«Венеция Казановы – Петербург Дягилева»: встреча символов эпох
Выставка об эпохе Дягилева превратилась в драму в четырех актах, наполненную предчувствием крушения империи
Структуру экспозиции «Любовь к трем апельсинам. Венеция Казановы – Петербург Дягилева» в Шереметевском дворце Петербурга выстроили по законам театрального жанра. В фойе происходит знакомство с действующими лицами, а четыре основных выставочных зала играют роль актов пьесы. В результате из необычной концепции выросла подлинная драматургия.
Эту выставку санкт-петербургский Музей театрального и музыкального искусства создал в альянсе с международным фестивалем искусств «Дягилев. P.S.» и посвятил юбилею: в 2022 г. исполнилось 150 лет со дня рождения легендарного импресарио и мецената.
Кураторы выставки Аркадий Ипполитов (Государственный Эрмитаж) и Наталия Метелица (Музей театрального и музыкального искусства) исследуют влияние венецианской культуры XVIII в. на искусство Серебряного века. Сюжетную линию пронизывают личности легендарного импресарио и мецената Сергея Дягилева и самого известного европейского сердцееда Джакомо Казановы. Первый определил эпоху, когда венецианская идея карнавалов прижилась в российской культуре, а второй стал его идейным вдохновителем.
Добавляет ли юбилейная выставка штрихов к портрету самого Дягилева? Отчасти: главные герои выставки все же не личности, а города и эпохи. Портрет импресарио кисти Константина Сомова разместили зеркально по отношению к портрету Казановы, написанному братом венецианца Джироламо Казановой. Расположив главных героев выставки глаза в глаза, ее кураторы обнажили перед нами и некоторое родство душ, проследив сходство в их самовосприятии.
Увлеченный игрок и любимец женщин, великолепный собеседник и истинный гедонист, который «наслаждался настоящим и презирал как будущее, так и тех, чей разум занят печальным делом его предугадывать» – так характеризовал себя Джакомо Казанова.
Мнение о себе Дягилева звучит в унисон: «Я, во-первых, большой шарлатан, хотя и с блеском, во-вторых, большой шармер, в-третьих, нахал, в-четвертых, человек с большим количеством логики и малым количеством принципов и, в-пятых, кажется, бездарность; впрочем, я, кажется, нашел мое настоящее назначение – меценатство».
Венецию и Петербург связывает воедино сказка Гоцци «Любовь к трем апельсинам», название которой вынесли в название выставки. Драму в четырех актах открывает зал «Венеция в Петербурге Серебряного века», где звучат главные мотивы и символы истории: карнавальность, театральность и чувственность. Второй акт и второй зал «Арлекины Серебряного века» – царство мистики и гедонизма, масок, свечей и зеркал, оммажи художников Константина Сомова и Александра Бенуа венецианским карнавалам, театральные искания режиссера Всеволода Мейерхольда и его единомышленников. Изящные жесты, пышные наряды, изысканная обстановка – в загадочном полумраке полотен мирискусников словно звучит беспечный смех их аристократичных персонажей, эхом которому откликается напоминание о неизбежности смерти. В третьем акте «Езда в остров любви» мы отправляемся в «Бродячую собаку» и погружаемся в атмосферу ставшего культовым кабаре и богемы Серебряного века, творившей жизнь по образцу комедии дель арте. Портреты участников любовного треугольника Александр Блок – Любовь Блок – Андрей Белый и работы Татьяны Гиппиус определяют драматургию зала. На первых ролях здесь работы Сергея Судейкина, с которых на нас смотрят главные герои подчеркнуто театрализованных, но при этом подлинно драматичных жизненных сценариев: Вера Боссе, Михаил Кузмин, Ольга Глебова-Судейкина.
Финальный акт, четвертый зал и трагическая развязка. «Маскарад. Время закатов» посвящен роковой для Российской империи дате: начало февральской революции 25 февраля 1917 г. ознаменовало собой начало конца империи. В этот же вечер на сцене Александринского театра в Петербурге давали премьеру лермонтовского «Маскарада» в постановке Мейерхольда, ставшего своеобразным реквиемом монархической России.
Этот зал воссоздает ощущение уходящего, гибнущего мира – то самое, которое отличало «Маскарад» Мейерхольда и художника-сценографа Александра Головина. На портрете работы Головина 1917 г. режиссер изображен в задумчивой позе. В зале музея Мейерхольд словно наблюдает за финалом трагических судеб – своей и Дягилева. Напротив этого портрета по другую сторону зала две картины. Первая – работа Владимира Дмитриева «Мейерхольд, уходящий в ночь». Она была написана в 1939 г., незадолго до расстрела режиссера. Вторая – картина Александра Головина «Носы гондол»: ночная Венеция, лунный свет, плеск волн, очертания гондол. На одной из таких лодок в 1929 г. Дягилеву предстояло отправиться в последний путь на Сан-Микеле – небольшой остров между историческим центром Венеции и Мурано, на котором расположено городское кладбище.
Несмотря на то что художественный материал выставки затрагивает достаточно узкий исторический отрывок – всего около 20 лет, – она будет интересна каждому, кто хочет осмыслить феномен Северной Венеции и природу этого образа. Восприятие Петербурга как Северной Венеции городу на Неве подарили участники объединения «Мир искусства» – Сомов, Бенуа, Лев Бакст, искренне разделявшие обожание, которое к итальянскому городу питал их покровитель Сергей Дягилев.
Копия не предполагает наличия собственной души, и в этом смысле образ Петербурга, созданный современниками Дягилева, отвергает обвинения во вторичности. Выставка дает возможность почувствовать разницу между оммажем и копированием и позволяет увидеть, что во многом благодаря Дягилеву великий итальянский город раскрыл перед русскими художниками Серебряного века свои мотивы, символы и смыслы. Трансформировавшись в визуальных и сценических образах, сегодня они уже стали частью собственной истории северной российской столицы.