Есть ли в России культура благотворительности и при чем здесь государство

Что такое культура благотворительности, откуда она вырастает и как сделать, чтобы она развивалась и становилась частью жизни человека? Эти вопросы обсуждали на специальной сессии участники XVI ежегодной конференции газеты «Ведомости» – «Благотворительность в России: 2025» (2 марта 2020 г.).

Некоторые исследователи филантропии утверждают, что в России сложилась культура благотворительности, помогать другим стало общественной нормой. Представители благотворительного сектора в этом сомневаются. Эмоциональный отклик на чужую беду или нужду, разовые пожертвования и регулярное участие в благотворительности – разные вещи. Филантропические традиции, сложившиеся в дореволюционной России, были прерваны, в отличие от европейских стран Старого Света и США, где они развивались долго и поступательно. Попытки возродить их сопряжены со многими трудностями: это и нехватка социальных коммуникаций, и дефицит общественного признания, и недостаточное количество моральных стимулов. 

В последние годы российские власти декларируют, что заинтересованы в развитии благотворительности и готовы этому содействовать. Эти намерения буквально воспроизведены в названии принятой правительством в ноябре 2019 г. Концепции содействия развития благотворительности до 2025 г. Культура благотворительности и модели ее поддержки, в том числе через социальную рекламу и медиа, упомянуты там особо. Но многие благотворительные фонды и НКО не доверяют государству, которое до этого совершило законодательные шаги, осложнившие их работу. Так что, обсуждая проблемы взаимодействия с государством, участники сессии не пришли к единому мнению. Но согласились в одном: формировать культуру благотворительности и повышать зрелость общества нужно, не уповая исключительно на чужую помощь, – будь то государство или бизнес. Нужны слаженные и целеустремленные действия самого благотворительного сектора.

Вот как проходила дискуссия.

Елена Чернышкова, директор Центра исследований филантропии и социальных программ бизнеса Уральского федерального университета, модератор: Мы начнем с того, что такое культура благотворительности в России, – как мы, профессионалы этого сектора, это видим. Вторую часть мы посвятим тому, какие у нас сложности и проблемы – чего нам сильно не достает, чтобы у нас была здоровая, полноценная культура благотворительности. И в заключительной части поговорим про образ будущего.

Антон Степаненко, партнер BCG, основатель платформы социальных изменений todogood: Я понимаю слово «благотворительность» в очень широком ключе: это когда ты помогаешь человеку, нуждающемуся в помощи, безвозмездно. То есть это не «даю или не даю деньги фонду», это не «хожу или не хожу в церковь». И я утверждаю, что такая благотворительность повсеместно распространена в нашей стране. И у этого есть конкретная причина: культурный слой, в котором большинство из нас воспитано, наши понятия о добре и зле, наши понятия о прощении. Это то, что для кого-то более актуально идет из православной культуры и для всех нас актуально из советской и сейчас российской школы. Даже мультфильмы, которые мы смотрели, – о добре и помощи, о взаимовыручке друзей, и все остальное. Это все формирует наш ценностный слой, который является основой, контекстом, в котором мы осуществляем нашу благотворительную деятельность. Каждый из нас каждый день.

Другой вопрос, какой результат. Многие в благотворительной отрасли считают, что он недостаточен и что этот культурный контекст можно использовать гораздо лучше. Больше собирать денег, больше иметь эффективного волонтерства, больше просто создавать НКО и т. д. 

Почему это не происходит. Не раз говорилось о проблеме доверия. Почему-то так складывается, что мы не доверяем друг другу и, таким образом, благотворительная активность отдельных людей – она инкапсулирована. Она похожа на такие... баблы, в которых каждый эту благотворительность осуществляет внутри своей семьи, среди друзей и знакомых, довольно редко и довольно неохотно выходя за пределы вот этого пузыря. Потому что есть барьеры.

Первый аспект – это в целом мобилизационный характер нашей культуры: поговорку «пока гром не грянет, мужик не перекрестится» изобрели в нашей стране. Если посмотреть на успешные фандрайзинговые компании, вы увидите, что многие из них связаны с какой-то бедой, против которой нужно мобилизоваться здесь и сейчас. Второй аспект – наша (как представителей определенной нации) низкая переносимость риска. И третье – это неверие, что можно что-то изменить. 

Если мы разговор о культуре переводим в практическую плоскость – как от культуры перейти к результатам конкретной помощи, к развитию нашей отрасли, – то мы должны действовать двумя способами. Либо, планируя наши активности по вовлечению людей, поднимать этот культурный слой и им пользоваться, либо второе – влиять на существующий культурный контекст.

Юлия Данилова, главный редактор портала «Милосердие.ру»: Что, по моему мнению, является составляющими культуры благотворительности. Мне кажется, здесь абсолютно четко можно структурировать. Во-первых, это знания, во-вторых – этика, которая в этой сфере должна присутствовать, в-третьих – имеющиеся или зарождающиеся инфраструктурные институции, без которых никакая культура совершенно невозможна. И в-четвертых, это сообщество профессионалов, которые являются носителями и промоутерами, точками роста этой культуры.

Я не была бы так оптимистична. На мой взгляд, состояние нашей благотворительной культуры не так прекрасно, как это было заявлено [Антоном Степаненко], хотя оно и не совсем на нуле. 

Со знаниями ситуация немножечко получше. Уже есть несколько больших медийных проектов, которые специально посвящены этой теме. Есть профессиональные порталы – Агентства социальной информации, Evolution and Philanthropy. Есть «Милосердие.ру» – на более широкую аудиторию. Есть «Такие дела» (информационный портал благотворительного фонда «Нужна помощь». – «Ведомости»). Что-то есть на телевидении, хотя можно дискутировать о качестве телевизионных проектов, но все же... Начато книгоиздание – спасибо большое фонду «Нужна помощь» за ценные книжки в этой области. Образовательные проекты не очень массовые пока, но все-таки это некоторый зародыш, так сказать, точка производящих знаний.

По поводу этики все совсем нехорошо, поскольку ничего не сформулировано, нет общих этических кодов, за исключением постоянно подвергающейся оспариванию позиции, что фандрайзинг «за процент» – это плохо.

Что касается институций, инфраструктуры. Хорошо, что они появляются, но их явно недостаточно. Общих и мощных площадок не хватает. 

Что можно сказать о сообществе профессионалов... Например, группа в Facebook насчитывает 1200 человек. Это микромасштаб. Причем там профессионалы самого разного уровня – как многоопытные, так и совершеннейшие новички. Ассоциация фандрайзеров – тоже группа чуть больше 2000 человек, при том что фандрайзеры – это растущая профессия. Все хотят быть фандрайзерами, все ищут фандрайзеров, но, как мы знаем по кадровому рынку, найти специалиста невозможно. То есть сообщество профессионалов очень-очень маленькое. И очень много неофитов, изобретающих велосипед.

Огромные в наше время возможности по сбору денег, связанные с диджитал и с тем, что каждый человек сейчас является медиа, идут далеко впереди культуры благотворительности. У нас невероятного масштаба дикий фандрайзинг, огромное количество мошенничества в социальных сетях – вал адресного мошеннического сторителлинга, токсичного сбора. А институции не выстроены.

Гораздо меньше 10% людей жертвуют в НКО (от 3% до 6%, по разным данным), что тоже во многом говорит о культуре благотворительности. И даже социологи, которые исследуют сектор, пока не являются носителями культуры в этой области, потому что они в исследовании благотворительности считают и милостыню, например. И потрясают нас оптимистичными цифрами: значительно больше 60% населения якобы занимается благотворительностью. Это полная ерунда, мягко выражаясь.

Андрей Константинов, независимый эксперт: Проблема заключается в точках пересечения, по-моему. Там, где мы выступаем как частное лицо, как гражданин, – это твоя личная благотворительность. И вопрос культуры, есть ли она у тебя лично, есть ли она в твоей семье, передавали ли тебе эти традиции и существуют ли эти традиции вообще. А в том месте, где ты либо работник, либо работодатель, очень часто мы можем говорить про корпоративную социальную ответственность.

И совершенно недавно, но очень активно стала продвигаться история поддержки со стороны государства и его взаимодействия с некоммерческими организациями. Поэтому очень важно разобраться, где ты и в каком статусе находишься. От этого зависит периметр, от этого зависит содержание.

И второй очень важный момент – чтобы мы научились кооперироваться и синхронизироваться. Да, действительно, появляются неофиты. Действительно, они изобретают велосипеды. Но, с моей точки зрения, это здорово, потому что есть свежая кровь, новые взгляды на реализацию благотворительных программ. 

Но если в целом говорить про культуру благотворительности... Я работал и работаю на очень разных территориях и тут на досуге посчитал: 56 регионов в России, где я был физически и делал проекты. Очень сильно зависит от того, где ты находишься. От того, работаешь ты в Москве, Санкт-Петербурге и городах-миллионниках либо ты спускаешься на землю в маленьком городе или поселке. У них абсолютно иная повестка, и про это очень хорошо знают коллеги, которые работают в теме моногородов. И, на мой взгляд, состояние сложной сущности, которую мы называем культура благотворительности, зависит от сочетания двух факторов: какова твоя роль и позиция в этом деле и на какой территории ты реализуешь проекты благотворительности.

Елена Чернышкова: В Концепции выдвигается постулат о том, что развитие культуры благотворительности неразрывно связано с репутацией филантропической деятельности (говорю своими словами) и с общественным признанием благотворительности и т. п. Хочу обратиться к Наталье Каминарской, чтобы она прокомментировала – из того, что мы услышали, чего, может быть, не хватило в этой картине благотворительности.

Наталья Каминарская, директор центра «Благосфера»: Не могу сказать, что чего-то не хватило, – мне кажется, это отвечает реальности. Но я для себя сделала вывод, что у нас пока не культура благотворительности, а субкультура. И наша задача – перевести ее в другой статус. Например, элитарной культуры, когда уже будет больше известных правил и норм поведения. А потом, может быть, даже перейти в следующий статус – например, массовой культуры, что тоже было бы неплохо.

К Концепции я сложно отношусь и уже сегодня [на пленарной сессии конференции «Ведомостей»] выступала в качестве невольного критика этого прекрасного документа. Но если считать, что задача его все-таки создавать условия для развития, то там есть определенные посылы к профессиональному сообществу принять участие в создании в том числе культуры, что бы под ней в этом смысле ни понималось.

Елена Чернышкова: Я передам слово Мите Алешковскому – сначала ваше отношение к уже сказанному, и потом можно сразу перейти к обсуждению второго вопроса: в чем основные проблемы и недостатки и лакуны, которые вы видите в культуре благотворительности сейчас.

Митя Алешковский, председатель совета благотворительного фонда «Нужна помощь»: У нас культуры благотворительности нет как таковой, потому что культура – это следствие развития общества. Какое общество, такая и культура. И в этом смысле культурой управлять вообще нельзя, потому что ты можешь приказать людям отдавать десятину или ты можешь людям приказать любить родителей, но они не будут этого делать, если ты им это прикажешь. И, как показывает практика, скажем, тысячелетней истории России, никакие серьезные изменения не были произведены сверху. Все радикальные революционные изменения пришли снизу. Поэтому, если мы хотим добиться каких-то серьезных изменений, то в первую очередь нужно развивать и изменять общество.

А в чем же проблема, спросите вы. Я соглашусь с тем, что Юлия Данилова говорила про социологию. Например, если взять исследования фонда «Нужна помощь» о состоянии российский благотворительности, то 83% населения за последние 12 месяцев хотя бы один раз отозвались на просьбу о помощи. Но если бы у нас 83% населения реально занимались профессиональной благотворительностью, мы бы жили в другой стране. Они действительно, может быть, дали милостыню или отвезли подарочек в детский дом. Есть второй показатель в этом же исследовании: только 2,5% жителей крупных городов жертвуют регулярно в какую-либо некоммерческую организацию. И этот показатель кажется мне куда более важным, потому что он говорит не о количестве, а о качестве развития общества, о том, насколько осознанно люди подходят к собственному участию в решении социальных проблем, к тому, какую ответственность они персонально несут в этих проблемах и т. д.

А про ответственность... На мой взгляд, одна из главных проблем в России в развитии и благотворительности, и культуры благотворительности – это патернализм, потому что мы привыкли – это в нашей ментальности записано, – что за нас все должны сделать. Возьмите русский народный фольклор и вспомните скатерть-самобранку, золотую рыбку и т. д. Но я приведу другой пример.

«Рубль в день» – наша акция, цель которой увеличить количество людей, которые регулярно жертвуют в проверенные благотворительные фонды, в 2 раза до 6% населения. Когда мы ее запустили, у нас был охват 70 млн человек. Вы наверняка все видели этот ролик, где были Константин Хабенский, Владимир Познер, Даниил Козловский и др. И самый частый комментарий, который оставляли к этому видео, был такой: а зачем я налоги плачу? Вы как смеете требовать у нас рубль – я же налоги плачу. Причем, когда я говорю рубль, я подразумеваю именно один (!) рубль. Когда им вдруг Познер говорит: дорогие друзья, если 15% населения будут жертвовать один рубль в день, то каждый ребенок, который сегодня живет в детском доме, получит шанс на то, чтобы у него были родители. А у людей срабатывает защитный механизм, который говорит: нам все должны, нам все должны.

Но пока мы будем сидеть на печи и ждать, что нам все должны, мы будем там, где мы находимся сейчас. А находимся мы сейчас на 139-м месте в мировом рейтинге развития благотворительности. В этом смысле очень хорошо работает общество в Германии. Заметьте, я даже сейчас не привожу в пример Америку, потому что в Германии помимо того, что налоги значительно больше, чем в России, практически каждый состоит в профсоюзе и платит какой-то кусочек денег в профсоюз. Каждый платит обязательно в церкви что-то, и помимо этого еще 80% хосписов содержится за счет благотворительных организаций. Вы скажете – у них зарплаты больше. Но мы же просим рубль, да? Это вопрос персональной ответственности. Вот в чем мне видится ключевая проблема развития культуры, которая сегодня перед нами стоит. И это же, что называется, задел на будущее. Как только мы дадим людям возможность персонального участия, как только они осознают возможность от изменений через участие в благотворительности в общественных объединениях и т. д. – тогда поменяется очень многое.

Юлия Данилова: Своеобразие нашей страны еще в том, что у нас обыденная жизнь человека не включает никакие активности в своем местном сообществе. Нет вообще этих локал комьюнити. Приходские ярмарки еще худо-бедно есть, школьных ярмарок уже почти нет, благотворительных гаражных распродаж на районе просто нет. И даже скамеечки мы красим только по приказу государства с глубоким отвращением. Это особенность постсоветской жизни – такая разобщенность.

Елена Чернышкова: В этом разговоре о лакунах в культуре благотворительности мне бы хотелось еще одну тему затронуть. Когда организация или конкретный человек занимается благотворительностью – как это отражается на нашем социальном капитале, репутации. Насколько недостаточен сегодняшний уровень общественного признания и что с этим можно сделать.

Анастасия Приказчикова, генеральный директор благотворительного фонда «Подарок ангелу»: Культура в той ипостаси, про которую мы сегодня говорили, – это некая социально-культурная норма, которую мы хотим сформировать. Если бы 25 лет назад кто-нибудь в США сказал, что там, например, будет президент-афроамериканец, или станут разрешены гей-браки, или будет введено ограничение на хранение оружия, – такого человека подняли бы на смех. Но эти вещи поднимались в информационном поле, поднимались на системной основе и по принципу окна Овертона сначала воспринимались радикально, потом стали допустимыми, потом – нормой и наконец вошли в жизнь. Нам тоже ничего не мешает нативно внедрять социокультурные нормы, которые нам кажутся правильными. Прекрасный инструмент для того, чтобы влиять на мнение людей, – искусство. Тот же кинематограф США. Мы видим, сколько фильмов выпускают топовые киностудии, где афроамериканцы задействованы практически в каждой картине, где есть какие-то проблемные группы, реальные социальные проблемы, – и это поставлено на поток.

Мы совместно с другими фондами думали сделать некий меморандум и в нем предложили бы включать в крупнейшие киноработы нативные вещи, которые бы рассказывали о социальных проблемах. Призвать те же федеральные каналы, которые бы мотивировали производителей включать такие вещи в свои картины, и т. д. Это тоже меняет наш мир на уровне информационного поля...

Митя Алешковский: Можно вопрос? Если я вам из фильма скажу, чтобы вы родителей не любили, вы их будете не любить?

Анастасия Приказчикова: Я думаю, что вы сейчас смешиваете одно с другим...

Митя Алешковский: Я не смешиваю. Позитивный пример борьбы с дискриминацией в Соединенных Штатах понятен. Но когда вам с телеэкрана будут говорить: благотворительность – это здорово, смотрите – мы все занимаемся благотворительностью, это не будет вас мотивировать, к сожалению.

Анастасия Приказчикова: Почему? Это нативно работает так или иначе.

Митя Алешковский: Дело в том, что эта штука работает в психологии человека иначе. В социальной психологии это называется эффект свидетеля, когда – вы наверняка это видели – вы едете по дороге, случается ДТП и машины проезжают мимо. Но как только первая машина останавливается и из нее выходит человек, сразу же останавливаются все остальные и выходят другие. Потому что нормы социального поведения – это вот в подкорке мозга записано: если ты видишь, что все проходят мимо, и ты пройди. И это случается очень часто. Люди лежат на улице, полчаса прохожие идут мимо, но остановился один – и сразу подходит толпа, и все спрашивают: что происходит, почему ты лежишь на улице? Вот это работает – персональное личное участие.

Анастасия Приказчикова: Но это не взаимоисключающие друг друга вещи. Это разные вещи абсолютно.

Митя Алешковский: Я просто имею в виду, что, как мы это видим на миллионе примеров... Вот сейчас много лет нам предлагают внедрять семейные ценности, духовные скрепы, а мы не стали духовнее.

Анастасия Приказчикова: Потому что это не делается нативно.

Митя Алешковский: Не спасет вас это слово «нативно», поймите, пожалуйста. А еще был закон о волонтерах – о том, что мы будем волонтерство развивать законом. Ну и что, развили волонтерство? Тут все очень просто, потому что невозможно заставить – эмоциональные связи по приказу не работают.

Елена Чернышкова: У нас есть разногласия и мне хотелось бы обратиться к помощи зала в этот момент. Пожалуйста, Екатерина...

Екатерина Бермант, директор благотворительного фонда «Детские сердца»: Пропаганда благотворительности, если она умная, красивая, честная, сработает. Правда, сработает. Мы же видим, как это работает в Англии, как вся королевская семья постоянно занимается благотворительностью. Они делают это красиво, эффективно. Их постоянно показывают, и все знают, да, они этим занимаются и это правильно. Если будет целенаправленная спланированная пропаганда добра, ребята, дети вырастут добрыми.

Елена Чернышкова: Коллеги, мы послушаем еще два мнения. Пожалуйста, Евгения.

Евгения Серикова, руководитель проектов фонда «Детские сердца»: Маленькая ремарка. Мир не меняется за один день, он не меняется ни за один год и ни за 10 лет. И я уверена, что в ходе вашей, Митя, акции, в которой вы собирали по рублю, было очень много людей, которые откликнулись. Точно так же, как у нас пять лет назад, когда мы начинали заниматься вопросом церебрального паралича, в России никто об этом не знал. И сейчас мы не говорим, что знают все поголовно, но охват наших акций и социальных кампаний колоссален.

Если вы говорите, что нативная реклама не работает, простите, значит, вы ее неправильно делаете. Мы очень активно изучаем рынок социальной рекламы. 

Григорий Куксин, руководитель противопожарного отдела «Гринпис России»: Одна мысль, которую хотелось добавить в обсуждение. У нас ведь действительно очень разные и сложные традиции развития благотворительности, волонтерства. Я со своей пожарной колокольни сравниваю – очевидно, что в Германии или в Штатах государственность во многом сформировалась из пожарного волонтерства. Когда я их спрашиваю: «Ребята, а как получилось, что у вас каждый в своем городе считает большой честью потушить какую-нибудь помойку?» (И поэтому у них ничего не горит.) Они отвечают: «У нас волонтеры сделали себе государство, а у вас, кажется, наоборот».

И когда я смотрю на развитие волонтерства у нас в стране, в том числе пожарного волонтерства, я понимаю – да, конечно, императорская семья возглавляла, а холопы что-то делали. И традиции очень разные, и тенденции очень разные. Когда мы говорим о пропаганде добра, с одной стороны, мы очень хотим, чтобы оно развивалось снизу, а с другой стороны, государство, пытаясь нас поддержать, навязывает некую вертикаль сверху. Мы хотим, чтобы была самоорганизация на местах, местные сообщества – и вот тогда у нас все заживет. А с другой стороны, мы понимаем, что сейчас у нас последний уровень самоуправления превратится в часть вертикали, которая дойдет вплоть до сельских поселений... И волонтерство будет спущено сверху. Вопрос, как найти баланс – как в условиях вертикали пропаганду добра сделать умной, развивающей местное сообщество.

Юлия Данилова: Это, конечно, просто потрясает, что все здесь собравшиеся, которые уже имеют опыт затыкания дыр, организованных или упущенных нашим государством, так охотно готовы отдаться этой государственной пропаганде, лишь бы она пропагандировала добро. Я бы предложила самим больше работать с этой тематикой, а не уповать, что государство за нас снимет лучезарные ролики.

Наталья Каминарская: У благотворительности есть специальная роль, отличная от роли государства, от роли бизнеса, и человек может себя в этой парадигме найти. Мотивация для участия в благотворительности достаточно широкая, но нужно найти то, в чем ты можешь принять участие, и знать, каким именно образом: пожертвованием, добрым делом, вещами... Должны существовать, а люди должны знать места, где есть возможность себя реализовать, – будь то музей, библиотека, коворкинг, кардкластер и др. Чтобы, например, любой студент наравне с практиками в бизнесовых компаниях или в государственных компаниях рассматривал практику участия в благотворительности. Мы как сектор должны соответствовать уровню – чтобы к нам тоже можно было прийти работать. Чтобы он понимал, что [работа в] НКО – отнюдь не для лузеров. И точно так же уважаемые топы компаний и госчиновники должны рассматривать благотворительные организации как статусное место, где в качестве директоров фондов, членов правления и т. п. они могут свои знания и умения реализовать для общественного блага.

Елена Чернышкова: Хотелось бы порассуждать о будущем – куда мы в итоге придем...

Андрей Константинов: Я скажу про мостик между тем, что не нравится сейчас, и прекрасным образом будущего, который мне бы хотелось застать при жизни. Я обратил внимание на три вещи. Мне кажется, они очень важные. Во-первых (не бросайте в меня сразу тяжелые предметы), для сегодняшней культуры благотворительности очень характерно [присутствие] страдания. С кровью, с болью, с тяжелыми историями, которые разрывают сердце. А мне хочется, чтобы благотворительность была позитивная. Чтобы была культура радости, сопричастности к позитивным изменениям.

Второе – чтобы мы сами, внутри сектора определились, как мы с государством взаимодействуем. Мы с государством в партнерстве, мы от государства независимы, мы к государству в оппозиции? И, приняв эту позицию, получать как бенефиты, так и ограничения, которые накладывает принятая нами позиция. Потому что мы все хотим внимания со стороны государства, но в случае чего – мы независимые. 

И третья часть – это вопрос планирования по времени. Абсолютно справедливо сказала Анастасия Приказчикова, что формирование культуры и изменение культуры – это годы. У нас в 2023 г. начинается новый электоральный цикл. В 2024-м мы ожидаем смену президента либо какие-то изменения в верховной власти. Это неизбежно повлияет на крупный бизнес, на государство как на крупнейшего работодателя. И хотелось бы, чтобы тот образ благотворительности, который по крайней мере я себе рисую, выходил далеко за рамки 2024 г. и соотносился с моими внутренними убеждениями.

Юлия Данилова: В механизмы, которые формируют культуру благотворительности, должны прийти деньги. Крупные корпорации и крупные благотворители, которые вкладываются в это, должны получить признание, получить преференции, получить почтение от общества. Те, кто вкладывается в знание, те, кто вкладывается в формирование сообщества и в площадки, в такие институции. Это очень важно, и пока там не будет денег, очень будет все медленно, слабо и плохо.

Митя Алешковский: Я хочу выступить с довольно странным сейчас заявлением. Знаете, сейчас самое лучшее время в истории России для развития благотворительности, ее культуры и вообще для развития гражданского общества. Вы можете мне сказать, что я немного сумасшедший, но я знаю все про закон об иностранных агентах, организациях и т. д.

Но, во-первых, сегодня у нас есть довольно большое количество социальных проблем, которые напрямую связаны с обществом. У общества есть очень мало инструментов для того, чтобы эти проблемы решать. Опять же – называю вещи своими именами – политически мы их решить не можем, экономически мы их решать не можем, потому что у бизнеса сейчас есть масса своих проблем. И вообще, у бизнеса нет задачи, кроме получения прибыли, фактически никакой. Если даже это социально ответственный бизнес, прибыль все равно одна из основных задач.

А при этом существует огромное количество современных технологий перевода денег отсюда на Гавайи за три секунды, связь по скайпу с любой точкой мира, плюс возможности горизонтальных связей между собой. Это все подталкивает нас к тому, чтобы создавать такие горизонтальные связи, создавать объединения, создавать те самые сообщества и региональные фонды местных сообществ для того, чтобы реально менять что-то на земле.

Текст подготовлен по материалам XVI ежегодной конференции «Благотворительность в России: 2025», проведенной газетой «Ведомости» 2 марта 2020 г. в Москве