Юрий Трутнев: «Мы просто отсечем обман»

– Насколько мне известно, «Роснефть» сейчас снизила активность в подготовке этого проекта, во всяком случае на площадке правительства.

В сентябре 2013 г. президент Владимир Путин прямо во время визита на Дальний Восток объявил о назначении Юрия Трутнева вице-премьером по этому региону. В тот момент Трутнев работал помощником президента. Региону нужен был сильный лоббист, говорили тогда чиновники.

Трутнев получил должность специального вице-премьера и полпреда в одном лице. Его назначение было не первой попыткой решить проблему управления Дальним Востоком. В 2012 г. возглавлявший тогда МЧС Сергей Шойгу предлагал создать мегакорпорацию, которая занялась бы развитием региона, будучи выведенной из-под большинства федеральных законов. Но для универсального Шойгу тогда нашелся другой пост. На смену корпорации пришла идея создать профильное министерство, которое появилось в правительстве Дмитрия Медведева. Но больше года новое министерство оставалось без полномочий и денег, успело составить перечень «приоритетных проектов» на 5 трлн руб. и запрос на финансирование своей ФЦП в 20 раз больше бюджетных лимитов.

Увлеченный восточными единоборствами Трутнев воспринимает отстаивание интересов вверенного ему региона как поединок: если договориться с коллегами не удается, то в противостояние вмешиваются «рефери» в лице премьера и президента, рассказывает он. Подход у Трутнева простой: он ездит на каждую новую площадку для территории опережающего развития (ТОР) – «людям в глаза посмотреть», встречает инвесторов вопросом «Что от нас надо?» и готов поручиться перед бизнесом бюджетными деньгами, даже если Минфину это не нравится.

– Могу привести простые цифры: у нас темпы роста ВРП на Дальнем Востоке – 5,9% за I квартал 2015 г. и 5,3% за прошлый год. В январе – марте этого года впервые с 2011 г. в целом по Дальневосточному федеральному округу отмечается положительная динамика инвестиций в основной капитал. Индекс физического объема инвестиций – 110,4% (по России – 96,4%). Насколько созданная нами конструкция будет эффективной – покажет время.

– Интерес к тому, чтобы вкладывать на Дальнем Востоке, развивать бизнес в регионе, растет. Корреляции кризисных явлений с этим я не вижу. Семь месяцев назад одна крупная компания, название пока раскрывать не буду, пришла ко мне с декларацией: «Мы хотим работать на Дальнем Востоке!» Вперед, кто ж мешает? Несколько дней назад мы с ними встретились снова – у них уже большая презентация, семь проектов, все просчитаны и проанализированы. Теперь идет конкретный разговор – что надо, чтобы эти проекты начали работать.

– Но ведь экономика – штука гибкая. Если, например, предложить бизнесу сверхблагоприятные условия для определенной территории: налоги – ноль, инфраструктуру всю подведем, разрешения все за вас сделаем – знаете, какое будет количество желающих? Весь вопрос в конкурентности инвестиционного климата. С улучшением условий активизировались те компании, которые давно рассматривали возможность работать и расширяться на Дальнем Востоке, в том числе и крупные, вертикально-интегрированные. Инвестировать готовы и те, кто давно работает на Дальнем Востоке, много местных компаний. Есть и иностранные инвесторы, но подавляющая часть заявок на новые проекты, которые мы получаем, – от российского бизнеса. Оценочно – 80%.

– Я считаю, что хорошо. Надо развивать свой бизнес. Правительство должно помогать гражданам России и российским юрлицам, которые готовы вести бизнес в стране. Мы создаем новые рабочие места, экономику новую создаем. Условия, которые мы предлагаем для зарубежных инвестиций, такие же, как для российских, но отдавать приоритет именно зарубежным инвестициям, мне кажется, неправильно.

– Нам сейчас нужно не просто увеличить объем инвестиций, нам нужно сделать это достаточно быстро. Я вас уверяю, что любой резидент страны гораздо лучше знает условия экономической деятельности, законодательство, местные особенности. Наши инвесторы могут стартовать гораздо быстрее. А инвестиции в другую страну – это всегда преодоление барьера. Я с этим сталкивался. Иностранный инвестор всегда думает: «А как ко мне отнесется правительство? А вдруг у них изменится настроение? А вдруг что-то произойдет?»

– Если это так, значит, они будут работать, а мы будем учиться. Любые экономические процессы надо использовать в своих интересах, в интересах развития страны. Великолепный пример в этом отношении – наши соседи из Китая. Они открыты ко всем, но они успешно развивают свой бизнес, свою экономику. Конечно, и наши ворота для иностранных инвестиций открыты. Мы, как любая страна, заинтересованы в высокотехнологичных инвестициях. И говорить, что наши механизмы привлечения инвестиций созданы только для российских компаний, тоже нельзя. У нас метод регулирования ручной по каждому проекту.

– Звучит нормально, когда речь идет о поддержке. У нас были смешные разговоры с инвесторами, когда они говорили: «Ой, вы создадите управляющую компанию – это вы что, будете управлять нашим проектом?» Мы не собираемся вмешиваться в суть проекта. А управлять мы будем только тем, что касается государственной поддержки: чтобы инвесторы не бегали по всем министерствам, не собирали много бумажек, чтобы у них был единый уполномоченный орган, для которого главная задача – им помогать. Я это имею в виду под ручным управлением. Принципиально то, что государство само не конструирует проекты. Может быть, мы этим когда-нибудь и займемся.

– Может, и не надо, а может, потребуется в каких-то случаях. Но вот, например, та же самая ВНХК (Восточная нефтехимическая компания. – «Ведомости») – это проект такого масштаба, который вряд ли без государства реализуется. Но мне больше нравится ситуация, когда мы ничего бизнесу не навязываем. По сути, что мы делаем для бизнеса? Мы смещаем точку экономического равновесия. Если у вас проект с учетом всех показателей – стоимости кредита, рабочей силы, ресурсов, сроков – получался с рентабельностью в 5%, вы сидели и думали: «Зачем я в это полезу? Что-нибудь на рынке заболтается – и я останусь без денег». А если вам дадут налоговые преференции, подведут инфраструктуру, вы потратите гораздо меньше времени на согласования, у вас рентабельность вырастает, например, с 5 до 20%. Вот наша работа.

– Деньги непосредственно в проекты мы можем дать только через Фонд развития Дальнего Востока. Его все привыкли называть «пресловутым», но мы уже переделали инструкцию Минфина, которая ограничивала его деятельность, сейчас продолжаем работу над проектами. Целевая установка такая: на конец этого года они должны вложить половину капитала, т. е. 7,5 млрд руб. Но я с ними поступаю так же, как с бизнесом: т. е. они работают над проектом и несут за него полную ответственность, а мы не будем навязывать какие-то условия. Можем только согласиться или не согласиться. Сейчас у фонда на рассмотрении четыре проекта: в их числе – развитие аэропорта Хабаровска, строительство транспортно-перегрузочного комплекса в бухте Мучке, создание транспортной инфраструктуры для Беринговского каменноугольного бассейна, строительство железнодорожного мостового перехода через Амур.

– Мы помогаем снизить издержки. Яркий пример – Беринговское месторождение угля на Чукотке. Оно в 39 км от бухты, в которой достаточно легко сделать причальные сооружения, т. е. нужно 39 км дороги, чтобы его запустить. Это хороший проект, и вот так его можно поддержать. Но в любом случае мы должны вместе с инвестором понять, что проект будет успешным. В противном случае тратить на это бюджетные деньги как минимум странно. И конструкция должна быть сбалансированная – тут на совещании люди подняли правильный вопрос. Я им все про их ответственность напоминаю, а они говорят: «А вы тоже будете отвечать?» Ну а как еще? Если мы призываем к ответственности ту сторону, значит, и мы должны брать на себя обязательства.

– Думаю, на эту тему нам еще придется поспорить с коллегами немало, но скорее всего придется вводить финансовую ответственность.

– Скорее всего им это не понравится. Им многие наши идеи не нравятся, но мы объясняем, что для пополнения бюджетов в будущем все это все равно надо делать. Конечно, надо сделать так, чтобы эта ответственность перед инвесторами никогда не была реализована. Если выделены бюджетные деньги, никаких проблем в принципе быть не должно – надо построить в срок, и все.

– И на Дальнем Востоке пока часто возникают, хотя мне кажется, что этого быть не должно. Если есть подрядная организация и она взялась за строительство, она просто должна выполнить все в установленный срок.

– Мы не можем приступить по простой причине: еще не принято финансовое решение. Фонд развития Дальнего Востока, может быть, войдет в этот проект. Сейчас они рассматривают этот вариант.

– По поводу проектов проблем нет. Да и не так часто правительство вмешивается в осуществление конкретных проектов, только по самым крупным. Cложнее с нормами регулирования. Когда я считаю, что в целом регулирование в данной отрасли выстроено недостаточно эффективно, не содержит в себе стимулов к развитию, это более серьезные споры, поскольку мои предложения требуют реформ на всю отрасль и на всю страну. В том, что касается Дальнего Востока, меня откровенно не очень устраивает, как работает лесная, рыбная отрасли, как у нас осуществляется регулирование в судостроении. Здесь у нас много обсуждений, у моих коллег свое видение, но у нас есть рефери – председатель правительства, президент. Если не находим общего решения, выходим на них.

– Иначе меня выгнать было бы надо. Бывают концептуальные споры и по тем механизмам развития, которые мы создаем для региона. Например, мы вносим новое предложение по преференциальному режиму – меня спрашивают: «А зачем? У нас же уже есть льготы для инвесторов!» Но если бы и так все отлично работало, то почему у нас темпы роста тогда не такие замечательные?

– Если не успело, то тем более нужно ускоряться! Если бы мы развивались теми же темпами, как Китай или Сингапур, – не было бы вопросов, но пока не получается. Поэтому мы должны вместе с бизнесом найти те режимы, в которых мы сможем выйти на устойчивые и высокие темпы развития экономики. Я прекрасно понимаю, что те институты развития, которые мы сейчас запускаем, пока выполняют в большей степени моральную функцию. Чтобы они начали влиять на рост ВРП, нам потребуется еще 1,5–2 года. Надо, чтобы на земле что-то появилось в тех же ТОРах (территориях опережающего развития). Рост, который уже есть, на мой взгляд, в большей степени связан с тем, что в регионе изменилось настроение.

– Точка начала роста – это два месяца после начала паводка. Люди поверили, что правительство не бросит их в беде, что мы вместе с ними, что никто не останется без жилья. Уровень одобрения власти после паводка вырос в 2,5 раза. После этого еще один всплеск – связанный с Крымом, и мы вышли на рост в 3 раза. Регион всегда считался фрондирующим. Один из хороших результатов – то, что люди теперь поверили. Сейчас надо не обмануть их ожидания.

– Выборы губернаторов – это их забота.

– Я, если помните, сам избирался в качестве губернатора – и не могу сказать, что так уж активно ходил за поддержкой центра. Для губернатора самое главное – это служение людям, их доверие. У нас уже произошла определенная ротация: сменился губернатор Еврейской автономной области из-за перехода Олега Николаевича Кожемяко на Сахалин, поменялся губернатор в Амурской области. Вот сейчас Олег Николаевич пришел на Сахалин, ему нужно доказать, что он готов взяться за состояние экономики, надо, чтобы также поверили люди. Ему это удастся, но это его работа. Мы достаточно часто ездим на Дальний Восток, но вот на Сахалин пока не поеду. Зачем мешать губернатору, давать какие-то ложные сигналы? Ну, постою я с ним где-то – это же несерьезно, это все равно его ответственность. Зачем я буду за рукав дергать? Когда он освоится, я с удовольствием приеду, чтобы вместе решать задачи развития Сахалина. Я давно говорю там на совещаниях – с такими доходами там давно должно быть как в Кувейте, да что-то на улицах пока совсем этого не видно.

– Информация о том, что у Хорошавина есть проблемы, у меня, естественно, была. Что касается процессуальных действий правоохранительных органов, то они осуществляли их в соответствии с собственными планами.

– Я бы был никуда не годный полномочный представитель, если бы я не знал, что из себя представляет каждый губернатор Дальнего Востока, как он работает, какие у него зоны риска. Я обязан знать это, контролировать и докладывать своему руководству, что на местах происходит.

– Давайте мы не будем входить глубже в эту тему. Я сказал достаточно, чтобы общая ситуация была понятна.

– Для меня это не было большой неожиданностью.

– По-вашему, нужно ограничить количество регионов, в которых человек может быть губернатором? (Смеется.) Решение о назначении врио губернатора принимает президент. Если вас интересует мое мнение, то могу сказать, что у правоохранительных органов существуют вопросы не только к Хорошавину, они к целому ряду людей, которые работали вместе с ним. Нельзя не сказать о том, что сформировалась какая-то определенная общность, привыкшая нарушать закон. В этом случае человек, который возьмется руководить этим регионом, не должен иметь никаких контактов с этой общностью. Он должен быть абсолютно свободен в своих решениях – иметь возможность уволить всех до одного, если это потребуется. Олег Николаевич [Кожемяко] хорошо работал на предыдущих участках. А на Сахалине нет права на ошибку, потому что это особый регион. Это регион с огромными доходами, который годами очень плохо развивался. Ситуация, при которой кто-то выйдет туда, а потом через какое-то время окажется, что у него тоже что-то не получается, недопустима. С этой точки зрения Олег Николаевич – очень хорошая кандидатура.

– У нас позиция определена: у нас есть участки недр федерального значения, у которых есть предусмотренные законодательством ограничения. Я не министр природных ресурсов уже некоторое время, но, насколько я знаю, никаких предложений по изменению этого законодательства не существует. Я участвовал в подготовке этого закона и помню первую реакцию: «Россияне взяли и опять нас во всем ограничили». Но недели через две появилась хорошая оценка бизнеса: правила игры понятны, можно работать. Компания идет в правительственную комиссию, оформляет документы. Все прописано в законе, проблем нет. Представление о том, что на Дальнем Востоке все будут только полезные ископаемые выкапывать, далеко от действительности. Меня радует, что проекты самые разные: переработка тех же полезных ископаемых, производство стройматериалов, машиностроение, сельское хозяйство, туризм.

– Будет, и это не единственный металлургический проект там.

– Проверка Счетной палаты подтвердила, что к компании есть вопросы. Основные были связаны с реализацией непрофильных активов. Какие-то активы покупались дорого, а продавались дешево, компания несла убыток. При этом как-то не очень открыто шел разговор на эти темы. А я все-таки исходил из того, что крупнейшая компания на Дальнем Востоке должна быть прозрачной. Тем более она таким бизнесом специфическим занимается, где очень важна прозрачность.

– У всех золотых месторождений в регионе одна и та же проблема – энергия. Но по энергетике простых решений нет. Мы на прошлой неделе смотрели решение для новой схемы энергоснабжения Чукотки. Стоит это решение 120 млрд руб., найти сейчас такую сумму не очень простая задача. Но Билибинская станция все равно выйдет из эксплуатации, нам все равно эти решения придется принимать. Сейчас надо с этим разобраться.

– Давайте это рынок отрегулирует. Никому же не понравится, если мы будем сидеть в правительстве и говорить: «Здесь построим завод СПГ, а здесь не построим».

– Может, это плохо? Мы стараемся этого не делать. Найдите, чем я директивно командую в экономике, и повесьте мне на дверь. Я считаю, что мы в этой части работаем квалифицированно.

– У меня в кабинете бывают люди, которые приходят с пионерской декларацией: «Юрий Петрович, а мы хотим работать на Дальнем Востоке!» Работайте! От нас что надо? Мне кажется коренным вот этот вопрос. Если мы в чем-то должны помочь – земля, инфраструктура, энергетика, – это понятно. Если такая помощь не нужна, то можно, наверное, уведомить, но у нас нет такого порядка, что проекты должны согласовываться.

– Для нас очень важно не приглашать людей абстрактно. Конечно, мы презентуем на форуме все те инструменты, которые у нас сейчас есть, расскажем, как изменились условия для инвестиций: ТОРы, земля, инфраструктура, свободный порт Владивосток. Но у нас предложение и спрос инвесторов уже находятся в хорошем балансе: сейчас утверждены девять ТОРов, одобрены шесть инвестиционных проектов, при этом у нас еще столько же лежит в корзине в высокой степени готовности. Если взять проекты в более сыром состоянии, то их втрое больше. Получается, у нас четырех- или пятикратный запас прочности по количеству инвестпроектов и заявок на ТОРы. Поэтому мы очень спокойно рекламируем инвестиционные возможности и звать инвесторов очень громко пока не хотим – мы просто можем не обработать все заявки. Это же не просто бумаги подписать: надо инфраструктуру строить, запустить управляющую компанию, чтобы она решала все вопросы с выделением земли и другими согласованиями.

– Дополнительных инвестиций в инфраструктуру к форуму мы не планируем. Что касается объектов, которые строились под саммит, – мы, например, построили отличную материальную базу университета. Может ли она работать эффективнее? Да. Более того – должна. Мы сейчас думаем над тем, как этот процесс запустить. На острове Русский получился университет, и теперь там надо стараться делать интеллектуальный центр.

– Тогда уж новая Кремниевая долина. Я недавно как раз говорил с одним из представителей Кремниевой долины на эту тему. Сейчас мы создаем концепцию по острову Русский. Надо понять, что надо сделать, чтобы на острове Русский были конкурентные учебные заведения мирового уровня, чтобы там учились лучшие студенты. Эту задачку мы сейчас пока решаем на бумаге. Потом под нее придется найти деньги, потому что здесь на частных инвестициях не выедем, придется государственные деньги привлекать. Если мы говорим о частных инвестициях, я уверен, что деньги под высокоэффективные проекты можно найти всегда, денег в мире много. Но здесь нужны бюджетные вложения, это другая история.