«Чагин»: без памяти и влюблен
Евгений Водолазкин написал роман о мнемонисте, который мечтает о любви и забвенииС такими данными надо в цирке выступать. Чагин и выступал. На эстраде. Под аплодисменты публики воспроизводил любые последовательности чисел вплоть до номеров банкнот. Никакого обмана, все взаправду – Чагин вообще ничего никогда не забывал. Потому и страдал. Дар его всегда был его проклятием. Талантами студента в свое время заинтересовались понятные органы, решившие использовать мнемониста как живой диктофон. Оттепель оттепелью, а за этими интеллигентами нужен глаз да глаз.
Правда, страшнее особистов оказалась собственная совесть. Времена меняются, папки в особых отделах теряются, а Чагин помнил все свои ошибки, потери, обиды так, как будто случились они только что. Все люди как люди – тренируют память, чтобы помнить важное. Чагин всю жизнь учился забывать. Свою фамилию он явно получил от гриба, который нарастает на березах. Для дерева это подобие опухоли, и в то же время считается, что чага лечит человечий рак (о чем писал Солженицын в «Раковом корпусе»). Так и чагинская абсолютная память. Когда лекарство, а когда и беда.
Евгений Водолазкин постоянно меняет жанры и эпохи. Последний роман «Оправдание Острова» местами и вовсе был летописью-антиутопией. Неизменен лишь интерес писателя к уникальным героям и проблематике памяти. Огромный успех, а также премии «Большая книга» и «Ясная поляна» Водолазкину принесла книга «Лавр» – житие средневекового травника, который после смерти любимой женщины чувствует свою вину и живет ради искупления грехов. В «Чагине» коллизия в общих чертах будто бы схожая. Есть потерянная любовь, есть грех и есть искупление, только время действия – наше недавнее прошлое (последние события датированы весной 2018 г.).
С главным героем в этот раз Водолазкин отчасти разделил и свою профессию. Сам он ведущий научный сотрудник Пушкинского дома. И Чагин, закончив карьеру эстрадного мнемониста, стал работать в неназванном петербургском архиве. Архивист полжизни проводит в читальном зале за документами – менее авантюрную профессию еще надо поискать. Но даже этот этап чагинской биографии Водолазкин описал на удивление живо, с подобающим драматизмом (а «архивная субкультура», скажем так, вообще нечасто попадает на страницы художественной литературы). Настоящая интеллигентная (и интеллигентская) проза – занимательность текста обеспечивают не столько аттракционы, сколько мягкий юмор, точность характеров, точность фразы.
Романная архитектура напоминает собор. Легкий, устремленный вверх, с внутренними рифмами и рядами повторяющихся арок. Евгений Водолазкин не скрывает, что он человек верующий, но и не акцентирует это лишний раз. Так и в «Чагине» – на религиозные темы не говорят, Бога лишний раз не вспоминают, но сама хитрая сюжетная конструкция прозрачно намекает на некий высший замысел, не вполне понятный героям поначалу.
Судьба постоянно сталкивает Чагина с наследием Генриха Шлимана, знаменитого первооткрывателя Трои – легендарного города, который в древности осаждали ахейские мужи. Именно в шлимановский кружок интеллектуалов особисты засылали Чагина – как троянского коня. И именно в том кружке он обрел свою любовь – не Елену, но Веру. А позднее именно переписку Шлимана Чагину дали обрабатывать в архиве – немец имел бизнес в царской России и вообще нашей стране не вполне чужой персонаж.
Именно Шлиман выступает как антипод Чагина – как ролевая модель, на кого скромный мнемонист-архивист хотел бы быть похож. И не потому, что Шлиман в отличие от кабинетного ученого жил активной, по-настоящему авантюрной жизнью. И не потому, что вдохновенно врал, приукрашивая действительность, при каждом удобном случае. Археолог-самоучка стал объектом чагинской зависти по той простой причине, что жил мечтой. Ведь ту самую Трою он отыскал самым что ни на есть антинаучным методом, проигнорировав насмешки настоящих ученых. А именно воспринял легенду, донесенную до нас Гомером, как описание реальных событий. Детская мечта заставила его копать там, где никто не думал искать клад.
Водолазкин – авторитетный ученый и, по логике, должен быть поборником фактов, строгих научных методов. Но по роману видно, что какая-то юношеская романтика в духе Грина ему свойственна не в меньшей степени. Показательно, что в тексте вообще трудно отыскать «настоящие», реальные факты. Личность Чагина (живого диктофона!) раскрывается по примеру «Гражданина Кейна» – через субъективные рассказы его знакомых. Да, заглавный герой вел очень подробный дневник, но тот был украден, и нам достается лишь пересказ. Опять же – в чужом исполнении. Прямая речь Чагина прозвучит лишь ближе к финалу и то в форме поэмы, написанной, конечно же, гекзаметром в духе Гомера. Как ни парадоксально, убеждает Водолазкин, мечты и фантазии говорят о человеке больше, чем его поступки.
Автор «Чагина» профессионально занимается древнерусскими летописями, но в писатели-летописцы не стремится – не случайно действие заканчивается до пандемии и всех последующих судьбоносных событий. И это надо ценить – в России, кажется, почти не осталось популярных писателей, которые так ненавязчиво предлагают подумать о непреходящем.