Стабильность Конституции против нестабильности правил

Российский Основной закон – документ сакральный, но в особенном смысле. Это свойство, больше похожее на неприкасаемость, – то, к чему нельзя прикасаться, – может ведь быть и чем-то священным, и чем-то пугающим. На протяжении минувших 25 лет Кремль к Конституции почти не прикасался (президентский срок, названия и число регионов, но не более), но создал вокруг нее новый мир: новые структуры и полномочия, вечно меняющиеся законы и правила. Всеми силами стремясь избежать внесения физических поправок в текст Конституции, российские политики сумели одновременно полностью изменить реальную законодательную институциональную среду России.

Это среда, главное свойство которой – постоянное ожидание новых изменений. Одновременная стабильность Конституции и радикальная нестабильность реально действующих правил – как скипетр и держава – два символа российской власти и одновременно две ее философии. Возможность, застав всех врасплох, все поменять, начать войну, написать и принять какой-нибудь удивительный закон есть демонстрация силы и власти. Власть умеет управлять – процесс может быть сколько угодно непредсказуемым, пусть все враги сойдут с ума, пытаясь его понять, но результат должен быть предсказуемым. Пусть ни один выборный сезон не проходит по одним и тем же правилам, но сам Владимир Путин и любой рекомендованный им кандидат должны быть предсказуемо «избраны» на предназначенные для них должности. (Там, где выборы конкурентные, бывает обычно наоборот: процедуры предсказуемые, результат – нет.)

Парадоксальным образом это умение крутить руль в любую сторону в реальности демонстрирует ничтожность писаных правил и непредсказуемость движений «суверена». Это суверен Карла Шмитта: тот, главное умение которого – объявлять чрезвычайное положение. Эта философия ни в Конституции, ни в законах не описана – она имеется в виду, но вслух не декларируется. Объявить о ней и зафиксировать в законах было бы шагом честным, но этот шаг почему-то считается опасным. И это еще одна загадка: совершенно непонятно, где та инстанция, которая могла бы российских политиков укорить за отступление от идеалов Просвещения.

Собственно, декларируется именно это – философия, связанная с эпохой Просвещения и построенная на том, что подлинным сувереном государства является народ, составляющий республику. Если философия чрезвычайного правления остается принципиально только действием, а не словом, то философия республики есть как раз слово, а не действие. Это единственный официальный язык власти. Неизменность российской Конституции – часть этого языка.

Конституция нужна для того, чтобы показывать на нее и говорить, что она не меняется. Власти относятся к ней как к маскировочной сетке и даже готовы платить – не очень дорого – за то, чтобы она таковой оставалась, аккуратно выплачивая небольшие по меркам государства компенсации почти всем (исключения есть), кто выигрывает дела в Европейском суде в Страсбурге. Что делать с радикальной двойственностью российских норм и раздвоением Основного закона? Начать хотя бы с того, что описать словами тот, который реально действует.-