые. Заточены на борьбу, выкладываются на максимум, но если проигрывают, озлобленности нет. 

«Я знаю, что мог играть лучше, чем это было»

— 15 лет назад вы вместе со сборной России выиграли Кубок Дэвиса. Какое самое яркое воспоминание осталось от той победы? 

— Сложно что-то выделить. Нет такого, чтобы я каждый день вспоминал эмоции от той победы. В этом смысле я не слишком стандартен: думаю, большинство игроков держат в голове памятные моменты, а я – нет. Единственное, помню, что мы с Маратом [Сафиным] классно сыграли пару. У меня было несколько тяжелых матчей, когда я сам себе проблемы придумывал – с Францией, с США в Москве. В целом для меня та победа – рабочий момент. 

— Нынешняя сборная России, также победившая в Кубке Дэвиса, сильнее той?

— Пожалуй, да. Наша команда была более опытной – больше времени провели в туре. Но сейчас ребята разбираются со своими соперниками намного мощнее, чем мы тогда. 

- Как оцениваете изменения в Кубке Дэвиса? Турнир проводится в конце сезона, путешествует по всему миру. 

— Теперь матчи проходят в конкретной части сезона – это гораздо удобнее для игроков. Вообще, если мы рассматриваем спорт как коммерческую площадку, изменения необходимы. Недавно общался насчет шахмат: там некоторые партии длятся до семи часов, ни один зритель такого не выдержит. 

В теннисе в свое время не было тай-брейков, матч мог продолжаться очень долго. Сейчас люди такого формата не выдержали бы, да и телевизионщикам это невыгодно – невозможно программировать сетку. Большинство изменений направлено не на развитие спорта, а на улучшение коммерческого продукта. Зрители диктуют правила. 

— Вы завершили карьеру в 34 – рано по нынешним меркам. Чувствуете недореализованность? 

— Я знаю, что мог играть лучше, чем это было, но чувство нереализованности нет. Я принимал решение [о завершении карьеры], исходя из финансового положения. В последние годы понимал, что мне дороже стоит играть, чем не играть. Были сложности со здоровьем – нужно было оплачивать специалистов, тратить много средств. 

По сути у меня ничего кроме тенниса не было – занимался им с утра до вечера. И это прикольно, если ты получаешь какую-то выгоду, либо фанатично любишь этот спорт. Я ничего не зарабатывал и фанатиком не был, поэтому решил, что оптимальнее закончить. Чтобы мне вернуться в сотню, нужно было играть как минимум год без травм – не представлял, как это сделать. 

Энди Маррей делает сейчас абсолютно то же самое, что пробовал сделать я. Он классно играет отдельные матчи, но его рейтинг от этого никак не меняется. Понятно, что с тех пор, как он травмировался, доходов от тенниса не получает. При этом на все турниры ездит с командой из нескольких человек. Но думаю, Энди играет сейчас не ради денег – ему просто хочется вернуться обратно наверх. И он готов вкладывать в это большие средства. 

- Последние пару лет активно идет дискуссия, кто сильнейший из тройки Роджер Федерер, Рафаэль Надаль и Новак Джокович, и можно ли кого-то из них назвать лучшим теннисистом в истории. Какое у вас мнение?

— Мне сложно предположить, что Новак больше не выиграет ни одного Шлема. Он побьет рекорд по числу побед (у каждого из тройки сейчас по 20 Больших шлемов – «Ведомости. Спорт») – для него это не проблема. У Роджера шансов выиграть мэйджор очень мало, учитывая его возраст, стиль игры и состояние. 

У Рафы слишком энергозатратная игра, он играет каждый розыгрыш как последний. С учетом его возраста и состояние здоровья – это минус. Хотя с годами он поменял свою игру: стал действовать более агрессивно, перестал далеко отходить за заднюю линию. 

Эта тройка друг друга дополняет. Джокович стал таким сильным игроком благодаря Рафе и Роджеру. Он пытался найти за счет чего их обойти, и сделал ставку на физическую подготовку. Сейчас он выглядит как триатлет, у него все выверено до миллиметра. 

— Игра какого теннисиста вас впечатлила сильнее всего? 

— Таких было много. С профессиональной точки зрения мне нравились Николай Давыденко и Давид Налбандян. Я Марсело Риоса не застал, но рассказывали, что он был уникален, очень талантливый. Из нынешних с точки зрения артистичности и зрелищности мне нравится Гаэль Монфис. Он неэффективно играет, на публику, обожает пробивать в прыжках, делает сальто – это смотрится. У Федерера и Джоковича такого не встретишь. 

Это как сравнивать «Формулу-1» и дрифтинг. В «Формуле» все едут на максимальной скорости, но нет никаких проскальзываний, нет клубов дыма. В дрифте перемещаются гораздо медленнее, но очень много драмы. В теннисе были успешные игроки типа Кевина Андерсона. Но их матчи было невозможно смотреть – скучно, ты сразу же засыпаешь. Я лучше буду смотреть каждый день эффектного Монфиса, чем унылые победы Андерсона.