Сергей Левкин: «Москве нужно развиваться еще лет 100»

Сергей Левкин, отвечающий в московском правительстве за градостроительную политику, – человек старой советской закалки. На происходящее в стране и отрасли он зачастую смотрит через призму своего прошлого опыта военного строителя. Есть вещи, которые ему не нравятся. Например, дефицит в стране крупных подрядчиков, способных реализовать масштабные проекты, он объясняет последствиями развала СССР.

Свою позицию Левкин старается всегда защищать до последнего. Дважды он уходил в никуда с руководящих должностей – из-за несогласия с политикой вышестоящего начальства: сначала из крупнейшей строительной организации, работавшей в системе Минобороны, второй раз – из компании «Особые экономические зоны», занимавшейся развитием этих зон. В интервью «Ведомостям» Левкин рассказывает, каково ему сейчас работается на госслужбе, что происходит со стройкой в столице и какой «градостроительный след» потомкам оставляет мэр Сергей Собянин.

– Отец, военный строитель, говорил, что нужно идти по тем же стопам. И это правильно. После школы выбрал лучший по тем временам военный вуз страны – Ленинградское высшее военное инженерно-строительное Краснознаменное училище. Окончил в 1983 г. с красным дипломом в звании лейтенанта. При распределении попросился в Москву.

– Я окончил факультет промышленно-гражданского и военного строительства. Поэтому я чистый генподрядчик. Сначала попал в военный гарнизон летчиков в Люберцы на сдачу жилого дома. Мне 21 год, я прораб, прихожу на первый развод – а там 100 человек, и мне их всех надо расставить по местам. В итоге рабочих тогда расставил бригадир подрядной бригады... Потом постепенно начал вникать, постоянно общался с опытными людьми, напитался нужной информацией. Работа – это не всегда ты начальник, а он подчиненный. Это сложный процесс взаимопонимания: должны быть уважение, доверие.

– В Военно-строительном управлении Москвы (ВСУМ). Прошел все ступени строительной иерархии – от прораба до начальника ВСУМа. Через год после начала работы [во ВСУМе] направили на строительство Академии Генштаба на Юго-Западе. Этот объект дал возможность узнать и понять все по своей специальности, стал неким основополагающим фундаментом. Потом были разные проекты – жилые дома, детские сады, поликлиники, спортивные и другие объекты. Тогда же появился первый опыт общения с иностранцами: первый этаж дома на Нахимовском [проспекте] было решено отдать под магазин оптики, решили привлечь немцев. Вот мы с ними намучились! (Смеется.) Психология разная: немцы педантичные, а мы – не очень. Потом многие работы делали солдаты, это не всегда означает высочайшее качество. А в 1998 г. я был назначен начальником ВСУМа: мой главный учитель – [руководитель ВСУМа] генерал-майор Пылин Вячеслав Иванович, уходя на пенсию, предложил замминистра обороны мою кандидатуру.

– Первое, что потерялось вместе с развалом, – это кооперация. Очень многие поставки материальных фондов осуществлялись из союзных республик. Определенные виды работ выполняли только специализированные организации, и они остались в других республиках. А родить это быстро нельзя – там была сверхквалификация, которую вырабатывали десятилетиями. Второй сложный момент: мы, военные люди, всегда работали на задачи Минобороны с понятным финансированием. Но после развала страны бюджет сдулся; громадные коллективы, заточенные под определенные задачи, оказались не у дел. В эти годы мы плыли самостоятельно, никто нас не обеспечивал заказом, мы сами пытались это сделать.

– Всеми любыми способами. (Смеется.) Участвовали в московских конкурсах по строительству жилья, построили красивую школу на Академика Сахарова, поликлинику в Бутове, детские сады на Ходынке. Минобороны тоже пыталось чем-то загрузить. На мой взгляд, это была колоссальная ошибка – распустить такой комплекс, потому что структуры, созданные нашими дедами, отцами, функционировали как часы. А сейчас мы ищем крупных подрядчиков, которые в состоянии выполнить масштабные проекты. Их нет, собираем по частям. Тогда была целая система – от размещения материальных складов, мастерских, головных офисов. Например, в Москве во всех округах находились наши УНР, и любая задача была легко выполнима с точки зрения управления.

1991–1997 годы – это самые сложные годы с точки зрения выживания отрасли: денег не было, поставки с Украины металла и цемента шли не понятно по каким ценам, какие-то межзачеты, казначейские налоговые освобождения, зарплату платить нечем, а задачи выполнять надо.

– Да. В ущерб экономике: получали ресурсы без оплаты, в этом появилась коммерция, кто-то зарабатывал. Нам же нужно было выполнять задачи, и мы вынуждены были брать материалы. А в 1998 г. был принят указ президента об акционировании военных главков. Наступил очередной этап испытаний. Нужно было сократить или перевести в другие места порядка 250 офицеров, расформировать два военно-строительных отряда – это почти 650 человек – и думать о том, как дальше плыть по волнам свободной экономики. Мы акционировались, а в 2004–2005 гг. произошла приватизация.

– Нет: стартовые цены были высокими, первый пакет в 25,5% Минимущество продавало за 300 млн руб. По тем временам почти неподъемная сумма. Таких денег у менеджмента не было.

– Не знаю, сделка проходила без меня. К этому времени я ушел из компании.

– Не согласился с позицией Минимущества. После завершения военной службы, примерно через полгода, меня пригласили на госслужбу. Я говорю: «Не, ребята, я больше с государством не играю. Я честно, благородно от лейтенанта до полковника прослужил, а государство так поступает». После третьего звонка я все-таки согласился прийти в Министерство экономического развития, там только было создано Федеральное агентство по управлению особыми экономическими зонами. Проект показался мне интересным, сначала работал в агентстве, тогда же было создано ОАО «Особые экономические зоны» – оператор, который получал деньги в уставный капитал и создавал всю инфраструктуру. Мне предложили возглавить это общество. Это предложение уже делал тогдашний министр Герман Греф. Я согласился – это практическая, живая работа, а не прожекты строить и графики рисовать. То есть то, к чему я привык и чем занимался. Создавалось шесть экономических зон – две промышленные и четыре технико-внедренческие, потом добавились туристско-рекреационные.

– Мы встречались раз в месяц на системных совещаниях, где он принимал стратегические решения. Очень системный и очень требовательный человек. Кто-то на него может обижаться, но как министр он был на своем месте. Жаль, что он ушел из министерства. Он отстаивал свои позиции и не сдавал их в зависимости от конъюнктуры.

– У нас была цель создать инфраструктуру – инженерные сети, дороги и базовые здания, где должны были разместиться администрации каждой из зон. Конечно, без местных властей ничего бы не получилось. Очень много работали с регионами, считаю, мы очень плодотворно работали, потому что было обоюдное желание. Задел для привлечения инвесторов был сделан за два года практически во всех шести зонах. Со всеми губернаторами сохранились очень хорошие человеческие отношения.

– Можно, если команда хорошая и желание есть.

– С точки зрения динамики развития, безусловно, Татарстан. Пример очень конструктивного сотрудничества – это экономическая зона «Алабуга» в Татарстане (около 2000 га). Весь ресурс правительства республики, в том числе и министра строительства (нынешний заммэра Москвы по строительству Марат Хуснуллин. – «Ведомости»), был направлен на эту задачу. Они своим ресурсом сделали все, чтобы «Алабуга» первой выстрелила из всех экономических зон – там было построено первое административное здание за девять месяцев. Первые 500 га были освоены с дорогами, железнодорожными путями, с таможенным терминалом, инженерной системой. Пришел первый резидент, Sollers, по производству автомобилей Fiat Dukato.

Особенность создания экономических зон была в том, чтобы субъект участвовал в софинансировании, исходя из своих экономических возможностей. В Татарстане и Петербурге было 50 на 50, а в Дубне – 70 на 30 (регион меньше вносил).

– После них я опять ушел в никуда.

– Да, опять не согласился с той политикой, которая начала там вестись. Я всегда придерживаюсь правильных принципов государственной политики, которые я для себя определил: никому не навредить, а государству – прежде всего.

– Был закон об ОЭЗ, на его основе создано нормативно-правовое регулирование деятельности. С получением федеральных денег в уставный капитал я фактически отвечал за рациональное использование этих средств. Когда возглавил компанию, в уставном капитале сначала было 20 млрд руб., а потом 54 млрд. Когда начали пытаться управлять деньгами вопреки построенным трехлетним планам, я сказал: «Управляйте тогда сами». Я не могу не платить подрядчику, с которым заключен контракт, а платить тому, кто еще только в плане. Вот и все.

– Наутро появилось решение совета директоров о том, что я отстранен от должности.

– Совсем неудобным. (Смеется.)

– Я пытался работать в различных структурах, но все это было не мое. Есть такая особенность – когда попадаешь в мегапроект, очень сложно потом найти себе место. Голову ведь никуда не денешь. (Смеется.)

– Да. Он позвонил, мы рано утром 9 декабря встретились, а 10-го я уже был у мэра на собеседовании. Оно длилось, наверное, минут 10. Сергей Семенович [Собянин] знал обо мне, будучи в аппарате правительства – было много административных задач, в том числе связанных с ОЭЗ. И он знал про мой уход. Первый его вопрос был, почему ушли.

– Ответил честно, честнее, чем вам. (Смеется.)

– Тогда создавался совершенно новый департамент, задача была – многое поменять, прежде всего целеполагание.

– В Москве есть территории, которые не требуют градостроительного вмешательства. Так вот первое при градостроительном развитии – не навредить, а помочь уже сложившимся территориям. Второе – там, где планируется градостроительное развитие, сделать это максимально сбалансированно с учетом опыта прошлых лет: чтобы была инженерная, социальная, транспортная инфраструктура. Сделать на хорошем эстетическом уровне, учитывая при этом ту некомфортность, которая есть: нехватка детских садов, школ, поликлиник.

Во всем этом процессе есть три главных участника: житель, город и инвестор. Задача градостроительной политики – чтобы интересы этих участников были сбалансированы. У города есть определенные цели, которые известны всем. Например, транспортная проблема – нужно строить метро, дороги, эстакады и т. д. Но одни жители этого хотят, а другие – нет. Нужно найти баланс между желанием властей улучшить город в целом и желанием людей в конкретном районе, которых это не устраивает. То же самое касается и других сфер – жилье, торговля, офисы. Там возникает другой конфликт – инвестор помимо задачи строительства должен не навредить жителю и заработать денег. Все это вместе, баланс трех участников, является приоритетом градостроительной политики. Но идеальных ситуаций нет. Иногда выхода нет, иногда бывают ошибки. Порой субъективный фактор преобладает над коллективным мнением.

– Например, два-три человека, включаясь в какую-то партию, делают на этом себе личный пиар. Второй аспект градостроительной политики – максимально снизить давление административных барьеров на градостроительную деятельность. Плохо не только инвестору, но и самому городу, жителю. Например, когда все размыто, каждый трактует правила так, как он хочет. А когда это регламентировано – все просто.

– Слава богу, я живу в Москве с 1983 г., знаю город. (Смеется.) Есть материалы генплана с существующим положением, возможностями развития. При Собянине появилась новая программа координации всех отраслей. В онлайн-режиме держим контакт со всеми отраслевыми департаментами, кому что нужно. И при наличии финансового ресурса выделяем приоритеты. Наш департамент стал основным составителем адресной инвестиционной программы. Мы собираем данные со всех департаментов, аккумулируем информацию, совещаемся, собираемся в ДЭПРе с точки зрения наличия бюджетных средств.

– У меня хорошая команда. Хорошая, профессиональная команда. Это очень важно.

– По принципу одинаковых ценностей. Какие ценности у меня, такие ценности должны быть у людей в моей команде. Надо быть порядочным и ответственным. А порядочность, как говорил Платон, – это честность характера. Ты должен говорить искренне, делать искренне, уметь слушать людей, давать возможность им высказаться – ставить задачи, не мешать им работать.

– Мои замы искренни передо мной. Я перед ними. Я знаю, что никто из замов меня не предаст.

– Конечно, военная среда формирует некую ментальность, дает определенный стержень.

– Им должно быть комфортно. Они должны понимать, что руководитель доверяет, но при этом и спрашивает. И не ограничит их предложения, инициативу.

– Когда пытается параллельно жить второй рабочей жизнью. Я старался воспитывать и давать шанс, порой даже больше чем три. Но таких решений принимал не так много.

– Все относительно.

– Если говорить о принципе, то я тремя руками «за». (Смеется.) Но тогда нужно создать в стране правильный институт кредитования. Если процентная ставка будет 1,5–2%, как в Европе, – нет вопросов. Но этого пока нет, и, если забрать у строителей этот вид финансирования, тогда можно сказать отрасли «до свидания». У нас ведь какая проблема есть? Принимая решения в одной сфере, забываем, что на нее параллельно влияют и другие законы. Одно поменяли, другое не сработало – и возник коллапс. Таким образом мы «навставляли» столько новых решений, что стройная система градостроительного законодательства нарушилась. Считаю, что градостроительные правила нельзя менять лет 20. А за эти 20 лет произошли колоссальные перемены! Изменился Земельный кодекс, Градостроительный кодекс, появился закон о долевом строительстве и т. д.

– Это тема научной диссертации, никак не доберусь до нее. (Смеется.) Сейчас на федеральном уровне принято решение, что МГСУ, Академия архитектуры и строительства и другие ведущие вузы должны системно изучить эту проблему. Создается так называемая технологическая платформа, где как раз в одну матрицу уложить проблемы СНиПы, ГОСТы, СанПиНы, все это связать и понять, где красные точки и как можно на них повлиять. Красные точки – это как раз нестыковки, которые не позволяют проектировщикам однозначно и качественно принимать решения, а экспертизе – правильно и адекватно проводить экспертизу. Как пример – детские сады. Когда начали заниматься типовым проектированием, увидели, что СанПиНы, которые устанавливаются Роспотребнадзором (относится к Минздраву), не стыкуются с ГОСТом, который относится к строительным нормам. Зачем СанПиНу регламентировать расстояние от пола до подоконника? Даже по логике обычного человека. Мы эти вещи нашли, хорошо, Роспотребнадзор пошел навстречу. Но есть масса других моментов, с ними один департамент не справится.

– Желание такое есть. Но нужно понимать, что любые нормативные изменения относительно других государств – сложная вещь. Мы разные – по ментальности, по отношению к тому же строительству, проектированию. Если, предположим, в Европе воспитание качеств человека в новой экономической среде идет уже 600 лет, то у нас – только лет 25. Еврокоды позволяют оставлять решения на совести проектировщика – у него есть широкие полномочия, но такая же и ответственность. Если с его объектом что-то произойдет, то он не сможет больше заниматься проектированием. У нас в законе об архитектурной деятельности такой меры нет. Еще не настроена система, чтобы принимать такие краеугольные решения.

– Ликвидированы избыточные процедуры, такие как геотехническая экспертиза; согласование проектной документации на проведение работ, связанных с нарушением дорожной одежды, изменением или ограничением движения транспорта и пешеходов с ГИБДД; согласование проектов организации строительства и проектов производства работ на земляные работы в службе Госсанэпиднадзора; получение заключения о соответствии требованиям гражданской обороны и предупреждения чрезвычайных ситуаций проекта строительства. Двенадцать госуслуг в сфере строительства предоставляется через портал госуслуг города Москвы, шесть из которых можно получить только в электронном виде, а до 1 января 2016 г. исключительно в электронном виде будет доступно девять госуслуг. Сокращены сроки проведения государственной экспертизы проектной документации с 45 до 30 дней и выдачи заключения о соответствии – с 10 до 5 дней.

– На генплане должно быть отражено функциональное назначение будущих преобразований в виде картографии – где что можно: где сохраняемые территории, где реорганизуемые, с каким потенциалом, определены основные транспортные артерии, заложены основные тенденции развития. Все остальное – это элементы управления. Поэтому как стратегический документ он очень важен. Без него развиваться городу сложно.

– Это несовпадение может быть с точки зрения отношения экспертного сообщества, активных жителей. Это документ, который принят на законодательном уровне Москвы, проходит публичные слушания и в этой части он не очень гибкий. У Москвы есть желание этот документ сделать документом стратегического планирования, но не закреплять в нем дословно, добуквенно все планы. Ведь вызовы жизни более динамичны, чем документ.

– Закон позволяет. Надеемся, что на федеральном уровне не будут приняты те изменения, которые они хотят с точки зрения детализации генплана до квартальных планов. Умы теоретизируют, сравнивая Москву с маленькими городами. Мы сделали все, чтобы эта идея не превратилась в закон. Пока эта идея существует в виде законопроекта.

– Очень правильное решение Москвы – ежегодно проводить урбанистический форум. Это площадка, которая дает возможность услышать, что переживали другие мегаполисы. Ведь все наступают на одни и те же грабли. Наступил – больно! Еще раз наступил и в третий раз наступил. К четвертому форуму была презентована книга Эдварда Глейзера, известного урбаниста, он проводит анализ развития мегаполисов разных стран. Оказывается, дискуссия – надо строить жилье или не надо, много или мало – идет во всем мире. И она не закончена. Основной тренд в том, что жилье строить надо даже в сложившихся городах. Хотя какое-то время назад это вызывало у меня сомнение.

– Обновлять фонд – это раз. Любые 50 лет, в зависимости от фонда надо делать реконструкцию и строить новое. Второе: главный инвестиционный двигатель – это жилье. И те города, которые приняли для себя решение в сложившейся территории больше не строить, начали затухать. Ведь город – это еще и коммуникации, и его развитие напрямую от них зависит. Когда идет жилищное строительство – например, появляются новые жители – это дает возможность новых коммуникаций. Жилье строить нужно. Только строить правильно, там, где нужно, и не перенасыщать там, где его уже достаточно.

– Москва не гонится. Когда мы сравниваем мегаполисы, нужно понимать, что есть города уже сложившиеся, где освоены промышленные территории, нет ветхих зданий, приспособлены объекты культурного наследия. У них нет задачи градостроительного развития – только поддерживай и улучшай. А нам надо строить.

– Еще лет 100. С учетом новых территорий, промышленных территорий, набережных Москвы-реки, реновации жилого фонда только в ближайшие 20 лет нужно реновировать 50 млн кв. м.

– С точки зрения градостроительства – это комплексное развитие территорий, реновация промышленных зон (18 880 га), развитие присоединенных территорий (уже сейчас на 30% увеличилось количество жителей на новых территориях, вдвое увеличилось количество рабочих мест), строительство метро, создание нового наземного метро – реконструкция МКЖД. Строительство дорожной инфраструктуры – за пять лет построено около 400 км дорог. Знаковые объекты – проект развития Москвы-реки, парк «Остров мечты» в Нагатинской пойме, парк «Зарядье», развитие Мневниковской поймы и др.

– Дешевизна стройки или ее дороговизна не зависит ни от того, кто руководит департаментом строительства или казенным предприятием, ни от появившихся материалов. Она зависит от того, насколько сложнее стало строить в той или иной территории. На пустой территории это дешевле, на застроенной – дороже. Поэтому где-то строим быстрее и дешевле, где-то так же. Что касается метро и дороги – да, строить стали быстрее. Например, мостовые сооружения стали делить на участки, когда отдельно направленный съезд может функционировать самостоятельно, а не когда три съезда сдаются одновременно.

– Сейчас норма – 19,6 кв. м на человека, мы хотим в 2018 г. достичь 21 кв. м. В среднем в год будет строиться по 3 млн кв. м.

– Мы в начале пути. Перешли от концепции к территориальным схемам, разработали основные принципы развития. Это ресурс для города с точки зрения возможности больших инвестиционных вложений на неурбанизированной территории. Промзоны тоже имеют большой потенциал – около 18 000 га, но, знаете, насколько сложно туда войти инвестору? Можно готовиться 10 лет, чтобы начать стройку. В новой территории сложностей гораздо меньше.

– Сейчас при разработке проектов планировки подход принципиально поменялся с точки зрения – если строим жилье, смотрим и на обеспеченность рабочими местами. Напрямую посчитать метр на человека сложно. Понятно, что построенный объект создаст рабочие места в перспективе, но вопрос – заполнится он арендаторами или нет. Но, по крайней мере, заложенный потенциал это предусматривает.

– В центре сосредоточены историко-культурные, архитектурные ценности города, административные функции крупных компаний. Исторически сложились основные места приложения труда, непростая транспортная ситуация. Здесь особый статус по пешеходным зонам, общественным пространствам, паркам. Практически все департаменты правительства активно работают в центре. Было понимание, что нужно координировать работу разных ведомств с точки зрения реализации градостроительных планов развития. Чтобы увязать всех вместе и максимально снизить неудобства от разрозненной работы ведомств. Для этого создан штаб, в том числе мы помогаем инвесторам с точки зрения координации согласовательных процедур. Получить ресурсы по воде, канализации, электричеству гораздо сложнее, чем на периферии.

– Сейчас эта работа инвесторам не интересна. Но возникнет момент, когда потребность города появится, а возможностей законодательных нет. С точки зрения закона все, что под землей, регулируется законом о недропользовании. Законодательство пока не предусматривает деятельности с оформлением граддокументации, собственности. Поэтому мы не спеша, не форсируя ничего, провели работы – где желательно бы создавать общественные пространства под землей; подготовили концепцию законопроекта и направили его в Минстрой.

– Для этого нужно, чтобы созрели экономические условия. Интересантов пока нет, если бы они появились, вероятно, процесс пошел бы быстрее.

– В 2008 г. реконструкция всех пятиэтажек встала. Потому что вступили в силу изменения в Земельный кодекс, согласно которым город не мог предоставлять инвестору землю под строительство домов для переселения без конкурса. Раньше ведь как было? Пятиэтажка снесена, а под строительство город бесплатно выделяет землю. В момент вступления в силу кодекса на три года работа потеряла динамику. Нужно было сделать переходный период, чтобы люди готовились, а не считать всех строителей жирными котами. Мэр принял решение, что там, где невозможно привлечь инвестора, город войдет деньгами. В результате из 25 проектов 22 реализуются за счет города. 90% пятиэтажек снесено.

– Я так не считаю. Если говорить про подрядчиков, то они работают на грани рентабельности – нет системы долгосрочного планирования, они живут от заказа до заказа. Получили заказ, а дальше будь что будет. Как они должны развиваться в таких условиях? Покупать технику, создавать имущество? Конечно, инвесторы живут получше. Но у них другие проблемы. Зарабатывая деньги, они вкладывают их в землю на перспективу. Тут зачастую появляется дисбаланс, когда коллектив и потенциал есть, а работы нет.

– Нет такого понятия «девятиэтажки», все зависит от состояния дома.

– Это не моя идея, это идея жителей Мишина. Очень интересный проект, мы заметили их, поняли их трудности. Поняли, что они сами не смогут преодолеть административные барьеры – под этот вид реконструкции система еще не выстроена. Поэтому мы вступили с ними в сотрудничество, и на их примере разработали целую методику. Они владеют квартирами в доме и пытаются надстроить дом, чтобы увеличить габариты квартир. Когда была двухкомнатная квартира, вложились по себестоимости – порядка 87 000 руб. в метр – и получили дополнительную площадь и расселились.

– Хорошим опытом были экономические зоны – там было не только строительство, но и системный анализ, проектирование. Старт в департаменте был сложным: задачи ставились амбициозные, сроки ставились сжатые. Нужно было создать новую систему. Мы единственный департамент, который ведет сразу две госпрограммы – «Градостроительная политика» и «Жилище». Пока показатели, заложенные в них, выполняются.

– Однозначно не отвечу. Карьера для военного, безусловно, важна. Сегодня государственная служба предполагает аналогичные звания. Поэтому морально я удовлетворен. (Смеется.) Но есть большое удовлетворение и от того, что ты приносишь пользу городу. И когда вижу, что что-то делается не так, мне тоже больно, потому что я житель Москвы. Поэтому я реагирую на это, имея возможности как чиновник. Если что-то не так в проекте планировки, бюджетном проекте, технологических заданиях по объектам – я отказываюсь согласовывать. Вообще, работать в Москве, не любя ее, плохо. Тем более в нашей сфере, где ты создаешь объекты на долгие годы. А я Москву люблю.