«Не понимаю, как там поместилось больше 1000 человек»

Невыносимая жара в Беслане, которая пришлась на первые сентябрьские дни, – невидимый, но осязаемый участник трехдневной траурной вахты памяти по погибшим в самом страшном по своей жестокости теракте в школе № 1. Трагедия унесла жизни 334 человек, из них 186 – дети. Ровно 20 лет назад три дня террористы удерживали без воды и еды в такую же жару более 1100 человек.

В той самой школе открыт Международный культурный центр профилактики терроризма. На второй день траурных мероприятий 2 сентября стояла такая жара, что, несмотря на открытые окна, на то, что участникам и гостям круглого стола раздавали воду, пожилая женщина упала в обморок. Рядом со мной сидели представители комитета «Матери Беслана».

Пока врачи помогали пожилой женщине, одна из них ко мне повернулась и сказала: «А вы представляете, как тогда было нашим детям сидеть три дня без воды в такой духоте?» Мы немного помолчали. Потом она продолжила: «Они сидели на корточках все три дня. Вся поверхность подколенных ямок у них была черная от синяков». Рассказывать свою историю женщина не захотела. Она, как и многие, не хотят на публику вспоминать детали тех дней.

20 лет назад был захват школы, затем взрывы, штурм, смерти заложников. Многие свидетели тех событий говорят, что пламя начали не сразу. На траурные мероприятия перед зданием спортзала выстраиваются школьники с большими охапками белых воздушных шаров. Звучит колокол. Метроном отбивает минуту молчания, которую прерывают рыдания родственников погибших. Затем под звуки Сюиты до мажор Вивальди 334 воздушных шара взмывают вверх. Тысячи людей идут возлагать мягкие игрушки, вырезанных из бумаги белых ангелочков, цветы, венки. Около портретов погибших расставлены открытые бутылки с водой, доступа к которой те три дня не было.

Следующий этап церемонии – все, кто хочет, идут крестным ходом до кладбища, где находится мемориал «Город ангелов». Около одинаковых надгробий из терракотового мрамора стоят родственники. Некоторые подходят поближе к девятиметровой статуе «Древо скорби». Бронзовая композиция представляет собой ствол дерева, сформированный четырьмя женскими фигурами, которые символизируют матерей, потерявших детей. Подножье мемориала усыпано цветами и поминальными венками. Туда прибывают официальные лица: глава Северной Осетии Сергей Меняйло, президент Южной Осетии Алан Гаглоев, сенатор Таймураз Мамсуров, бывший глава региона Вячеслав Битаров, губернатор Ставрополья Владимир Владимиров и др. Они стоят за мемориалом отдельно от бывших заложников и их родственников.

Мужской голос начинает в течение получаса, не меньше, зачитывать в алфавитном порядке имена всех погибших – список длинный. Иногда одна фамилия звучит несколько раз – проводить ребенка в школу часто приходят семьями. Меняйло на могилы кладет по две гвоздики. Если рядом есть родственники – кратко выражает соболезнования. Есть несколько могил, к которым никто почему-то не пришел. Недалеко от выхода с кладбища на могиле среди цветов сидит женщина в черном и нежно поглаживает надгробие. На памятнике черно-белая фотография мальчика и имя – Цхаев Ахсарбек, 1997 г. рождения.

«Они нам говорили, что мы никому не нужны»

Моим собеседником – одним из немногих, кто готов поделиться своими чувствами и воспоминаниями, – становится Ацамаз Мисиков. 1 сентября 2004 г. для него должен был прозвучать первый звонок. Мы говорим в тени на выходе из конференц-зала школы и музея. «Это была моя торжественная линейка, мой праздник, – рассказывает Ацамаз. – Как и каждая семья, мы готовились к этому. Я помню, как мы выбирали первый костюм, первые тетрадки, воздушные шарики. Эту школу заканчивал мой отец, мой дядя, мой старший брат тоже учился в этой школе. Учительница начальных классов, к которой я должен был идти, выпускала моего старшего брата... Она погибла».

Он готовился прочесть на линейке стихотворение. Но не успел: выстрелы в воздух прозвучали в то время, когда учительница начала выводить детей на торжественное построение. Люди сначала не понимали, что происходит: может, это кто-то из старшеклассников балуется петардами. А мама сразу схватила мальчика за руку и побежала к первому выходу во дворе школы – неподалеку от него был припаркован их автомобиль. Там они натолкнулись на тех, кто стрелял. Такая же картина – вооруженные люди в масках – была и у второго выхода. Тогда побежали в здание школы.

«Сначала я был с мамой, мой брат старший и папа – отдельно. Несколько часов мы с сидели в актовом зале – там был кабинет завуча за сценой, и его было не видно. Мы думали, что там более безопасное место. Затем дверь взломал человек в маске. Мы сначала не поняли даже, что это террорист. И на вопрос наш ли он, прозвучал ответ: «Не дай бог быть вашим». Наверное, нас самых последних привели в спортзал. До сих пор не понимаю, как там поместилось больше 1000 человек. Когда нас туда привели, на полу уже был первый убитый мужчина, он пытался успокоить людей», – вспоминает Ацамаз. 

Почти три дня он с семьей провел в спортзале без воды, еды и медицинской помощи. После взрыва днем 3 сентября, которым сопровождался штурм школы, его забросило под скамейку. Отец был ранен. Мать тоже – ее санавиацией потом доставили в московскую больницу. Ацмаз вспоминает, что после того, как в медиа сперва сказали, что в заложниках находится меньше людей, чем было в зале, террористы злились. «Они ждали каких-то переговоров. Они нам говорили, что мы никому не нужны», – рассказывает Ацмаз. Но начать операцию можно было раньше, чтобы люди не мучались без еды и воды, говорит он.

«Есть какое-то обостренное чувство справедливости»

«В первые годы после теракта, когда журналисты и психологи разговаривали [с нами], это не помогало, а наоборот, ухудшало состояние. Помогли просто люди, обычное человеческое общение. Общие поездки группами… Наверное, те три дня, которые мы просидели вместе, – это нас сплотило», – говорит он. После поездок появилось много дружеских связей в разных странах. Мой собеседник подзывает молодого человека. Рассказывает, что сдружились во время одной из поездок в Хорватию. Хорват выучил русский язык. «А я хорватский так и не осилил, и стимул пропал, он же теперь на русском говорит», – шутит он.

Ацамаз говорит, что отношения у пострадавших из-за теракта скорее семейные – такого нигде не встретишь. Многие остались в Беслане, многие разъехались по другим городам. Сам Ацамаз живет в городе, какое-то время жил и работал в Москве, но сейчас собирается на полгода в Италию. «Мы можем не общаться с другими пострадавшими от теракта годами, но мы всегда знаем, что мы друг у друга есть. Тогда (20 лет назад. – "Ведомости") было действительно невероятное единение у бесланской молодежи. У моего брата, который родился уже после теракта, этого чувства уже нет», – делится собеседник.

Ацамаз получил два высших образования: юридическое во Владикавказе и по специальности «госуправление и национальная безопасность» в Москве. Работал в банке. Когда стал старше, начал заниматься общественной деятельностью.

«Наверное, у людей, которые здесь были, есть какое-то обостренное чувство справедливости. Многие из наших ребят пошли работать в силовые структуры, многие стали врачами», – продолжает Ацамаз. К созданию музея на месте теракта молодой человек сначала отнесся негативно и выступал за полную консервацию объекта, но потом понял, что очень важно сохранить память и чтобы молодые поколения, те, кто приезжают в Осетию, могли своими глазами увидеть то, что произошло.

«Заложники, очевидцы никогда этого не забудут. Но уже подрастают новые поколения. И важно, чтобы они знали, что здесь реально случилось, что нужно, чтобы таких терактов больше не случилось нигде и никогда», – поясняет он.

Это, собственно, и есть заветная мечта Ацамаза, о которой он повторяет не единожды – чтобы никогда не было терактов. Чтобы можно было быть уверенным в безопасности. За последнее время несколько российских политиков приходили к мемориалу «Город ангелов» и к кресту в спортзале школе № 1 – возлагали цветы и становились на колени. Он считает правильным, чтобы память сохранялась хотя бы так: чтобы становились на колени те, от кого зависит судьба людей, «и пусть не только перед бесланской трагедией». «Я каждый год прихожу сюда, смотрю на эти фотографии и вспоминаю себя ребенком. Кому я что сделал в маленьком городке, про который никто и никогда не слышал? А теперь о нем знает весь мир», – говорит Ацамаз.

Как и многие заложники, он недоволен тем, что наказание понесли немногие, среди террористов – только один. Нурпаша Кулаев получил пожизненный срок. Остальные были убиты.

На недавней встрече с президентом Владимиром Путиным этот вопрос обсуждался, сообщила одна из сопредседателей «Матерей Беслана» Сусанна Дудиева на пресс-конференции, посвященной подведению итогов 20-летней работы комитета. «Многие аспекты этого дела остались нерасследованными, – говорит она. – И эти вопросы мы поставили перед президентом». Речь идет о том, как некоторые из боевиков смогли добраться до Северной Осетии. В открытой части встречи, судя по информации на сайте Кремля, Путин говорил, что есть вопросы, требующие внимания, в том числе по поддержке пострадавших. «Мы это обязательно поправим», – сказал он.