Максим Медведков: "Выйти из ВТО намного проще, чем в нее вступить"

- Когда Россия официально станет членом ВТО?

- Не позже 23 августа. Наше Министерство иностранных дел проинформировало в понедельник, 23 июля, генерального директора ВТО, что все процедуры выполнены. Через 30 дней после того, как в Женеве получают эту нотификацию, мы становимся членами ВТО.

- Процесс ратификации длится с 16 декабря, т. е. примерно семь месяцев, это долго по сравнению с обычными сроками?

- Обычно период между завершением переговоров до даты присоединения занимает 90 дней, но мы просили о 220 днях по ряду причин. Главная причина заключалась в том, что мы не хотели смешивать два процесса: процесс выборов и процесс рассмотрения законопроекта о ратификации, потому что важно отделять политику от экономики. И наши коллеги в ВТО пошли навстречу, они все понимают, поскольку сталкивались с такими же проблемами в рамках своей внутренней политики.

- Почему депутаты устроили такое шоу с ратификацией [члены КПРФ, ЛДПР и "Справедливой России" попытались заблокировать вступление, их жалобу отклонил Конституционный суд], вроде бы время споров о ВТО к моменту внесения закона в Госдуму прошло, нет?

- В Думе есть сторонники и противники ВТО, но есть также много депутатов, у которых наблюдается попросту нехватка информации. Например, стандартный вопрос, который мы получали в ходе практически всех заседаний: что правительство намерено делать во исполнение обязательств, которые мы приняли, вступая в ВТО, по выравниванию внутренних и мировых цен на энергоносители? Но ответ очень простой: мы таких обязательств на себя не брали. И много есть других вещей — проблемы приписываются вступлению в ВТО, хотя они никакого отношения к ВТО не имеют, просто не существуют в этом пакете. Хотя история нашего присоединения давно публична, и не с декабря прошлого года она началась, а почти 20 лет назад.

- Вы разъясняли, уговаривали?

- Мы не хотели, чтобы это был политический процесс. Наша страна присоединяется не к политическому соглашению, а к экономическому договору. Вести дискуссию на основе политических эмоций бесполезно. Необходимость объяснения сути обязательств – это да, это наша прямая обязанность рассказать, о чем мы договорились, какие будут последствия, как мы воспользуемся преимуществами. Это наша работа, и мы ее будем делать и после присоединения. Настоящая работа с ВТО начнется, когда мы, как и другие 155 стран, будем вместе участвовать в выработке правил международной торговли и будем вместе их применять.

- Казахстан, наш партнер по Таможенному союзу, тоже находится на финальной стадии вступления в ВТО?

- Казахстан находится в процессе присоединения. Мы оценивали всегда, что он идет с интервалом от России в год-полтора. Этот интервал сохраняется, сейчас их переговоры входят в завершающую фазу. И когда Россия присоединится к ВТО, думаю, мы изнутри поможем нашим коллегам быстрее закрыть этот вопрос. Ну и, конечно, наши партнеры из Белоруссии хотят сейчас свои переговоры активизировать. Важно, чтобы все три страны Таможенного союза были участниками ВТО, — в этом мы им тоже поможем. Мы уже им помогли, исполнив роль определенного тарана: те обязательства, которые мы согласовали в ВТО в части Таможенного союза, нашим партнерам уже не придется пересогласовывать. Могут возникнуть определенные проблемы с таможенными тарифами, поскольку те условия, на которых Россия завершила переговоры, и те условия, на которых, как мы знаем, завершит переговоры Казахстан, — они разные, например по автомобилям, самолетам. Нам придется вместе с нашими партнерами из ВТО подумать, как их совместить. Но это абсолютно нормальная процедура — Таможенный союз не один такой в мире, и ЕС проводит точно такие же переговоры, когда расширяется. Алгоритм действий понятен, он занимает какое-то время, но это непринципиальная проблема.

Российская сторона подготовила поправки к Единому таможенному тарифу (ЕТТ). Работа проведена огромная, потому что нашим коллегам пришлось смотреть на более чем 11 000 ставок таможенных пошлин, перед этим еще пришлось перевести номенклатуру 2007 г., в которой отражены наши обязательства, в номенклатуру 2011-го, в которой функционирует ЕТТ. 20 июля совет Евразийской экономической комиссии утвердил обновленный ЕТТ, он начнет действовать в странах Таможенного союза с момента присоединения России к ВТО.

- Когда вам говорят об опасности вступления в ВТО, какой главный контраргумент вы приводите?

- ВТО — это 155 стран, и к ним желают присоединиться еще порядка 25-30. Значит, все считают, что это полезно, раз хотят присоединиться. Выйти из ВТО, скажу на всякий случай, намного проще, чем в нее вступить. Процедура проста: МИД пишет ноту — хотим выйти, и через шесть месяцев мы свободны как ветер. Но никто не собирается этого делать. Потому что, если все мировое сообщество, 95% мировой торговли, уверено, что это хорошо, то, наверное, для нас это плохо быть не может, потому что мы часть того же сообщества. Понимаю, что это абстрактный аргумент, но если мы перейдем на аргументы конкретные, то их наберется если не тысяча, то во всяком случае многие сотни - и они могут играть разную роль для разных участников экономической жизни.

Например, для любого потребителя в России, для нас с вами как для частных лиц, это, безусловно, хорошо: мы со временем получим более дешевые товары и услуги и гарантии того, что в отношении качества этих товаров будут применяться международные стандарты. Если мы с вами компании, то плюсы и минусы будут зависеть от того, в каком секторе мы работаем. Например, наши банкиры всегда нам говорили - и, собственно говоря, мы на этом завершили переговоры, - что им нужна защита рынка от иностранной конкуренции, потому что наша банковская система достаточно молода, нам нужно "накопить жирок", чтобы конкурировать на равных — а это не на год и не на два! При этом они говорят: знаете, если вы решите снижать пошлины на автомобили, снижайте их до нуля, потому что мы хотим ездить на хороших иностранных автомобилях…

- Эгоисты какие.

- Эгоисты. А производители автомобилей говорили все наоборот: вы должны автомобильную отрасль защитить максимально, потому что автомобили — это рабочие места, это сталь, это чугун, большая часть реального сектора нашей экономики. Но пустите сюда иностранные банки, с нашими банками работать нельзя — "длинные деньги" дòроги, конкурировать с такими дорогими долгосрочными кредитами невозможно! Видите, какие у всех разные точки зрения. Поэтому для производителей товаров и отраслей сферы услуг присоединение будет иметь разный эффект, для кого-то — позитивный, для кого-то — нейтральный. Могут возникнуть риски для отдельных предприятий, но связанные не столько с ВТО, сколько с тем, что эти предприятия сейчас находятся не в лучшей форме. ВТО может подтолкнуть существующие для них негативные тенденции, но никогда ставка тарифов не будет играть определяющую роль в оценке конкурентоспособности конкретного товара конкретного предприятия.

- Предприятие, которое посчитает себя пострадавшим, сможет пожаловаться и рассчитывать на помощь?

- Оно имеет право жаловаться в Евразийскую экономическую комиссию: туда нужно представить доказательства, что твоему предприятию, твоей отрасли по-настоящему плохо, потому что импортный тариф снизился, поэтому на твоем предприятии есть финансовые проблемы, проблемы со сбытом, проблемы с персоналом, ряд других проблем. После расследования соответствующих доводов комиссия может принять решение по защите рынка. Это один из инструментов, который реально очень эффективен. Плюс мы можем применять ряд горизонтальных мер поддержки в отношении всех секторов экономики. Например, мы можем ограничить доступ иностранных товаров и услуг к системе госзакупок – это триллионы рублей ежегодно. Мы можем маневрировать с налогообложением, ценами на услуги естественных монополий, с валютным курсом, многими другими инструментами.

- Считается, что России предстоит принципиально изменить систему субсидирования в нескольких отраслях...

- Условия вступления дают нам возможность субсидировать и поставщиков услуг, и потребителей услуг. Здесь ограничений нет. К этому мы должны добавить всю «социалку» — никто не ограничивает наше право на оказание мер поддержки, связанных с социальной защитой граждан. По крайней мере, из того ассортимента мер поддержки, который есть в Европе и в России. У нас остается товарный сектор. Там действительно есть определенные ограничения по субсидиям: мы можем субсидировать потребителей товаров, но при условии, что не будем диктовать потребителям, что они должны покупать товар только российского производства. Пожалуйста, выдаем субсидию, покупай трактор, но мы не можем говорить, что это должен быть обязательно российский трактор. Но если мы даем субсидию производителю - то только российскому.

Экспортные субсидии запрещены, и мы не можем давать субсидии, которые имели бы основной своей целью импортозамещение. Под эти категории у нас сейчас попадает три программы из нескольких десятков, а может быть, и сотен. Это главным образом сельхозмашиностроение — комбайны, сеялки и проч., лизинг самолетов и судостроение — там небольшой объем. Мы должны пересмотреть формат этих программ, поскольку там действительно субсидии предоставляются российским потребителям под условие приобретения товаров российского происхождения. Мы должны переформатировать программы таким образом, который предусматривал бы передачу средств, преференций производителю. И при определенных условиях это можно делать, не нарушая наших обязательств. Главная тема обсуждения — это, конечно, сельхозмашины.

- Членство в ВТО не осложнит антикризисную поддержку предприятий, если она вдруг понадобится? Выдачу госгарантий по кредитам, например…

- Не хотел бы давать сейчас оценку, можно это делать или нельзя. Здесь много технических, правовых нюансов. Но я хочу сказать, что все страны, у которых были деньги в период первой волны кризиса, тратили их таким образом, который, скажем так, содержал признаки по крайней мере не полного соответствия требованиям ВТО. Потому что ВТО никогда не была приспособлена к кризисным ситуациям, идеологически она рассчитана на спокойное развитие, и в кризис некоторые страны выходили в своей политике поддержки в некие серые зоны. Мы тоже так делали и, скорее всего, станем делать, если это потребуется в будущем.

Приведу пример: Евросоюз на поддержку автопрома в кризис потратил 22 млрд евро. Но это не была поддержка конкретных компаний, это была в основном поддержка научно-технических программ, программ разработок. Из этой большой суммы значительная часть пошла на разработку двигателя "Евро-6". Смотрите, что получилось, на самом деле это очень интересный ход: в период кризиса, когда у компаний нет средств, чтобы инвестировать в будущее, им государство помогло это сделать. И убило сразу двух зайцев: сохранило рабочие места, инженеров, научно-техническую базу, а с другой стороны, помогло компаниям создать двигатель совершенно нового поколения, который, когда его освоят, уже переведет автомобили совершенно в другую конкурентную нишу.

Наши субсидии были направлены, если помните, на конкретные предприятия. Правительства понимают, что в тяжелую минуту можно себе позволить определенные вольности. Но при одном базовом условии — такие вольности не должны повлечь рост протекционизма. Самое страшное, что может произойти, – это протекционизм. Это признается всеми - было признано на саммитах G8, G20, — что все мы должны воздержаться от протекционизма, потому что протекционизм — закрытие границ для торговли — может иметь куда более разрушительный эффект, чем субсидия, находящаяся в серой зоне.

- Кто отслеживает, вошла страна в серую зону или нет?

- Специальной организации нет, может, и не будет. Ситуацию контролирует в основном бизнес. Бизнесу интересно, что происходит у конкурентов. Вы же понимаете, условные субсидии автопроизводителям ЕС означают, что в Россию придут более дешевые иностранные машины, они же станут конкурировать с нашими. Так что если бизнес видит, что есть какая-то проблема, то, естественно, он нам сигнализирует. Точно так же их бизнес направляет бумаги или телеграммы в комиссию ЕС, если считает, что мы, Россия или Таможенный союз, что-то делаем не так, как должны были бы делать в соответствии с нашими обязательствами. Кроме того, члены ВТО обязаны многие вещи публиковать — это похоже на систему транспарентности соглашений в сфере обороны.

- Если говорить про отдельные отрасли — за какие пришлось сражаться на переговорах с ВТО?

- Существенная часть переговоров по присоединению к ВТО у нас закончилась лет пять назад, и тогда у нас представления о чувствительности отраслей были несколько иные. Например, мы защитили авиастроение — договорились о ввозных суперпошлинах: 12% на среднемагистральные самолеты и 7% — на дальнемагистральные. Это очень большие пошлины — учитывая, что самолет может стоить $100 млн. Сейчас у нас 20%, и мы можем оставить эту пошлину на семь лет с момента присоединения к ВТО, а потом снизить, но до значительных 7-12%. Но сейчас такие пошлины не нужны — спрос наших авиакомпаний ориентирован в основном на западные суда.

Вообще же, почти все зависит от самих отраслей. Если они нам говорят, что есть проблемы, а наш анализ показывает, что это действительно так, тогда мы вместе трудимся — разрабатываем меры, в основном связанные с тарифной защитой.

Например, автопром — антикризисная пошлина на легковые автомобили была введена на уровне 30%, до этого была пошлина 25% в течение многих лет. С даты присоединения у нас пошлина вернется к 25%, а потом снизится в течение семи лет до 15%. Это много или мало? Мы считаем, что достаточно. Компании, понятное дело, могут считать, что мало. Есть вопросы у инвесторов, которые пришли в автопром с ожиданиями, что система защиты серьезно не изменится. То есть мы должны подумать над мерами, которые эти ожидания в каком-то виде сохранят. Именно поэтому мы разработали проект, который поддержит инвесторов, заключивших инвестиционные соглашения в автопроме в последние годы. Тех, у кого производственные программы рассчитаны на длительный период времени — до 2019-2020 гг., поскольку наш переходный период по некоторым мерам заканчивается раньше, мы должны эту временную дельту компенсировать, — проект предусматривает дополнительные преференции. В чем именно они будут выражаться — это может быть очень широкий набор мер, которые не запрещены ВТО и позволяют влиять на рентабельность бизнеса. Закон предусматривает, что в бюджете на это могут быть заложены определенные средства.

А вот в легкой и текстильной промышленности есть небольшое, с нашей точки зрения, снижение тарифной защиты. Оно не является решающим на фоне той серьезной конкуренции, которую наши предприятия испытывают на этих рынках многие годы, особенно со стороны компаний из Юго-Восточной Азии. Бороться с этими конкурентами с помощью таможенных пошлин — дело сложное. Не все пошлины администрируются одинаково, если установить высокие барьеры, народ найдет, как их обойти. Именно здесь была бы более эффективна поддержка модернизации предприятий и косвенные меры — например, доступ к госзаказам: поставки для армии, флота, больниц. Сейчас у нас принят ряд нормативных актов, регламентирующих этот вопрос. Снижение пошлины на 3-4 процентных пункта в этих условиях никакой роли не сыграет...

- А что с IT-отраслью?

- У нас будет снижение тарифной защиты, коллеги об этом знают давно. Здесь любопытная ситуация: конкурентная экономика напрямую зависит от того, как у вас в стране работает сектор IT. Все прекрасно помнят, как велся бизнес в эпоху, когда были только стационарные телефоны, и как дела делаются сейчас. Поэтому с точки зрения всей экономики либерализация этого рынка — абсолютное благо, и чем больше будет предложение на этом рынке, тем лучше. Ну а местные компании всегда будут говорить, что им нужна защита. Здесь государство должно решать, каким путем идти. Либо создать максимум блага для всей экономики, понимая, что для отдельных участников возникнут проблемы, либо помогать этим участникам, но создать проблемы для всех остальных.

Россия никогда не производила всю необходимую инфраструктуру для современных гаджетов. Вопрос - нужно ли нам это? В США в свое время боролись за защиту своих национальных телевизоров, потом поняли, что это абсолютно бесполезно, потому что с японцами конкурировать уже было нельзя. И решили совершенно по-другому: сняли тарифную защиту, но создали специальные условия, чтобы инвесторы там, где это было необходимо, наладили производство. Многие государства пошли таким путем. Многие европейские страны - Великобритания, например - почти отказались от поддержки своей текстильной промышленности, приняв программу по трудоустройству тех, кто был в ней занят, — их переучили в основном для сферы услуг.

- Кто все-таки больше остальных выиграет — ритейлеры?

- Да, розничные компании — это мощный фактор, они действительно являются главными сторонниками ВТО. Когда мы разговаривали с ассоциациями наших ритейлеров, они особо отмечали, что в отрасли заняты сотни тысяч человек. Это важно, потому что в контексте ВТО проблема занятости не должна становиться острее.

- ВТО не занимается вопросами налогообложения, тем не менее отмена нулевой ставки налога на прибыль для агробизнеса обсуждается именно в контексте присоединения к этой организации...

- В дискуссии об этой мере [нулевой ставки] мы участвуем как эксперты, которые говорят, можно ли это делать или нельзя. Мы говорим: да, можно. Все остальное — это уже вопрос к нашим коллегам из Минфина, Минсельхоза, Госдумы. В целом коллегами из ВТО давно проведен сквозной анализ нашего торгового режима, а торговый режим — это ведь и налоговый режим тоже. В последние 10 лет к нашей налоговой системе претензий не было.

- В отчете Еврокомиссии, опубликованном в начале июня, сообщалось, что Россия является потенциальным нарушителем норм ВТО. Согласны с этим прогнозом?

- Могу сказать, что потенциальным нарушителем норм ВТО являются все члены без исключения. В этом удивительном материале, о котором вы говорите, есть только одна глава про отдельные государства, и она целиком посвящена России! Когда я все это прочел, думаю — ничего себе! Мы еще не вступили в ВТО, а уже оказались пионерами в нарушениях! Начинаем смотреть, в чем проблема. Семь мер перечисляется, действуют только две, остальные пять — в проектах, но лично я эти проекты даже не видел. У нас много проектов обсуждается, но до конца доходят, как вы знаете, немногие, часто — совершенно в измененном виде. Почему нас критикуют за то, что мы не сделали, либо говорят, что есть какие-то признаки нарушений, хотя для нас совершенно очевидно, что нарушений нет? Видимо, мы скоро сами начнем делать свои подобные публикации. У нас сразу наберется на небольшую книжку. Один Третий энергопакет ЕС [реформы, призванные объединить энергетический рынок Евросоюза] потянет на большую главу в такой книжке, с картинками.