Эдгарс Ринкевичс: «Я не верю в военные провокации со стороны России, но мы должны быть начеку»

Эдгарс Ринкевичс – бессменный министр иностранных дел Латвии с 2011 г. и один из главных европейских критиков российской внешней политики, часто по этому критерию его ставят в один ряд с президентом Литвы Далей Грибаускайте.

В 2004 г. Латвия вошла в ЕС и НАТО. К 2014 г. отношения России и Латвии были достаточно добрососедскими, хотя за два с половиной десятилетия после 1991 г. развивались по-разному. Их охлаждала тема русскоговорящего меньшинства в Латвии и разница в трактовках советской истории. Независимая Латвия отказалась от «нулевого варианта» гражданства – для всех жителей Латвии, автоматически его предоставили только проживавшим на территории страны до 1940 г. и их потомкам, всем остальным для натурализации нужно сдавать экзамен на знание латышского языка и конституции.

Все изменилось после украинских событий. После введения санкций торговый оборот между Россией и Латвией упал почти вдвое. Латвийские политики вновь заговорили о проблеме безопасности Балтии. Этим летом на территории республики размещен батальон НАТО под командованием Канады – решение об этом было принято на прошлогоднем саммите НАТО в Варшаве.

– Нет ничего особенного в том, то что министр иностранных дел не является карьерным дипломатом, так же как министр обороны не обязательно должен быть генералом, а министр культуры – певцом или артистом. Политик не обязательно является профессионалом в системе с первого до последнего дня. Однако опыт минобороны и понимание того, как работают военные структуры НАТО, – этот опыт помогает, особенно после 2014 г. – кризиса на востоке Украины и того, что не только мы, но и бо́льшая часть международного сообщества считает аннексией Крыма.

– Крупные военные учения всегда вызывают опасения по двум причинам. Во-первых, во время таких учений, особенно на фоне довольно жесткой атмосферы в регионе, возможны даже не провокации, а случайности и инциденты, которые могут довести до точки невозврата. Например, российские самолеты залетят на нашу территорию, а самолеты НАТО могут на это ответить. Второе – у нас много вопросов по поводу того, что может случиться после учений. Сейчас многие эксперты говорят о вероятности того, что российские войска, которые войдут на территорию Белоруссии, потом оттуда не выйдут. Я общался детально по этому вопросу с моими коллегами в Минске в июле: я знаю, они не хотят эскалации и новых контингентов российских войск на своей территории после учений.

В 2008 г. были учения «Кавказ-2008», а в августе того же года произошел российско-грузинский конфликт. В 2014 г. были российские учения, которые переросли в операцию по аннексии Крыма, – это, конечно, настораживает. Но мы всегда напоминаем и нашей общественности, и нашему партнеру России, что Латвия – в НАТО и под защитой 5-й статьи о коллективной безопасности [устава НАТО]. Я не верю в военные провокации со стороны России, но мы должны быть начеку.

– Наше минобороны провело консультации с Минобороны России в декабре прошлого года, мы хотели выработать механизм деэскалации, а также создать систему обмена информацией по численности контингентов войск на границах России и Латвии – у нас размещен батальон НАТО под командованием канадцев. На наше предложение российская сторона ответила, что на данном этапе ни меморандум, ни какие-то новые соглашения не соответствуют национальным интересам России. Что за этим скрывается, я не знаю.

– По этим соглашениям есть формальная и реальная сторона учений – например, можно сообщить еще о трех-четырех учениях как отдельных или провести их одним общим сценарием: «Запад-2017» или «Восток», или «Центр», или дать любое другое имя.

– Мы считаем, вопрос о безопасности гражданской авиации должен решаться не в двустороннем формате, а на уровне ОБСЕ, ИКАО и НАТО, он более обширный и не охватывает только наш регион. Этот же вопрос о транспондерах я обсуждал с Сергеем Лавровым в январе 2015 г., и его ответ тогда был другим: он сказал, что, по сообщениям российского Генштаба, самолеты НАТО тоже летают с выключенными транспондерами. А это неправда! Они летают с включенными транспондерами на миссиях НАТО и, может быть, выключают их, только если задействованы в каких-то своих национальных операциях. У нас нет таких самолетов военной авиации, которые летают с боевыми миссиями: у нас нет ни бомбардировщиков, ни истребителей, ни разведчиков, их также нет ни у Эстонии, ни у Литвы, т. е. с Россией по этому вопросу нам решать нечего, у нас таких самолетов просто нет!

– Не поколебал никак, потому что у нас были контакты с администрацией, Белым домом, Пентагоном и госдепом. Эти вопросы обсуждали и я сам, и наш президент [Раймондс Вейонис] с Трампом в Варшаве, и наши министры обороны встречались. У нас есть абсолютная уверенность, что 5-й статье американцы по-прежнему привержены, но мы также понимаем и их озабоченность по поводу того, что не все члены НАТО уделяют достаточное внимание и ресурсы альянсу.

– Дай бог, чтобы другие брали с нас пример! В 2014 г. мы тратили на оборону 0,9% ВВП, в этом году – 1,7%, а в следующем достигнем 2% и скоро станем с нашим соседом Литвой 8-м или 9-м членом НАТО, который выполнит это требование. Да, у нас были тяжелые экономические времена 10 лет назад, когда мы сократили расходы на оборону в 2 раза, но геополитика нас мобилизовала еще до выборов в США и до того, как Трамп сделал эту тему снова актуальной.

– Сложностей нет. Пять лет назад, когда мы жили в другой эпохе – до Крыма и Украины, – тогда было очень трудно в этом убедить парламент и общество, а сейчас увеличение расходов поддерживает даже оппозиция. Посмотрите на итоги голосования в парламенте за два последних года и по расходам на оборону, и по бюджету [в целом]. Вопрос, почему мы тратим так много на оборону, а не на здравоохранение, с 2014 г. не стоит. Он стоит по-другому: почему не тратим так много на здравоохранение, как на оборону, но эти сферы не противопоставляются. Крым и то, что сейчас происходит на востоке Украины, сыграли в этом решающую роль.

В условиях санкций

– Это не только вопрос санкций и контрсанкций. Спад товарооборота вызван скорее общим экономическим положением в России и начался уже в 2013 г.

– Падение началось уже в 2013 г., а потом упала цена на нефть и покупательная способность россиян. В 2014 г. санкционный режим некоторые предприятия на себе ощутили жестко – это в первую очередь [производители] молочной продукции и продуктов питания, но другие экспортеры, которые [продукция которых] не подпали под санкции, снизили экспорт из-за падения покупательной способности россиян.

– Они довольно успешно переориентировались на китайский рынок, наши производители рыбных консервов и молочной продукции работают со странами Персидского залива. 2014 год для многих из них стал кризисным, но сейчас они это преодолели. Многие считают, что смогут вернуться на российский рынок, когда появится возможность.

Наш подход к России двойственный: есть вопросы принципиальные – как Крым и Украина, а есть такие, где мы заинтересованы в диалоге, – например, борьба с терроризмом, приграничное сотрудничество (мы должны здесь работать даже просто потому, что мы соседи). Туризм уже возвращается к предкризисному уровню, а в августе прошла первая за четыре года межправительственная комиссия [заседание] России и Латвии.

– Это было нелегко, и процесс еще идет. Производителям приходилось и проходить сертификацию, и искать, чем привлечь. Например, я знаю, что наши шпроты, которые очень ценятся в России, в Китае вызывают неоднозначную реакцию.

Но нам не впервой. В 1991 г. до 30% нашего товарооборота приходилось на Россию, в 1998 г. у вас [был] большой кризис – и он [товарооборот] падает до 5%, потом к 2011–2012 гг. вырастает до 11%, а сейчас составляет около 8%.

– Мы ведем постоянный диалог с нашими европейскими партнерами, и он [вопрос] решается не на двусторонних переговорах Латвия – Германия или Латвия – Австрия, а на уровне ЕС. Да, мы считаем, что этот проект противоречит общим принципам энергетической политики ЕС – он не должен зависеть на 80 или 100% от одного поставщика, и «Северный поток – 2» эту зависимость только усиливает. У нас есть доводы в пользу нашей позиции и в сфере безопасности и внешней политики: например, «Северный поток – 2» уже стал вопросом санкций, которые США могут применить по новому закону конгресса [об ужесточении санкций против Ирана, КНДР и России].

– Извините, но нет общего европейского подхода в этом вопросе, он еще в состоянии разработки. Мы не согласны с немцами, но есть еще страны Балтии, Вышеградской группы (Польша, Чехия, Словакия и Венгрия. – «Ведомости»), Болгария, Румыния. Более трети [стран] в ЕС против «Северного потока – 2», несколько стран – за, а других это не касается. Мы за то, чтобы этот вопрос разрабатывался в рамках общеевропейского мандата.

– Вопрос еще разрабатывается, август – месяц отпусков, но это реально, и мы будем работать над точными рамками мандата и пунктами, которые Еврокомиссия должна соблюсти.

– Никаких затрат не было, поэтому нечего компенсировать. Этот вопрос абсолютно рассматриваться не будет.

– Это довольно интересная практика: компании хотят компенсировать то, где не было никаких контрактов. Здесь всегда будет некоторое противоречие между политикой и бизнесом, не всегда политика пойдет на поводу той или иной компании.

Посол в России под пристальным вниманием

– Да? Не знал.

– Первый раз слышу, чтобы Курме критиковали. Она работала в очень сложных условиях, сделала все, что могла, и была отличным послом. Я видел такую публикацию в Sputnik (российское новостное агентство, созданное МИА «Россия сегодня», ориентировано на зарубежную аудиторию. – «Ведомости»), но это не СМИ в демократичном [демократическом] понимании...

– ...там [в Sputnik] появилась статья, что она [Курме] кем-то критикуется и ее досрочно отзывают. У нас послы меняются каждые четыре года, и в этом году планировалась смена посла в России. Риекстиньш был министром иностранных дел, потом послом в НАТО и США, и он продолжит политику двойственного подхода к России. Он не будет ни ястребом, ни голубем, а будет выполнять работу посла.

Неграждане

– Русскоговорящие граждане и неграждане Латвии – не однородная масса, как иногда их нравится показывать [и] латвийским, и российским политикам. Мы не можем говорить, что атмосфера в стране радикально поменялась. Есть нацеленная работа некоторых СМИ и даже со стороны некоторых латвийских политиков на раскол общества, но это, к сожалению, часть политической кухни.

– У нас были такие министры.

– Например, министр образования [Вячеслав Домбровский]. Он решил уйти из политики, сейчас возглавляет один аналитический центр. У нас есть и дипломаты.

– Мы не считаем в процентах, кто у нас латыш, русский или украинец. У нас есть посол в ОБСЕ по национальности узбек, но мы не делаем больших заявлений по этому поводу. Скоро один из наших послов будет русский. У нас нет больше графы в анкете при подаче на работе, где каждый должен обязательно написать, что он латыш, русский или кто-то еще. Нет пятой графы, как когда-то [в советском паспорте]. У нас были [русские] и министры, и в вооруженных силах (когда я работал в минобороны) на довольно значимых и гражданских, и военных должностях, и мэр Риги [Нил Ушаков] – русский.

– По политическим причинам. 75% граждан Латвии в 2012-м проголосовали за государственный язык – латышский – на референдуме [о придании русскому языку статуса второго государственного], который они инициировали. Во-вторых, это договор [партии «Согласие»] с «Единой Россией», а после 2014 г. этот вопрос абсолютно токсичен. И в-третьих, они пока не определились, кто они на самом деле – социал-демократы или представители русскоязычного сообщества в Латвии. Они хотят быть в обоих лагерях, а оказываются где-то на перекрестке. Все это на данном этапе сделало невозможным для них вхождение в правительственную коалицию.

– Здесь проблема в том, как мы видим историю. В 1991 г. мы голосовали не за независимость, а за восстановление независимости и того государства, которое мы создали в 1918 г. В 1940 г. сталинский СССР довольно надолго – на 50 лет – прекратил наше существование де-факто, но не де-юре. Когда мы восстановили независимость, у нас были очень жесткие споры в 1990-х гг., мы говорили, что те люди, которые могут сдать экзамен по языку и конституции, становятся гражданами. В 1996 г. неграждан было 700 000, сейчас – 240 000–260 000. Их число сокращается не только, как иногда оппоненты говорят, по «биологическим» причинам, но и потому, что многие прошли этот путь. Люди иногда и сами не хотят этого гражданства по многим другим причинам: с паспортом негражданина они могут ездить от Владивостока до Мадрида. У нас с вами такой привилегии нет.

– Единственное, что неграждане не могут делать, – они не могут голосовать, занимать некоторые государственные должности, быть избранными в парламент или самоуправление, служить в армии или дипломатическом корпусе. Те, кто был когда-то негражданином, но осознает себя гражданином, свой выбор уже сделали.