Мария Львова-Белова: «Институт уполномоченного становится системным партнером государства»

Мария Львова-Белова была назначена детским омбудсменом при президенте России чуть больше полугода назад, а до этого занималась социальной адаптацией сирот и людей с инвалидностью в различных некоммерческих организациях. Львова-Белова сама многодетная мать, у нее пятеро родных детей и четверо приемных. К началу мая, как рассказала «Ведомостям» детский омбудсмен, в Россию прибыло 190 000 детей и не все они могут найти своих родственников, которые остались по ту сторону границы. Самая сложная ситуация с сиротами – таких прибыло из интернатов ДНР и ЛНР около 1200 человек. По словам Львовой-Беловой, это одна из самых проблемных категорий беженцев, с которой надо работать: ведь у них травма от военных действий наложилась на травму сиротскую. Но во время последней поездки в Донбасс президентский омбудсмен встретилась с главами ДНР и ЛНР и получила их «политическое согласие» на упрощенную регламентацию устройства детей в российские семьи, а также на проработку вопросов, связанных с предоставлением им гражданства.

«Шанс на семью»

– Одной из основных тем встреч с главами республик [ДНР и ЛНР] была гуманитарная помощь детям и возможности создания коридоров для ее адресной доставки. В аппарат уполномоченного каждый день поступают сигналы: срочно нужна помощь людям, находящимся в подвале в таком-то районе, требуется специализированное питание, медицинские препараты. При этом ехать в ряд районов, откуда поступают просьбы о помощи, опасно. Даже в Минобороны говорят, что пока не возьмутся организовать туда поездку.

Второй блок касался медицинской и социальной реабилитации. Мы видим, в каком состоянии к нам в Россию привозят детей. Внешне они сохранны, и со стороны кажется, что все благополучно. Но они рисуют военную технику и поля сражений, боятся громких звуков, есть и более острые симптомы посттравматического синдрома.

Еще один важный момент связан с поиском родственников. При эвакуации люди теряют друг друга. После взрывов они оказываются в разных больницах, утрачивается связь. И когда мы видим, что ребенок один, то делаем все возможное, чтобы найти его родственников. У кого-то могут быть родные на территории Украины, или на территории России, или в странах ближнего зарубежья. О ребенке в первую очередь должны заботиться родные и близкие люди.

– К нам в Россию, по данным на начало мая, прибыло более 190 000 детей. В их числе более 1700 детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Часть из них приехали со своими опекунами и законными представителями. А из интернатов ДНР и ЛНР приехало порядка 1200 детей.

Я посещала пункты временного размещения (ПВР), общалась с этими детьми. Они говорят, что прожили в учреждениях в среднем 5–8 лет. То есть помимо травмы от военных действий у них еще и травма сиротская – от длительного пребывания в учреждении. Это дети с инвалидностью, дети, у которых несколько братьев и сестер, подростки – те, кого неохотно забирают в семьи. В одном из ПВР ко мне на руки забралась малышка, две косички, и на ухо мне говорит: «А нас не возьмут. Потому что нас трое».

– И на Украине, и в народных республиках сиблингов (детей из одной семьи) нельзя разделять и устраивать в разные семьи, только в исключительных случаях. Но при этом дети, к сожалению, могут проживать в разных учреждениях – кто-то в коррекционном интернате, кто-то в доме ребенка. Сейчас и в России постепенно идет реформа интернатов по типу единой подчиненности и единого типа, чтобы детей из одной семьи не разлучали.

Для меня было важно услышать политическое согласие глав ДНР и ЛНР на семейное устройство детей, оставшихся без попечения родителей, в России. К этой идее относятся по-разному, мы встречали, например, негативное отношение со стороны руководства сиротских учреждений в ДНР и ЛНР. Но текущая экономическая ситуация в республиках не способствует тому, чтобы, например, взять под опеку или усыновить четверых детей, двое из которых с инвалидностью.

И я получила это принципиальное согласие от руководителей народных республик. Они очень тепло отреагировали, сказали, что хотят, чтобы у детей появился шанс на семью. Я тоже приемная мать и знаю, что, даже если подросток находится в семье всего год, это дает ему возможность лучше понять, что такое семья, как жить и заботиться о себе. Моя дочь пришла к нам в семью в 16 лет – она не знала, что чай надо специально заваривать, думала, что он в чайниках уже готовый.

– Мы договорились, что [для помощи детям] будут сформированы штабы – «контактные группы». Туда войдут представители ДНР, ЛНР и РФ, наши законодатели, а также МИДа и Министерства просвещения. И сейчас эти группы уже собраны. Я возглавила эти штабы как уполномоченный по правам ребенка, сопредседателями стали детские омбудсмены Луганской и Донецкой народных республик. Задача этих контактных групп – синхронизировать законодательство. Это необходимо делать как можно скорее, потому что первая группа детей в Россию уже приехала. Это 27 детей, которые будут временно находиться в 10 российских семьях.

Временная опека – это сейчас единственный способ размещения таких детей в семьях. Но формат временной опеки не закрывает всех потребностей детей. Им необходимо российское гражданство. Это поможет не только устроить их в семью постоянно, но и обеспечит всеми социальными гарантиями: пособия, лечение, реабилитация, оздоровительный отдых. Поэтому сейчас готовятся соглашения с ЛНР и ДНР по опеке и попечительству и по усыновлению детей, а затем будут инициированы изменения в законодательство ЛНР и ДНР, которые позволят российским гражданам усыновлять и брать под опеку детей с этих территорий.

– У большинства гражданство ЛНР и ДНР, так как в основном они родились после 2014 г. Но есть и украинское, хотя таких немного. У всех этих детей при приобретении гражданства РФ сохранится гражданство республик.

Сейчас мы получаем вал звонков от россиян, которые хотели бы принять детей. Но есть некое непонимание: люди думают, что дети из Донбасса – это дети, которые во время военных действий остались сиротами. А мы им объясняем, что они в основном социальные сироты, как и в наших учреждениях, – подростки, дети с инвалидностью, сиблинги. И в учреждениях они находились не только из-за боевых действий, но и в силу неблагополучных семейных обстоятельств.

– Иногда хочется сказать: «Дорогие мои, у нас в базе данных 37 000 детей!» И я очень хочу, чтобы мы сейчас трансформировали этот эмоциональный порыв граждан в том числе на семейное устройство российских детей.

– Соглашения именно для этого и прорабатываются, чтобы решить вопросы контроля: кто и в каком порядке это будет осуществлять, что делать и как контролировать имущество детей и прочие вопросы. Те дети, которые сейчас устроены временно, их условия жизни контролируются Государственной службой по делам семьи и детей ДНР и министерством социального развития Московской области. Одним из возможных вариантов может стать создание консульских отделений республиками, которые будут осуществлять контроль. Пока таких отделений нет.

– Сейчас на этих территориях [ДНР и ЛНР] регулярно возникает сиротство у детей вследствие боев. Дай бог, чтобы у нас получилось найти их родственников, но мы понимаем, что не для всех детей удастся это сделать. Я видела девочку там, в больнице, она лежала и что-то искала в телефоне. «Я родственников ищу, – говорит. – У меня маму с папой убило. Я боюсь, что одна останусь». А в ПВР к нам подошла 11-летняя девочка и попросила купить чемодан на колесиках, чтобы ей удобнее было передвигаться с малышами. У нее маму зарезали 1 апреля. И девочка просит: «Вы мне папу только верните, пожалуйста». Со мной был военный, который достал эту девочку накануне из подвала. Мы отходим, и военный говорит: «А папу вчера убило». И мы понимаем, что вот, еще трое детей – сироты. На другой день мы приехали и забрали этих детей из ПВР.

И такие дети регулярно продолжают появляться. И если у них есть родственники на Украине, мы будем их искать. Мы недавно разбирали случай: девочка, на той [украинской] территории есть дедушка. Но мы не можем проверить, действительно ли он ее родственник, – документов нет. Сейчас девочка на реабилитации, и мы решаем, как быть дальше.

«Дети с очень разным настроем»

– У нас уже есть договоренность с Москвой и Санкт-Петербургом о выезде специалистов в регионы, где находятся дети из Донбасса. Это психологи, педагоги и психотерапевты.

Прежде всего мы начнем работать с детьми из социальных учреждений – в этих случаях нет возможности найти законных представителей. И сейчас необходимо проработать травмы, выстроить программу реабилитации, а затем, когда будут решены юридические вопросы, составить паспорт семьи для каждого ребенка – такой семьи, которая для него была бы максимально подходящей.

Если раньше мы говорили о том, чтобы найти ребенка для семьи, то сейчас мы вот эти акценты меняем: не ребенка для семьи, а семью для ребенка. Какому-то ребенку будет хорошо в сельской местности, кому-то лучше в мегаполисе, у кого-то есть спортивные навыки. В каждом конкретном случае своя индивидуальная история, и очень важно найти наилучший вариант для каждого из них.

– Мы запустили акцию «Детям – в руки», которая направлена на адресную помощь. Уже было отправлено в Донбасс три фуры с 20 т груза – это вещи первой необходимости для детей из тех мест, куда я ездила. Мы собрали целый список – и для учреждений, и для конкретных людей. Например, у нас в ЛНР есть две семьи, в которых теперь остались только мамы, а там пятеро и шестеро детей. Они попросили все для обучения. Также мы отправили специализированное питание для детей с фенилкетонурией – это тоже для конкретных семей.

А в ПВР мы направили все необходимое для обустройства детских комнат. Там мамы жалуются, что не могут выйти на работу – не с кем оставить детей. И с главой ЛНР Леонидом Пасечником мы договорились, что в ПВР пригласят специалистов, которые смогут присматривать за детьми.

– Да, мы осуществляем контроль с первых дней. Как только мы узнали, что началась эвакуация, сразу связались с уполномоченными по правам детей в приграничных территориях. Мы договорились с МЧС, включились в работу его региональных штабов и стараемся контролировать детскую помощь, например устройство в школы. Уполномоченные рассказывают беженцам про все варианты – дистант, надомное обучение, инклюзивное, обычные школы. Главное, чтобы дети учились. Уполномоченные занимаются и беременными женщинами. Недавно одна из уполномоченных встречала молодую маму уже из роддома. Сказала, что «у нас двойня».

– Пока мы таких всплесков не наблюдаем, но к этой теме готовы. Мы понимаем, что, например, сейчас дети с территории Украины приезжают с очень разным настроем. Кто-то рассказывает, как их спасли русские военные. Кто-то пока смотрит недоверчиво и даже боится попросить помощь. Мы знаем, как украинская пропаганда преподносит миссию России. Сейчас нам важно будет тщательно работать с восприятием ребят, которые выросли в этот период.

– Я за патриотическое воспитание, если это не противоречит законодательству. У нас не было обращений со стороны родителей или детей по этому поводу. Но то, что происходит в школах, не должно быть показным, чтобы заработать похвалу от начальства. Ведь это может быть искренняя история, которую дети с радостью поддержат и сделают что-то полезное. Например, Сообщество многодетных семей Москвы подготовило акцию «Письма солдатам» – дети пишут слова поддержки тем, кто защищает родину, ветеранам. Все подобные истории не должны происходить с позиции использования детей.

«Мостик между НКО и властями»

– Страна сейчас переживает особый экономический период, и мы все должны немножечко потерпеть. НКО могут попробовать структурировать потребности – разделить первоочередные и то, с чем можно подождать. Далее, я думаю, необходимо включиться регионам и оказать НКО поддержку, например субсидиями. Сейчас важно вычленить ту категорию некоммерческих организаций, помощь которых связана с обеспечением нужд первой необходимости. Они не должны потерять возможность оказывать поддержку тем, кто в этом остро нуждается.

– У разных регионов ситуации разные. Но когда я приезжаю в субъект, стараюсь собирать НКО и оказывать им административную поддержку. Зачастую министры и губернаторы эти НКО не знают. А важно, чтобы они их увидели, поняли, кто чем занимается. Нужен мостик между НКО и властями. В таких поездках обсуждается в том числе вопрос выдачи субсидий некоммерческим организациям из региональных бюджетов. Как показывает практика, это не такие уж большие деньги. Мы также помогаем обучать специалистов НКО и консультируем, как оформлять заявки на гранты.

При этом кризис НКО уже переживали в период пандемии. И здесь важно, чтобы решения федерального и регионального правительства включали и меры по поддержке не только бизнеса, но и НКО, и социальных предпринимателей.

В целом для НКО в социальном поле сейчас, мне кажется, самое благодатное время. Как раз НКО про то, чтобы помогать стране: «До чего у вас руки не дотягиваются? Мы дотянемся, давайте!»

– За месяц у нас их было 24 – люди жалуются, что препараты выписываются, но получить их невозможно. Еще родители говорят, что не готовы переводить детей с импортных препаратов на российские – опасаются побочек. Из регионов поступают обращения, что из-за проблем с логистикой препараты доставить не могут. Со всеми этими вопросами надо разбираться: действительно ли нельзя заместить лекарство, появятся ли препараты. Сейчас мы договорились с фондом «Круг добра», который взял на себя ряд регионов и помогает им с поставкой лекарств. Мы на связи с Минздравом. И мы каждый раз находим что-то в ручном режиме, добываем необходимые лекарственные препараты.

«Системный партнер государства»

– Мы с командой разобрались со всеми процессами и поняли, что необходима стратегия. Тогда мы сформировали четыре программы.

Одна посвящена работе с подростками группы риска. Сейчас есть региональные программы по работе с подростками, но общей координации не хватает. А речь идет о важном – о создании низкопороговых пространств, куда ребята могут прийти и получить необходимую квалифицированную помощь как себе, так и своей семье. Что делать подростку, чьи родители пьют и дебоширят? Нужны кризисные центры, где смогут ему помочь по самым разным аспектам. Мы думаем над их созданием.

Очень важная тема – реабилитация детей, отбывающих наказание. В Петербурге есть Центр святителя Василия Великого – единственный в стране центр, где с подростками, которые преступили закон, занимаются социальной реабилитацией. С ними работают специалисты, психологи, педагоги, есть трудовая терапия, походы. И работа ведется не только с подростками, но и с их семьями. В результате 70% подростков больше не возвращаются в колонии. Это хорошо, но один центр – это капля в море.

– Второй блок как раз касается работы с детьми в сиротских учреждениях и работы с кровными и приемными семьями. Он называется «Дети в семье». В нем учтено все, что касается поддержки семей в трудной жизненной ситуации: работа с кровными семьями, реформа учреждений, устройство в приемные семьи, создание новых форм семейного устройства – например, временных ресурсных семей. Такие семьи позволят не размещать детей в учреждениях, пока ведется работа с кровными родственниками или поиск приемной семьи.

Президент согласовал нам апробацию комплекса мер по снижению численности детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, в возрасте до четырех лет в сиротских учреждениях. Были определены 10 пилотных регионов. Там мы будем отрабатывать новые технологии работы с семьей. По сути, это работа по реструктуризации домов ребенка. И здесь важно, чтобы и персонал понимал, что он останется в линейке помощи семье, – сотрудники не окажутся на улице, учреждение будет переформатировано под центр ранней помощи семьям с детьми с инвалидностью, ясли или центр сопровождения приемных семей.

– Воронежская, Новосибирская, Тюменская, Калининградская, Пензенская, Нижегородская и Московская области, Приморский, Ставропольский, Пермский и Краснодарский край. Губернаторы этих регионов сказали, что готовы вкладываться. У нас есть поддержка в Министерстве просвещения и Министерстве социальной защиты. Они говорят, что, как только механизм будет отработан и будет понимание, сколько требуется средств, какие условия и услуги, какой норматив, можно программу расширить и на другие регионы.

Я рассчитываю, что в течение полугода у нас будут сформированы пилотные проекты, карты действий и будут достигнуты первые результаты. И примерно через год у нас уже будут конкретные решения.

– Третий блок – это медиапроект «Страна для детей». Это информационная работа, которая предполагает создание социальной рекламы о том, как нужно реагировать на разные ситуации. Люди часто могут видеть проблемы, но не реагировать в ситуациях, когда это могло бы спасти ребенку жизнь и здоровье. У каждого из нас должна быть ответственность за каждого ребенка.

Сейчас мы делаем и чат-бот для родителей о том, как реагировать, если ребенка травят, и обсуждаем создание «островков безопасности», например в торговых центрах. Когда ребенок понимает, что он в опасности, потерялся, он сможет зайти туда, где будут знать, что делать в такой ситуации.

И четвертый блок – это сопровождение детей с инвалидностью. Хочется, чтобы у нас была «бесшовная» помощь такому ребенку и его семье от рождения и до сопровождаемого проживания во взрослом возрасте.

– Для меня это важная тема про преемственность. То, что было наработано одним уполномоченным, должно продолжаться другим. Мы плотно работаем с родительскими организациями, продолжаем акцию «Безопасность детства» и ведем работу по защите детей в цифровом пространстве.

– В связи со спецоперацией на Украине у вашего аппарата явно выросла нагрузка. Пришлось ли вам в связи с этим корректировать планы работы?

– Сейчас мы работаем на разрыв, какие-то идеи расширяем, какие-то объединяем, меняем форматы, но не отказываемся. <...> Меня сейчас очень радует, что институт уполномоченного становится системным партнером государства, может влиять на процессы, касающиеся детства в целом, а не только реагировать на отдельные обращения граждан и решать точечные проблемы. Да, мы пытаемся помочь каждому конкретному ребенку. А анализ массива обращений, выезды в регионы, работа с некоммерческим сектором, с главами субъектов дает возможности уже более масштабных практических действий. И спустя полгода в должности я могу сказать, что я понимаю, что я делаю.