Прошлое на переплавку: как в советской России боролись с колоколами
Противостояние с церковными атрибутами имело практический смысл, были уверены большевики
6 декабря 1929 г. по представлению антирелигиозной комиссии и НКВД СССР секретариат ВЦИК принял постановление «Об урегулировании колокольного звона». Запрещался «так называемый трезвон или звон во все колокола», а судьба монастырских и церковных колоколов оказалась в руках местных властей. Те быстро воспользовались новыми правилами – реализация колокольной бронзы для нужд индустриализации стала не только идеологически одобряемым, но и прибыльным делом. «Ведомости» вспомнили, как советская власть боролась с колокольным звоном и кто в итоге победил.
Прошлое на переплавку
После прихода к власти большевики быстро поняли, что звуки удобно использовать как инструмент воздействия на массы. Колокольный звон, веками определявший ритм российской повседневности, воспринимался новой властью как символ старого, религиозного порядка. В его мелодичности слышались отголоски прежней жизни, которую следовало вытеснить новым звучанием эпохи построения социализма. От антирелигиозной пропаганды советская Россия очень быстро перешла к прямым действиям, направленным против Церкви.
В 1918 г. Совет народных комиссаров выпустил декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви»: в нем Церковь лишили юридических прав, прав на имущество и запретили преподавание религиозных вероучений в учебных заведениях. В том же году Совнарком приравнял набатный колокольный звон к контрреволюционному деянию, а в 1923 г. специальным постановлением разрешил изымать колокола закрытых церквей и национализированных монастырей. Параллельно набирала обороты атеистическая пропаганда, и законы, ограничивающие церковную власть, стали принимать один за другим.
В 1920-1930 гг. борьба с религией приобрела особенный размах: разрушение или перепрофилирование церквей, гонения на священнослужителей и повсеместная конфискация колоколов на переплавку наложились на антипасхальную и антирождественскую политику властей – с 1929 по 1935 г. жители СССР отмечали Новый год и Рождество тайно, действовал запрет и на продажу елок.
Для обеспечения пятилетних планов индустриализации требовался большой объем цветных и драгоценных металлов. В 1929 г. смоленская областная газета «Рабочий путь» писала: «Если по приказу Петра I, потерявшего в войне со шведами почти всю свою артиллерию, было изъято немало колоколов на переливку для пушек, то сейчас в напряженнейший момент социалистического строительства колокольная бронза, пребывающая до сих пор мертвым капиталом на звонницах церквей, должна быть изъята для укрепления нашей промышленности и сельского хозяйства». Таким образом, постановление «Об урегулировании колокольного звона» имело смысл не только в борьбе с пережитками прошлого, но и помогало строить светлое будущее – 40% доходов от реализации колокольной бронзы оставалось в регионах. Государство поощряло рублем процесс закрытия церквей и реализации церковного имущества на местах, а лозунг «Колокола – в фонд индустриализации страны!» стал популярным слоганом 30-х. Тогда же колокола начали подсчитывать не поштучно – а пудами веса бронзы.
Неизвестно, знало ли советское руководство о том, что звук воздействует на подсознание быстрее, чем текст, но, скорее всего, догадывалось. Пока газеты обсуждали достижения пятилеток, индустриальный гул городов врастал в быт. Люди привыкали к новой звуковой гармонии, не осознавая, что это часть идеологической конструкции.
Звук – оружие пролетариата
Об использовании колоколов на Руси упоминается в летописях с X в., а полноценный расцвет литейного производства начался в XVII в. Колокола стали, по сути, первым средством массовой информации в России – их звон мог сообщить о любых событиях: благовест возвещал о начале богослужения, трезвон служил фоном для коронаций, царских свадеб, военных побед, прибытия знатных гостей. Набат использовался для объявления тревоги, например при пожаре, в метель или бурю, обычный звон выступал звуковым сопровождением к похоронам, венчаниям, крестинам.
Как важный элемент акустического и религиозного фона страны, колокольный звон проник и в русский быт, и в русское искусство. У молодой советской пропаганды был могучий конкурент с миллионами последователей, и с этим надо было что-то делать. С 1920-х гг. колокольный звон сменили гудки заводов, сирены и марши из репродукторов. Композитор-революционер Арсений Авраамов слышал в индустриальных звуках новую реальность, в которой главным героем становится коллективный труд: музыка в его урбанистической «Симфонии гудков» – это пушечные выстрелы, заводские гудки, выкрики речевок, свист пара, шум самолетов и гул машин.
В 1929 г. инициатор «всероссийской переписи колоколов» профессор Павел Гидулянов выпустил книгу «Церковные колокола на службе магии и царизма», в которой подробно рассказал советским читателям о магической связи колокольного звона с «культом» (то есть с религией) и предложил «рациональное» использование колоколов в новой советской эпохе: «Наступило время, когда церковные колокола должны окончательно замолчать по всей земле СССР, безоговорочно уступив место трудовым фабрикам и заводским гудкам». Эти звуки стали частью нового саундтрека страны. Советский человек жил по гудку, работал по гудку и отдыхал по нему. Заводской ритм упорядочивал жизнь масс, превращая хаотичную реальность в стройную систему, подчиненную трудовой дисциплине.
И больше не звони
После постановления 1929 г. и указов, последовавших за ним, в Ленинграде сбросили на землю все колокола Исаакиевского собора (самый большой весил почти 3,5 т), в Мирожском и Святогорском монастырях уничтожили церковные колокола начала XVI в. Москва потеряла знаменитые звонницы Симонова и Андроникова монастырей. Михаил Пришвин вспоминал, как рубили топорами Царь-колокол в Троице-Сергиевой лавре: «Как по-разному умирали колокола. Большой, Царь, доверился людям в том, что они ему ничего худого не сделают, дался опуститься на рельсы и с огромной скоростью покатился. Потом он зарылся головой глубоко в землю… Карнаухий как будто чувствовал недоброе и с самого начала не давался, то качнется, то разломает домкрат, то дерево под ним трескается, то канат оборвется. И на рельсы шел неохотно, его потащили тросами…».
С исчезновением колокольного звона города и деревни словно лишились внутреннего метронома, звуки заменились на более резкие, непривычные традиционному укладу. Но борьба большевиков с религией на этом не закончилась – участь колоколов постигала и сами храмы (см. график). Многие из них были разрушены и навсегда уничтожены, другие превращены в бассейны, склады, рынки, клубы, а иногда даже в общественные туалеты (как, например, Цареконстантиновская церковь в Москве).
Один из первых известных пострадавших – священник Иоанн Кочуров, его расстреляли всего через пять дней после октябрьского вооруженного восстания 1917 г. Для большевиков духовенство стало таким же врагом, как дворяне и буржуазия. Пик репрессий пришелся на период большого террора 1937–1938 гг., когда вышел секретный приказ НКВД, в соответствии с которым «церковники и сектантские активисты» были объявлены «антисоветскими элементами». Данные о числе репрессированных священнослужителей, как и точное число разрушенных храмов, до сих пор разнятся.
«Политические репрессии есть везде и всегда – на протяжении всей истории человечества. Советская же репрессия – уникальна», – говорит основатель Свято-Филаретовского православно-христианского института, отец Георгий Кочетков. При этом в переписи населения 1937 г. почти 57% жителей Советского Союза назвали себя верующими.
С началом Великой Отечественной войны политика властей изменилась. В начале апреля 1942 г. впервые за многие годы в СССР было разрешено отметить главный христианский праздник – Пасху. Иосиф Сталин осознал, что Церковь может помочь укрепить моральный дух нации. Храмы вновь начали открываться, в некоторых из них разрешили, правда, с разными оговорками и ограничениями, колокольный звон. Это явление не было массовым – разрешения храмам давались выборочно, по запросу и только после одобрения местными властями. Так, например, Елоховскому собору в Москве было возвращено право устраивать праздничные звоны, при этом соседний с ним Храм Никиты Мученика на Старой Басманной откроется вновь только в 1994 г. Тем не менее, постановлением Совета народных комиссаров СССР от 1945 г. было предложено не препятствовать церковным организациям производить колокольный звон в церквях при наличии в них колоколов.
Конец противостояния
В 60-е гг. отношения властей СССР с Церковью вновь охладились: при объявленной Никитой Хрущевым антирелигиозной кампании многие храмы, открытые во время войны, закрыли повторно – и прецеденты с колокольным звоном, который якобы мешал рабочим отдыхать, вернулись. В 1958 г. государство объявило о планах по закрытию монастырей, назвав их религиозными пережитками. Производились зачистки церковных библиотек, было велено не допускать паломничества к святым местам. 30-е годы будто повторились: вновь сносили храмы, в том числе архитектурные памятники – Преображенский храм в Москве, Троицкий собор в Стрельне, церковь Спаса на Сенной, Димитриевскую греческую церковь в Санкт-Петербурге и др. Впрочем, антирелигиозная кампания Хрущева не выглядела особенно успешной.
К 1970-м гг. активное противостояние власти и Церкви закончилось. А еще позже, в 1988 г., празднование 1000-летия Крещения Руси стало событием, с которого началось возрождение церковной жизни в СССР. Но официально притеснения Церкви прекратились только в 1991 г. с выходом закона «О свободе совести и религиозных организаций», тогда же на улицы городов постепенно начал возвращаться колокольный звон. В 1990 г. прервала долгое молчание колокольня Покровского собора в Москве, впервые после 70-летнего перерыва на Пасху 1992 г. зазвучала главная звонница России – кремлевская колокольня Ивана Великого. В следующем году на нее подняли Большой Успенский колокол весом более 65 т. Были отлиты колокола для восстановленного храма Христа Спасителя и Большой Царь-колокол для Троице-Сергиевой лавры. Символичным стало возвращение колоколов из Гарварда в Данилов монастырь, который вскоре стал одним из центров возрождения звонарской традиции.
Вечерний звон и Закон о тишине
Одновременно с восстановлением Церкви менялись и цифры опросов среди жителей России: если в 1988 г. верующими называли себя 18,6% опрошенных, то к 1991 г. их число выросло вдвое, а к 1996 г. – более чем в три раза (64%).
Постепенно восстановилось литейное производство, появилась Московская школа звонарей. Звонарство адаптировалось под современную культуру, и сегодня существует не только как атрибут церкви, но и как отдельный вид музыкального искусства. Так, в 2019 г. на фестивале современного искусства «Форма» прозвучал колокольно-электронный проект Филиппа Горбачева и Александра Чайки, а электронный проект Oligarkh с 2016 г. создает танцевальные полотна на основе православных молитв и колокольных звонов.
По данным РПЦ, в 2020 г. в России действовало 994 монастыря, а число храмов превысило 40 000. Сегодня колокола звонят, как и до революции, но плотность городской застройки с тех пор существенно выросла.
Это привело к возникновению новых проблем: нередко жителям мешает колокольный звон. Так, в августе 2024 г. религиозный конфликт возник в подмосковной Яхроме: местные жители пожаловались на шум от храма Троицы Живоначальной, где колокола звонят каждые 15 минут с 7:00 до 23:00, и пригрозили обратиться в прокуратуру с заявлением о нарушении закона о тишине. В ответ храм запустил петицию в защиту колокольного звона и также, в свою очередь, пригрозил жалобой на нарушение закона об оскорблении чувств верующих. Конфликт со временем утих – звонить стали немного тише, жители остались недовольны, но никаких дальнейших действий не последовало. Скандалы вокруг слишком громкого колокольного звона, мешающего жителям, разгораются систематически – и как правило, заканчиваются не в пользу общественности. Впрочем, большинство жителей России сегодня воспринимают колокольный звон как естественный элемент звукового пейзажа. Колесо истории русских колоколов за 100 лет совершило полный оборот.