Врио главы Башкирии: «Стерильных выборов не бывает»

Радий Хабиров был назначен временно исполняющим обязанности главы Башкирии в октябре 2018 г. Хабиров уехал из родной республики в 2008-м после того, как ее тогдашний президент Муртаза Рахимов уволил его, главу своей администрации, заподозрив, что молодого политика готовят ему в преемники. Подозрения Рахимова оправдались, но лишь спустя 10 лет.

По сравнению с другими новыми губернаторами, назначенными Кремлем в процессе идущей несколько лет ротации региональных лидеров, Хабиров имеет уникальный опыт. Из Башкирии он уехал в Москву, где восемь лет был заместителем начальника президентского управления внутренней политики, отвечая за взаимодействие с парламентом и партиями. В этой должности он успел поработать с двумя кремлевскими кураторами внутренней политики – Владиславом Сурковым и Вячеславом Володиным. В 2016 г. он неожиданно покинул президентскую администрацию, а затем столь же неожиданно принял предложение подмосковного губернатора Андрея Воробьева возглавить Красногорск.

После возвращения в Башкирию ему предстоит пройти испытание на губернаторских выборах, которые состоятся в сентябре.

– Можно ли сказать, что лозунг, под которым вы пришли на пост главы Башкирии, – Make Bashkiriya Great Again?

– Разумеется, я пришел для того, чтобы сделать что-то лучше – начиная с жизни людей до улучшения эффективности нашей экономики. Я далек от того, чтобы считать это лозунгом, но эти слова объясняют смысл того, зачем я возглавил Башкирию.

– В чем это выражается? В грозных совещаниях, где вы отчитываете чиновников так, что они вас боятся? Часть из них ушла после вашего прихода.

– Я к чиновникам хорошо отношусь, я сам чиновник. У нас привыкли ругать чиновников, а я сторонник того, чтобы видеть в них армию людей, искренне пассионарно работающих. У каждого свой стиль управления, у меня нет задачи кого-то поругать или испугать. Я вроде бы большой руководитель, а инструментарий у меня небольшой, я даю распоряжения небольшому кругу людей, мои решения должны быть услышаны и качественно исполнены. Так что я никого не пугаю, просто никакую работу нельзя выполнять, если не вкладывать в нее эмоции. Наверное, иногда эти эмоции кого-то смущают. Но когда руководитель не бездушная машина, то и люди работают эффективнее.

Опыт в публичной власти

– У вас удивительно разнообразный опыт работы во власти. Как вы его используете здесь?

– Абсолютно согласен с тем, что вы сказали. Мне в жизни повезло: у меня есть опыт работы на руководящей должности на уровне субъекта, опыт работы в федеральном центре, и я два года возглавлял довольно крупный муниципалитет. Это бесценно, и я это понимаю. Будучи руководителем субъекта, ты должен понимать работу муниципалитетов, ставить задачи их главам, нужно понимать, что с них можно требовать – что они могут сделать и в каких пределах. Когда ты понимаешь, как работает это изнутри, то можешь ставить правильные задачи и есть шанс, что я вырву из них все, что они могут. Работая на уровне субъекта, я довольно хорошо знаю истеблишмент республики, что помогает мне опять-таки принимать правильные решения. Работа же в федеральном центре, особенно в администрации президента, – это уникальный опыт, высший уровень возможности получить управленческие навыки.

– А именно этот опыт где вам конкретно помогает?

– Есть задача, о которой я сказал: сделать жизнь людей лучше. Опыт в федеральном центре позволяет наладить единую цепочку действий, которая бы работала. Есть проблема, есть понимание, как ее решить, и есть ресурсы – механизм должен заработать. Людей же среди прочего волнуют самые обычные вещи – например, в каком окружении они живут. Одно дело, когда человек выходит из квартиры и подъезд обшарпанный, другое – когда в подъезде чисто и светло, когда во дворе детские площадки, есть парковка. Кажется, это лишь фрагмент комфортной окружающей среды, но по сути – масштабная задача, для которой нужно большое число структур заставить работать.

– Но это скорее про управление муниципалитетом.

– Опыт главы муниципалитета дал мне понимание сути вещей, условно, как работает система ЖКХ. Из администрации президента я взял дисциплину, умение организовать работу людей так, чтобы в очень творческой обстановке принять самое правильное решение и добиться его исполнения.

С исполнением всегда самые большие проблемы. Обычно же после новогодних праздников говоришь себе, что больше не будешь есть и спать, пойдешь в спортзал. Понимаешь, каким должен быть результат. Но между ними расстояние, которое нужно пройти, и как раз это часто не получается. Здесь то же самое. Мы, например, приняли решение, что в каждом городе должно быть от одного до нескольких парков. В Красногорске это было сделать довольно просто. Здесь другая ситуация. Десятки городов; нужно понять, где будет парк, правильно перераспределить средства, пройти конкурсные процедуры и провести работы – не класть асфальт на лужи зимой, а сделать, как надо. И это, оказывается, высокое управленческое искусство.

Новые губернаторы

– Новые губернаторы – это так называемые губернаторы-технократы. Но вы с вашим опытом работы в их линейку не вписываетесь. При этом вы работали и в те времена, когда было много губернаторов-тяжеловесов, у которых было больше возможностей. В чем различия между теми губернаторами и нынешними? И можно ли сейчас быть губернатором-тяжеловесом?

– Каждый исторический период требует определенного типажа руководителей. Я не сомневаюсь, что и сейчас могут быть губернаторы-тяжеловесы. Но мы их так называли же не только потому, что они пришли и за два года все перевернули. Их называли так, потому что они стояли во главе регионов по 20 лет. Сейчас такая практика невозможна: требования закона – не более двух сроков подряд (они отсчитываются с первого избрания губернатора после возвращения прямых выборов в 2012 г. – «Ведомости»). Кроме того, сейчас мир более динамичен – и если ты за два срока не смог сделать динамичный рывок, то ты не тяжеловес. Но точно можно стать тяжеловесом в смысле стать авторитетным руководителем, если у тебя за два периода правления масса решенных проблем.

– Как вы относитесь к нынешней системе назначения губернаторов – начиная от их отбора до факта назначения технократов в регионы, к которым они не имеют отношения?

– Я всегда был осторожен в оценке того, чего я могу глубоко не понимать. Если вы меня спросите, как я провожу назначение глав муниципалитетов, то я смогу подробнее сказать.

– Проблема же в том, что сейчас ухудшается социальное самочувствие граждан, падают рейтинги, население хуже стало относиться к власти. А губернаторами зачастую становятся люди, которые были, возможно, неплохими замминистра, но при этом не имеют опыта публичной политики. Губернатор должен уметь общаться с людьми. Это сейчас нужный навык – разве нет?

– Это один из важнейших навыков. Но я, когда работал в федеральном центре, тоже не был публичным политиком, а был закрытым сотрудником администрации президента. Когда я пришел в Красногорск, то сразу пошел к людям, которые зачастую были агрессивно настроены, там и нахватался опыта. Ты от людей можешь услышать много неприятного. Я готов услышать любую критику, но не допущу оскорбления лично себя и моих коллег. Элементом хорошего разговора с людьми является обещание, но люди тебе могут поверить один, два раза. Поэтому нужно исполнять, что обещал. Я когда езжу по районам, то рядом со мной сотрудник, который ведет протоколы всех поездок. Если я что-то пообещал, значит, выполню, если не смогу, то приеду снова к людям и объясню, почему не получилось.

– В конце прошлого года были введены новые критерии эффективности губернаторов. Чего сложнее всего из этого достигнуть?

– Многих волнует коэффициент рождаемости. Чтобы снизить уровень бедности, ты хотя бы понимаешь, какие действия нужно предпринять. А вот что поможет сделать так, чтобы женщины рожали, просто придумать меры материально стимулирующего характера недостаточно. К этой проблеме надо подходить как к большой амбициозной задаче. Мы разговаривали с уполномоченным по правам ребенка об этом. И оказалось, что женщин сильно мотивирует рожать так называемый стадный инстинкт – когда одна семья родила третьего ребенка, их соседи тоже хотят третьего.

«Инцидент» и инциденты

– После назначения вы ввели систему «Инцидент». Расскажите про нее.

– Да, это первое, что я сделал. Я рассказывал главам муниципалитетов про эту систему и видел в их глазах недоверие и непонимание. Но уже сейчас главы поняли, что это удобная вещь, которая позволяет проблему решать на взлете.

Это программный продукт, благодаря которому мы можем отлавливать в соцсетях проблемы, которые носят не разовый, а системный характер и обладают потенциалом к росту негатива. Например, женщина пришла с ребенком в поликлинику – ей нахамили – ребенок не смог получить лечение. Она написала об этом в соцсетях. И еще несколько человек пишут то же самое про эту поликлинику. Это инцидент, нам показывают, что в этой больнице есть проблема, которую нужно решать. Мы выходим на руководство поликлиники, начинаем проверку, глава муниципалитета или глава учреждения должен дать объяснения. За два с половиной месяца было более 60 000 обращений. Иногда проблему можно решить просто: банально извиниться перед человеком и сделать так, чтобы ситуация не повторялась.

У нас каждую неделю проходит «здравчас», который начинается с доклада руководителя группы «Инцидент», он рассказывает, сколько обращений было за неделю. Мы выводим на связь руководителей учреждений, отчитывается глава минздрава. Я надеюсь, что мы сбили первую волну жалоб, сейчас в 2 раза меньше обращений стало.

– За последние несколько месяцев много региональных чиновников сделали заявления в духе «государство вам ничего не должно». И никакие извинения не помогли.

– С того момента как мир стал прозрачен, чиновники должны быть аккуратны со словами. Я, когда провожу обучающие встречи с главами районов, говорю им, что, если они вечером выпили, пусть не пишут ничего в соцсетях, потому что утром будет больно за это отвечать. На самом деле многие вещи раздуваются до серьезных скандалов, но, если покопаться в судьбе того или иного чиновника, на самом деле все не так.

– Что значит «не так»? Кажется, честно говорят, что думают.

– Много случаев, когда фразы вырваны из контекста. В соцсетях моду пока задают люди, которые эффективнее чиновников в формировании смыслов и расстановке акцентов. Мы здесь дети. В итоге можно уйти из соцсетей, чтобы не совершать подобных действий. Но правильнее самим навязывать повестку и рассказывать людям, что мы делаем. Просто страшно, что на основании неудачного заявления одного человека наносится удар по системе, по армии чиновников, в которой много добросовестных людей.

– Если кто-то взял к себе такого подчиненного, значит, что-то пошло не так.

– А вы никогда не совершали ошибок? Мы все их совершаем. Ошибки не должны быть фатальными, и их надо исправлять. Я стараюсь, чтобы не соцсети использовали меня, а чтобы я их использовал. Я из соцсетей получаю информацию и могу через них продавливать сигналы, рассказывать, как действую и почему.

– Система «Инцидент» при [первом замруководителя администрации президента] Сергее Кириенко была введена?

– Да.

Как ушел и как пришел

– Почему вы в 2016 г. ушли из администрации президента?

– Я проработал там почти девять лет, мне казалось, что я компетентный работник, с определенной историей, и я мог бы там работать годы и годы. Но мне это было уже неинтересно. Я сам просился в правительство, и такой вариант рассматривался. Вообще, первое, что я сделал после ухода, – поехал к своему приятелю, ректору Московской юридической академии, положил ему свою трудовую книжку: мне надо было завершить работу над докторской, я хотел преподавать. Но тут поступило предложение от [губернатора Московской области] Андрея Воробьева возглавить Красногорск. После назначения многие знакомые говорили: «Радий, что ты творишь? Ты работал на Старой площади, а теперь оказался в Красногорске». Трудно людям объяснить, почему с высокой должности уходишь главой муниципалитета. Но я горжусь этим решением. Если глаз замылился, то, может, ты становишься не таким эффективным, поэтому иногда надо резко что-то менять.

– После вашего ухода на должность куратора от администрации президента на взаимодействие с Федеральным собранием так никого, по сути, и не назначили. С чем вы это связываете?

– Я никогда об этом не задумывался.

– Ну как? Вы столько лет довольно эффективно работали на этой должности, неужели вам не жаль, что вам на смену так никто и не пришел?

– Я, правда, об этом не думал, стараюсь не оценивать то, что меня не касается.

– Вы работали с двумя кураторами внутренней политики – Владиславом Сурковым и Вячеславом Володиным в администрации президента, сейчас, будучи главой региона, работаете с Сергеем Кириенко. Можете сравнить их подходы, плюсы и минусы?

– Единственное, что могу сказать, – у меня были замечательные учителя. Здесь у меня тоже учитель – Муртаза Рахимов. И если взять меня образца 2003 г., когда я пришел на работу к Рахимову, и меня сейчас, то я теперь совершенно другой. Как человек я остался такой же, но профессиональные качества и видение жизни – другие, я вырос благодаря своим учителям.

– И чему вы научились у каждого?

– Очень многому. Знаете, это разговор на несколько десятков часов.

– Правда ли, что, после того как вы ушли из администрации президента и сменился куратор внутренней политики, вам позвонил Кириенко и сказал, что вы зря ушли и он бы с вами поработал?

– Я не слышал таких вещей.

– То есть он вам не звонил?

– Я не слышал таких вещей.

– А вы с ним общались, когда работали в Красногорске?

– Я был руководителем муниципалитета, я с утра до вечера подметал улицы, чистил подъезды, убирал свалки. И не имел никакого отношения к администрации.

– От кого и когда вы получили предложение возглавить республику?

– Я человек системы и всегда был закрытым человеком. Я готов объяснять, что делаю для людей, но рассказывать о внутренних механизмах принятия решений я не буду.

– Одна из первых встреч после назначения была с Муртазой Рахимовым. Для чего? Показать, что вы простили все, что было, когда уезжали из республики? Показать элитам, что нечего бояться?

– Я бы не говорил слово «простил». В жизни бывают недоразумения. Я был обязан с ним встретиться, поблагодарить его и продемонстрировать свое отношение к нему как к своему учителю и человеку, который много сделал для республики. Все, о чем вы говорите, – тоже есть, но это производное.

– Вы имели отношение в 2003 г. к истории с поджогом в типографии, где были обнаружены поддельные бюллетени в поддержку Рахимова?

– Вы прямо как обвинитель.

– Ну это довольно криминальная история.

– Она не криминальная. Криминальная – когда возбуждается уголовное дело. Я тогда занимался совсем другими вещами.

– То есть нет?

– Нет.

– Насколько все-таки в 2008 г. имела под собой основание версия с преемничеством, когда вас убрали из республики? Или тогда Рахимова накрутили?

– Тогда эта версия была безосновательна. Иногда определенные факты ведут к тому, что твой образ начинают демонизировать, и это приводит к таким последствиям.

– А вы ждали, что вернетесь в Башкирию?

– Мне все время приписывают, что я всю жизнь сюда рвался. Никогда я сюда не рвался. Видимо, просто в череде каких-то кандидатур я по каким-то качествам подходил. Это, кстати, всегда создавало много проблем. Еще когда я работал на Старой площади, моим именем в республике разводили, женили, отнимали бизнес, дарили бизнес, решали уголовные дела. Мое имя жило своей жизнью. Мне это очень мешало. Те бурные события 2008 г. оставили какой-то флер. Я же для себя решил, что не буду никуда напрашиваться. Я никогда об этом не думал.

– Ну ладно – в глубине души?

– Нет, я запрещал себе это. Не нужно гоняться за мечтой, надо жить тем, что есть сейчас. Я был счастлив, работая в Красногорске. Я занимался любимым делом, у меня это получалось.

– Какие у вас сейчас отношения с теми людьми, которые еще в то время работали?

– Прекрасные рабочие отношения. Тут я абсолютный прагматик.

– А как складываются отношения с региональным отделением «Единой России»?

– У меня есть коллеги, которые предлагают дистанцироваться от «Единой России». Но я по-другому устроен. Я член этой партии и горжусь этим. Хотя я уникальный член этой партии: меня дважды из нее исключали и дважды восстанавливали. Но как я могу не любить свою партию?

– Вполне понятно как.

– Нет, я искренне говорю. Я часть этой системы. И партию же надо рассматривать чисто утилитарно – это важнейший политический инструмент. Инструмент где-то может затупиться, где-то надо подправить его работу. Но партия много чего делает, у нас одно из лучших региональных отделений. Хотя ее и критикуют, и тут нам надо будет вместе подумать, что делать, потому что мы не умеем людям рассказывать о своей работе.

– Вы пойдете на выборы от партии или самовыдвиженцем?

– Пойду от «Единой России». Это будет честно.

Скоро выборы

– Когда вы работали в администрации президента, вы участвовали в разработке законопроектов, которые так или иначе ограничивали свободы граждан: это законы о митингах, об иностранных агентах, о муниципальном фильтре и др. В Башкирии вы тоже будете принимать жесткие решения, которые так или иначе будут тоже затрагивать свободы граждан?

– Как вы, журналисты, умеете собрать все самое разное в один вопрос. Отвечаю по порядку. Говорят, что я жесткий руководитель, но не мне судить. Я считаю, что чиновник должен быть ответственным и исполнительным. Я как был приверженцем этого стиля руководства, так и остался. За время работы в администрации я принимал участие в разработке десятков законов, но я никогда не считал, что они, как вы говорите, ограничивают свободы. Вся моя работа была направлена на то, чтобы защищать права граждан, чтобы мир был лучше. В республике я буду руководствоваться интересами ее жителей. Я кадровый юрист, воспитанный старой школой, для нас слова «конституция» и «права человека» – не пустые слова. Сейчас для республики важен запрос на справедливость, она нуждается в новых типах руководителей всех уровней. Есть такое понятие – байство, и у нас ряд руководителей был склонен к такому поведению с людьми. Но мир сейчас совсем другой. Нужно быть в хорошем смысле технократом. Здесь не люди для нас, а мы для них вообще-то.

– В нескольких регионах на прошлых осенних выборах к власти пришли так называемые технические кандидаты. Не думали о том, как такое могло произойти?

– Я правда привык сосредотачиваться на своем. У меня же тоже были выборы в Красногорске, мы их вполне успешно прошли, мы разговаривали с людьми, делали, что обещали, и пахали с утра до ночи.

– Ну, мы знаем, как в Московской области зачастую проходят выборы, практически на каждых выборах наблюдатели говорят о фальсификациях.

– Про Красногорск вы можете что-то сказать? А про фальсификации... Вы мне скажите, проходят ли где-нибудь стерильные выборы? Стерильных выборов не бывает.

– В Москве довольно чистые выборы.

– Вы опять же употребляете слово «довольно». Они должны быть чистыми, но выборы – это всегда человеческий фактор. Это большая системная работа, где могут быть сбои.

– Вы не боитесь, что будет какой-то сбой на выборах в Башкирии?

– Зачем так негативно? Я сделаю все, чтобы выборы были честными и прозрачными.

– Какой у вас сейчас рейтинг?

– Не знаю. Правда не знаю. Считаю, что он высокий. Но я просто работаю с утра до вечера и не совершил никаких серьезных ошибок. И вижу, что все решения, которые я делаю, многими жителями поддерживаются.

– Насколько вы свободны от администрации президента в планировании своей кампании?

– Это внутренние вопросы, я бы не хотел их обсуждать. Мы пока никакой кампании не планировали. Мы готовились к новому году, сейчас вошли в мусорную реформу. Впереди подготовка к лету. Выборная кампания – вот она, люди должны видеть, что все работают.

– Вы общаетесь со своим бывшим начальником – Вячеславом Володиным?

– Это опять же вопросы про систему, я просто не отвечаю на такие вопросы.

– А как вы оцениваете работу нынешней Госдумы?

– Кто я такой, чтобы давать такие оценки. Я был обыкновенным сотрудником администрации, поэтому не мне давать такие оценки.

Стать республикой-донором

– Будет ли Татарстан примером, на который надо равняться Башкирии?

– Мы равняемся на многие сильные регионы и современные команды, которые дают новые образцы управленческих решений. Таких регионов много. Например, Московская область; это регион, который я хорошо знаю, там сильная управленческая команда – по работе с инвесторами, по организации системы ЖКХ мы равняемся на них.

– Проведение выборов?

– (Смеется.) Здесь пусть они на нас равняются. Еще один регион – Москва. Я недавно договорился с руководителем департамента транспорта Москвы Максимом Ликсутовым, чтобы наша делегация посмотрела, как организована система столичного транспорта. В Москве другие масштабы, но их инструменты нам интересны. Что-то берем у Екатеринбурга, что-то – у Челябинска. Но татары для нас особая история. Это наши братья. А нет ничего слаще, чем соревноваться со своим братом. В определенный период времени мы с Татарстаном шли морда в морду, как мы говорим. Но в какой-то момент Татарстан убежал вперед.

– Почему?

– Большая совокупность вещей, когда-нибудь я это проанализирую. Я, когда был подростком, занимался борьбой. И мой тренер всегда ставил меня на соревнованиях на категорию выше: когда я был юношей – ставил на соревнования с юниорами, когда был юниором – ставил бороться со взрослыми. Я много в таких случаях проигрывал, это било по самолюбию. Но он говорил, что, чтобы чего-то достичь, я должен учиться и бороться с тем, кто сильнее меня. У нас есть брат и сосед, у которого мы учимся.

– Башкирия входит в первую десятку регионов по размеру дотаций из федерального бюджета – 16,43 млрд руб. за 2018 г. Стоит ли задача сделать регион вновь донором? Как исправить эту ситуацию?

– А зачем это исправлять? (Смеется.) Вопрос не в том, донор республика или нет. Если говорить на примере национальных проектов, то по ним мы получаем денег больше, чем Татарстан, но у нас и население больше. При этом Татарстан, будучи донором, тоже получает эти дотации. Я, когда возглавил республику, много ругался, потому что республика выбивала с трудом деньги, но их не осваивала.

– Хотелось бы стать республикой-донором?

– Конечно, и это одна из главных задач. Перед Новым годом мы подвели итоги внешнеэкономической деятельности республики. Я был в ужасе. За 10 лет к 2018 г. уровень внешнего оборота, объем иностранных инвестиций в прошлом году оказались самыми маленькими даже по сравнению с 2008 г.

– Разве это не логично, учитывая все внешнеполитические события?

– Это было бы логично, только у наших соседей – начиная с Челябинска и Екатеринбурга – все не так. Для них 2018 год не такой плохой. В Башкирии нет единой инфраструктуры привлечения инвестиций, работа велась судорожно и разрозненно, не было последовательной работы с инвесторами. Кроме того, у нас многочисленные фонды, корпорации развития – нет единого органа по инвестициям. Тенденция снижения инвестиционной привлекательности республики идет последние несколько лет. Согласно конституции республики я ограничен в своих полномочиях, как временно исполняющий, я не имею права менять структуру правительства.

– Не имеете, да. Но многие ушли в отставку.

– Да, но они сами ушли. С другой стороны, может, это и хорошо. Есть какое-то время, не принимая судорожных решений, наладить работу в рамках того, что есть. Это не будет так эффективно, как хотелось бы, но с мертвой точки, может быть, сдвинемся. Когда мы подводили итоги внешнеэкономической деятельности, я сказал людям, что это дно. И сейчас понимаю, что через год должен буду подводить итоги и если все будет плохо, то мне придется сказать, что я это дно пробил. Но иногда надо загонять себя в такие рамки, это мотивирует и мобилизует.

– Последние годы федеральный центр все сильнее ужесточает контроль за финансовой политикой регионов, в числе прочего забрали 1 п. п. из налога на прибыль в федеральный бюджет, увязали сумму дотаций с эффективностью предоставляемых регионам налоговых льгот и т. д. Какие сложности такие действия властей создают для региона?

– Мы живем в едином экономическом пространстве, центр принимает решения, но у нас всегда есть возможность прийти и разговаривать. Любые решения, которые, казалось бы, бьют по нашей бюджетной составляющей, вполне можно выполнить.

– То есть каждый вопрос нужно проговаривать отдельно, а системно это не работает?

– У меня нет экономического образования, но мне кажется, что управление экономикой требует постоянных изменений. Постоянно появляются новые обстоятельства – и на них надо реагировать. К тому же налогово-бюджетное законодательство должно формировать вектор развития экономики, и это тоже нельзя забывать.

– Вы пришли после того, как прошла пенсионная реформа. Какое у вас к ней отношение?

– Я доверяю системе, в которой работаю. Я понимаю, что это решение было вынужденным, что оно было невероятно тяжелым. И самое важное – как сделать так, чтобы последствия этого решения и договоренности, которые были обещаны обществу, сдержать.

– Башкирия находится еще на одном из самых высоких мест по закредитованности населения. Как это объяснить?

– Мы изучали этот вопрос, это страшная тема. Тут совокупность обстоятельств. Экономика республики развивалась, но не так быстро, как хотелось бы, в итоге это ударило по размеру зарплат и наличию хороших рабочих мест. Есть еще одна важная история, что жители Башкирии в хорошем смысле не очень конкурентны в агрессивном финансовом мире. Учитывая, что у нас 38% населения – жители деревень, то вы понимаете, что селянам сложно разобраться в этом. Человек берет микрокредит на телефон – и дальше пошло-поехало. Это финансовая безграмотность наших людей, которые плохо понимают, что такие вещи могут привести к серьезным последствиям. Ну и, кроме того, в Башкирии жили же кочевники, здесь всегда слабо были развиты гражданско-правовые отношения. И мы никогда не отличались знанием финансовых хитростей.

– И что делать?

– Самое главное – развивать экономику, создавать рабочие места. Сейчас когда во время инвестиционного часа ко мне приходят инвесторы и я понимаю, что будут рабочие места, то я чуть не плачу [от радости].

– После своего прихода вы уже зазвали в республику каких-то крупных инвесторов?

– Мы посчитали, что общий пакет, с которым пришли инвесторы, – около 60 млрд руб. Самые крупные – от 2 млрд до 30 млрд. ГК ПСК-6 – 37 млрд, ООО «А7 агро-РБ» – 3,4 млрд, группа компаний «Хевел» – 10 млрд, ООО «Победа» – 2,3 млрд. Часть из них – новые инвесторы, часть – те, кто приходил в республику, но не мог пробиться. У нас проходит каждую неделю инвестчас, где инвестор рассказывает о своих проблемах, мы сразу же связываемся с людьми, которые эти проблемы должны решить, даем на это время, минэкономразвития республики готовит помощь. Я думаю, когда мы создадим нормальную инфраструктуру, то и в России, и в мире поймут, что инвестировать в Башкортостан – это правильно.

– Из-за сокращения гособоронзаказа по новой госпрограмме вооружений, а также решения о переносе производства Ка-226 для Индии загрузка вертолетного завода в Кумертау на 5–10 лет не снизилась?

– Наш вертолетный завод живет надеждами, что будут контракты на поставку. На 2018–2019 гг. заказы у нас есть, но начиная с 2020 г. ситуация иная. Мы встречались с министром промышленности Денисом Мантуровым по этому поводу, с «Вертолетами России». Нам бы не хотелось терять этот завод. Мы договорились, что в феврале проведем в Башкирии большое совещание с представителями «Вертолетов России», чтобы понять, что делать.

– Сейчас активно обсуждаются проекты высокоскоростных магистралей Москва – Казань, Екатеринбург – Челябинск. Башкирия находится между этими регионами. Есть ли какие-то планы по участию?

– Есть, мы провели переговоры с главой РЖД Олегом Белозеровым. На данный момент пока точно принято решение о строительстве дороги Москва – Нижний Новгород. Когда будет принято окончательное решение по Москве – Казани и Казани – Екатеринбургу, здесь мы просто так сидеть не будем.

– Как вы оцениваете перспективы аэропорта Уфы? Не планируется его приватизация?

– Вы 20-й человек, который мне задает этот вопрос, правда, в основном это были представители финансово-промышленных групп. Поэтому через вас я отвечу. У региона есть аэропорт – лучший в России на протяжении двух лет. Как вы думаете, разумно ли разговаривать о судьбе аэропорта в этой ситуации? Единственно правильное решение – аэропорт наш, и он будет развиваться.

– Что со строительством дороги Стерлитамак – Магнитогорск?

– Это первый концессионный проект, он сейчас встал.

– Глава госсовета Башкирии и мэр Уфы заявили, что республика не готова к мусорной реформе.

– Это не так. Мы вошли в эту реформу и прожили с ней уже январь – и не было даже случая, когда что-то не работает, который попал бы в «Инцидент». Работают четыре региональных оператора. И сейчас мы начинаем понимать, как что работает и на что обратить внимание. Например, у нас много малых населенных пунктов, нужно поехать в маленькую деревню забрать мусор, но дорогу к деревне занесло.

– Сразу две проблемы решаете?

– Да, так и есть. Или, например, у нас недостаточное количество контейнерных площадок. Кроме того, важная задача – чтобы не было двойных платежей за уборку мусора, потому что некоторые управляющие компании уже начали это делать.

– В последние дни в городе Сибай существенное превышение диоксида серы в воздухе, город начинает задыхаться. Что делается для исправления ситуации?

– С самого начала сибайский филиал Учалинского ГОКа (УГОК) каждый день кормил нас обещаниями, что каждый день очаг возгорания уменьшается и ситуация стабилизируется. Когда по реакции граждан и докладам подчиненных я понял, что меня вводят в заблуждение, поехал на место, увидел четыре вялых «БелАЗа», заливающих какую-то грязь в очаги тления. Разговор был жестким. Сейчас усилия увеличены на порядок. Заведено уголовное дело по факту загрязнения природы. Привлечены лучшие в регионе специалисты. Если УГОК, как обещал, не улучшит положение к 1 февраля – разговор станет еще более жестким. Слава богу, пока запах серы не может вызвать летальных исходов или смертельных болезней (стало больше лишь обращений с ОРВИ и подобным), но дискомфорт он приносит людям колоссальный. Сибайцев сейчас постоянно принимает бригада лучших врачей из Уфы, а глава Крыма Сергей Аксенов бесплатно пригласил подышать чистым воздухом 500 детей из Сибая.

«Башнефть» и республика

– После своего назначения сколько раз вы успели встретиться с Игорем Сечиным?

– У нас была одна встреча, обсуждали рабочие вещи. Было два важных момента. Я сознавал, что с инвестициями в республике плохо, и мне хотелось понять дальнейшую инвестиционную политику компании. И я получил ответ, что имеется серьезная программа инвестирования в республику.

В первую неделю после назначения я поехал в «Башнефть», посмотрел уникальные биологические очистные сооружения, которые были сделаны в рамках инвестиционной программы «Башнефти». Поэтому пока вроде слова с делом не расходятся. «Башнефть» к тому же важный благотворитель, и важно понять, что будет с поддержкой различных проектов. Было подтверждено, что все обязательства будут выполняться, в том числе по финансированию хоккейного клуба «Салават Юлаев», в прежнем объеме.

– А в чем заключается инвестиционная политика «Башнефти» в отношении республики?

– Со стороны «Башнефти» мы видим исключительно высокий уровень вовлеченности в экономические задачи республики и понимание социальной ответственности. Здесь ничего не изменилось. Компанией управляют люди, понимающие государственные задачи.

– Правда, что для Сечина стала неожиданностью отставка Рустэма Хамитова?

– Это вопрос не ко мне. Я не знаю.

– Насколько увеличились социальные обязательства «Башнефти» после прихода нового акционера?

– Обязательства уже были на достаточно высоком уровне, поэтому пока они остаются прежними.

– Поднимала ли республика вопрос о принятии стратегии развития «Башнефти» на несколько лет вперед? В чем бы она могла заключаться?

– Я все-таки не так давно был назначен. Я не сторонник быстрых действий, чтобы принимать важные решения, нужно вникнуть в ситуацию.

– А чего вы хотите от «Башнефти» для республики?

– Развития самой компании, поддержки республики через благотворительные фонды. «Башнефть» развивается, мы получаем налоги, дивиденды, благотворительную помощь. Очень все просто. К тому же «Башнефть» – это часть истории республики, поэтому нам бы хотелось, чтобы она развивалась. И это еще порядка 100 000 человек, которые работают в компании.

– Можно гипотетический вопрос? Если бы вы в свое время были на месте Хамитова, вы бы тоже поддержали в конфликте АФК «Система» и «Роснефти» последнюю?

– Никогда не отвечал на такие вопросы.

Далеко зашедший конфликт

– Когда вас назначали, ставилось ли вам одной из задач решение истории с Башкирской содовой компанией (БСК) и шиханами?

– Нет.

– Вы приняли решение отдать БСК один из шиханов – Куштау, но не Тратау, который они просили. Получается такое компромиссное решение?

– Это было сложное решение. К моменту моего назначения сюда, мне кажется, каждый житель России уже знал об этом конфликте – настолько он стал раздутым. Я знал многие обстоятельства этого конфликта и понимал, что его нужно как можно скорее погасить. Есть предприятие, которое входит в пятерку крупнейших в республике, там работает большое количество людей, и оно в ближайшей перспективе начнет испытывать проблемы с сырьем. Вторая проблема: БСК претендует на ряд природных объектов. Я бы никогда не пошел на то, чтобы отдать шиханы Юрактау и Тратау.

– А разве Куштау не такой же древний памятник?

– Беда в этой ситуации в том, что довольно рядовая история производственного характера стала предметом межнациональных, межобщественных дискуссий, бурного экологического обсуждения. Если бы она продолжалась еще какое-то время, то многое бы могло встать в республике на дыбы. Было досужее мнение, что шихан Тратау имеет особое значение для башкир. Но это не совсем так. Эта гора имеет особое значение для всех народов республики. Просто шла какая-то неведомая мне борьба, когда обычную историю стали политизировать.

– Зачем? Чтобы снять Хамитова?

– Много может быть вариантов. Мы сейчас можем не понимать, зачем все это делалось. Я определенное время вообще не высказывался по этой ситуации, потому что долго в нее вникал, много разговаривал с руководством БСК, с экологами, общественниками, экспертами. И я счел, что надо принимать решение. Это решение репутационно по мне ударило, общественность недовольна. Куштау тоже шихан, но таких у нас в республике около 80, он уже эксплуатируется и не обладает охранным статусом. Памятники, которые там есть, мы планируем переместить в другое место.

– Можно ли сказать, что вы, отдав Куштау, решили эту проблему с БСК на какое-то время, условно говоря – на ближайшие 10 лет?

– Чтобы потом отдать Тратау? Нет. Мы хотим навесить на Тратау и Юрактау всевозможные статусы, чтобы эти горы были неприкосновенны. Мы будем создавать геопарки и добиваться их признания объектами всемирного наследия ЮНЕСКО.