Поль Кагаме: «Бывает ли демократия без слова «западная» в начале?»

Поль Кагаме, солдат-президент Руанды, управляет бесспорно самым организованным и дисциплинированным обществом Африки. Цветочные клумбы безупречны, в деревнях носят обувь (для этого был издан специальный указ), а местные чиновники из кожи вон лезут, чтобы добиться поставленных целей, будь то повышение урожайности маниоки или сокращение смертности при родах. Но хотя система, кажется, работает как часы, а план развития – один из самых амбициозных на континенте – тщательно продуман, Кагаме не может забыть о хаосе и насилии.

Это неудивительно, учитывая страшную историю Руанды и его собственный опыт беженца и партизана. В 1994 г. этническое большинство хуту попыталось уничтожить меньшинство тутси и его умеренных сторонников среди хуту, убив до 1 млн человек (почти 15% населения) за 100 кровавых дней.

Сам Кагаме – тутси. Он вырос в лагере беженцев в Уганде, куда его родители бежали от предыдущего погрома тутси. Кагаме получил политическое образование в буше – сначала как солдат на гражданской войне в Уганде, затем, в 1990 г., возглавляя остатки повстанческих сил в Руанде. Больше года он скрывался в непроходимых горах Вирунга и научился придумывать стратегию, в которой не существует очевидных ходов.

Именно этот микс планирования и импровизации лежит в основе вероятно самого дерзкого эксперимента национального строительства и социального инжиниринга в Африке. И он приносит ощутимые плоды. Но мнения о нем резко расходятся за пределами Руанды, а порой и внутри самой страны, хотя открытое инакомыслие тут встречается нечасто.

«Нельзя сказать, что мы развивались или выросли в нормальных условиях», – сдержанно говорит Кагаме во время трехчасового интервью накануне его инаугурации на третий президентский срок. Мы встречаемся в президентском особняке, который когда-то, до геноцида, был престижным отелем. Президент – обладает хрупким телосложением, но бесспорным авторитетом. Хотя говорит он чуть громче, чем шепот, каждое слово весомо заполняет пространство.

Официально в этом месяце он выиграл выборы в борьбе против нескольких малоизвестных кандидатов, набрав 98,7% голосов. Скептики считают столь сокрушительный результат неправдоподобным, но он невозмутим: «Нет ничего стопроцентного, кроме, может быть, этого голосования». Это истинный результат, настаивает он, предлагая задуматься, какой была и какой стала Руанда: «Сейчас есть стабильность, чувство безопасности, надежда».

Небольшая страна без выхода к морю, где 12 млн человек стиснуты тысячей холмов, обновленная Руанда считается развивающейся страной и похожа, например, на Восточную Азию. На счет Кагаме можно записать быстрый рост и максимум социальных выгод из минимальных ресурсов. Потому он ходит в любимцах у различных институтов развития, хоть правозащитники и обвиняют его, что он подавляет политическую полемику и взял курс на полицейское государство.

Правозащитники обвиняют администрацию Кагаме в убийстве десятков тысяч хуту в лагерях беженцев в соседней Демократической республике Конго (бывший Заир), убийстве политических оппонентов за границей, а дома – даже в облавах на уличных торговцев и проституток.

Президент не выносит критики западников, которые, напоминает он, покинули страну в самое мрачное время. Им не понять, что плюралистические рецепты могут сыграть роковую роль в стране, где большинство недавно пыталось стереть с лица Земли меньшинство. В бедных странах демократия – это, скорее, вопрос доступа к калориям, образованию и здравоохранению, чем периодические упражнения в голосовании, а иностранные критики, добавляет Кагаме, могут «пойти и повеситься».

«Я не британец. Я не американец. Я не француз. Что бы они ни делали, это их дело. Я африканец. Я руандиец», – говорит Кагаме. А попытки навязать шаблонную либеральную демократию странам от Афганистана и Сирии до Ливии обернулись катастрофой, уверен он. «Вы считаете, что эти страны смогут снова стать странами? Думаю, что не при нашей жизни».

Когда в июле 1994 г. Руандийский патриотический фронт Кагаме вошел в столицу Руанды – Кигали, на улицах штабелями лежали трупы, которые ели крысы, кошки и собаки. Приоритетом стало замирение и мобилизация искалеченного общества на сбор урожая, гниющего в полях.

С тех пор Руанда прошла долгий путь. Кигали сейчас входит в число самых безопасных и «умных» городов в Африке. С тех пор как в 2000 г. Кагаме официально стал президентом, рост ВВП составлял в среднем 8% в год (по данным Всемирного банка). Это один из лучших показателей на континенте, хотя в последнее время рост экономики значительно замедлился. Тем временем, пока критики придираются к цифрам, действительно сократилась бедность, снизилась детская и материнская смертность. И, что нетипично для быстро развивающихся стран, уменьшилось неравенство – отчасти благодаря социальным программам, в том числе бесплатной раздаче коров для самых бедных. Руанда внедряет «умную» дорожную сеть, прокладывает волоконно-оптические сети и развивает несколько отраслей экономики, включая туризм, производство кофе и чая, легкую промышленность и добычу ископаемых.

Тем не менее сейчас, когда 59-летний Кагаме начинает новый семилетний президентский срок, появляются сомнения в долговечности системы, явно зависящей от одного человека.

По новой конституции он теоретически сможет оставаться на своем посту до 2034 г., если будет побеждать на выборах. Правда, сам Кагаме уже заявил, что нынешний срок – последний. Даже поклонники задаются вопросом, может ли он оказаться руандийским Иосипом Броз Тито, при котором Югославия была единой – и развалилась после его смерти.

«Это главный вопрос, волнующий Руанду, – говорит Стивен Кинцер, автор весьма лестной биографии Кагаме. – Это вопрос, который разделяет сторонников Кагаме и тех, кто выступает против него за пределами страны. Некоторые думают, что он закладывает основы для мира, другие считают, что наоборот».

Критики полагают, что попытки прекратить разговоры о национальной принадлежности служат прикрытием для господства тутси. Кагаме, однако, не слишком проливает свет на проблему. Тема удостоилась одной из его редких вспышек раздражения во время интервью: он находит «странным», что аналитики персонализируют национальный вопрос. И еще цитирует одного обеспокоенного руандийского бизнесмена, призывающего его остаться, потому что общественное доверие, сформированное после геноцида, может исчезнуть вместе с ним: «Если вы уйдете слишком рано, боюсь, все развалится».

Безопасность имеет первостепенное значение. Ни в коем случае нельзя позволить организаторам геноцида в Руанде, спровоцировавшим в 1994 г. массовые убийства под девизом «Власть – хуту», вернуть плацдарм, физический или идеологический, твердят сторонники госаппарата. Именно это чувство неустойчивого равновесия побудило Кагаме в 1996 г., невзирая на критику из-за рубежа, отправить армию Руанды к восточным рубежам Заира (с 1997 г. Демократическая республика Конго. – «Ведомости»), чтобы напасть на лагеря беженцев, откуда бывшие организаторы геноцида планировали набеги на Руанду. Он интегрировал бывших участников режима хуту в руандийскую армию, чтобы заручиться их поддержкой и своего добился. Сегодня из-за такого же ощущения зыбкости правительство опасается неограниченной свободы слова в стране, где некогда зачинщики геноцида воспользовались радио, призывая хуту бить до смерти соседей-тутси.

Искореняя этнические разногласия, Кагаме пошел на радикальные меры. Он приказал школам преподавать на английском вместо французского, хотя французский и руандийский остаются официальными языками (английский, как правило, изучали в соседних странах беженцы из Руанды, тогда как в самой Руанде в силу протектората Бельгии доминировал французский язык. – «Ведомости»). Он также сагитировал соотечественников-эмигрантов – многих тутси, получившие начальное образование за границей, – вернуться в Руанду. Пытаясь создать новое чувство идентичности, он практически запретил гражданам идентифицировать себя как хуту или тутси. Новый государственный гимн, написанный раскаившимися участниками геноцида, провозглашает: «общая культура сближает нас, единый язык объединяет нас».

Кагаме настаивает в интервью: не имеет особого значения, есть ли между хуту и тутси реальные физические различия или их произвольно придумали одержимыми расовыми идеями империалисты (идут споры: тутси и хуту – разные народности или же одна, разделенная по классовому или кастовому признаку – например, предки тутси были скотоводами, а хуту – земледельцами. – «Ведомости»). «Мы пытаемся примирить общество и отговорить людей от этих глупостей о разделении [на хуту и тутси], – говорит Кагаме. – Кто-то уродился коротышкой, кто-то высоким, кто-то худ, кто-то коренаст. Но все мы люди. Неужели мы не можем жить вместе и счастливо в одной стране?» Кагаме прошел ДНК-тест, который, по его словам, показал сложный генный коктейль. Вывод: он, наивысший символ власти тутси, носит в себе гены хуту.

Кагаме отвергает принуждение к западной демократии («бывает ли демократия без слова «западная» в начале?») и утверждает, что его правительство создает систему коллегиальных решений, основанную на традициях. Руанда была сложным централизованным государством с собственной налоговой и правовой системой с XVI в. Его министры настаивают: регулярные консультации с гражданами, предваряющие постановку задач чиновникам, доказывают, что система основана на консенсусе.

В зависимости от точки зрения, руандийское общество можно считать как задушенным, так и социально сплоченным. На склонах гор, где живет более двух третей населения, слабо развито понятие частной жизни, а «рекомендации» правительства, будь то выбор культур для посадки, жилищные условия или переезд на новое место, могут восприниматься как приказы. И выжившие, и виновные в геноциде живут бок о бок и порой чувство раздражения прорывается в простейших вопросах – вроде того, кому достанется бесплатная корова от государства.

«Ничто не идеально, – говорит Кагаме. – Но я вижу [здесь] принципы и составляющие демократического общества, которое отвечает интересам народа».

Не все руандийцы с этим согласны. Диана Рвигара, дочь видного бизнесмена, которая претендовала на участие в президентских выборах, критикует то, что она называет отсутствием политического пространства: «Все аспекты нашей жизни – от политики до бизнеса и сельского хозяйства, – под контролем». Рвигара утверждает, что ее отец был убит государством в 2016 г. Ее кандидатуру сняли с последних президентских выборов из-за якобы недостоверных подписей за выдвижение. О всеобъемлющей власти Кагаме она отзывается так: «Они боятся президента больше, чем Бога».

Уилл Джонс, эксперт по Руанде британского Королевского университета Холлоуэй, придерживается более мягких взглядов. «Это не идеальные швейцарские часы», – говорит он, но замечает, что нигде в Африке не найти такой же эффективности, как в Руанде. В Кагаме, рассуждает он, сочетается марксистская идеология, которой он проникся в Уганде, со взятой на себя ролью «гендиректора Rwanda Inc.». Правительство – «чрезвычайно серьезная группа технократов», одержимых сбором данных, установлением целевых показателей и тонкой настройкой экономики.

Ключевая часть стратегии по искоренению этнических разногласий – создание единой нации. Советник президента Жан-Поль Кимонью говорит, что идея подкрепляется сильным чувством руандийского национализма. Оно объясняет, говорит он, стремление беженцев из лагерей вернуться домой и готовность приносить личные жертвы в интересах национального прогресса. «Если вы этого не понимаете, вы не можете понять Руанду, понять, почему люди отказываются от некоторых свобод для достижения великой цели».

Нет гарантий, что Руанда и дальше будет двигаться по пути прогресса. Некоторые впечатляющие достижения на самом деле не требовали особых усилий. При этом Руанда – одна из самых густнонаселенных стран мира. Она борется за полное обеспечение продовольствием своими силами, не говоря уже о получении дефицитной валюты за счет экспорта. Зажатая между более крупными государствами, Руанда – пятнышко на границе с могущественной и неблагополучной Демократической Республики Конго. Ее доступ к внешнему миру сильно зависит от сотрудничества с Кенией, Танзанией и Угандой.

Правительство Кагаме в ответ проводит рискованную инвестиционную стратегию, цель которой – превратить Руанду в «сертифицированное» место для туристов и проведения конференций, а также в высокотехнологичный региональный хаб. Оно делает ставку на все, что должно стимулировать развитие, – от беспилотных грузоперевозок до подключения к деревень интернету. Значит, нужны масштабные инвестиции в инфраструктуру, конференц-центры и изначально убыточную государственную авиакомпанию.

Предыдущие инвестиции в пятизвездочные отели и телекоммуникации (которые уже прекращены) оказались хорошим ходом, но нет уверенности, что Руанда сможет еще раз повторить эту историю. Дефицит текущего баланса страны в прошлом году составил, по оценкам МВФ, 14,5%. Треть бюджета по-прежнему наполняется помощью из-за рубежа, сообщает Всемирный банк, хотя эта зависимость резко снизилась по сравнению с предыдущими годами. Слышится критика (отвергаемая правительством), что сильное государственное участие в экономике душит частный сектор, необходимый для следующего этапа развития. Даже Всемирный банк, ярый сторонник президента, отметил в докладе, вышедшем без особой шумихи, что прямые иностранные инвестиции запаздывают.

Кагаме говорит, что его правительство ведет игру, просчитав риски (как он проделал это в политике), воплощая «интегрированную стратегию», в которой, например, авиакомпания поддерживает туризм, а инвестиции в альтернативные источники энергии поддерживают цели, поставленные в промышленности. «В любом случае, – заключает он, – я не вижу альтернативы».

Кагаме создает впечатление, что все под контролем, но во время интервью не раз выдавал свое беспокойство, что все может развалиться. Когда речь заходит о преемнике, он признает, что проблема в том, чтобы помешать кому-нибудь «разрушить все, что мы построили». Прежде всего он «не хочет оставить после себя бардак».

Президент настаивает, что он никогда не собирался [долго] удерживать власть, но партия и народ настаивали. «Мы не говорим, что хотим тебя навсегда, пока ты не упадешь замертво, – объясняет он, имитируя глас народа. – Мы лишь просим: дай нам больше времени».

Перевел Антон Осипов