Зачем России враги

В 1999 г., в далекие времена, когда Владимир Путин еще не был президентом России, жители страны, вероятно, были наивны. На вопрос: «Кого бы вы назвали врагами России?» – чаще всего (30%) просто затруднялись ответить. Путин пришел на пост – и появилась ясность: доля затруднившихся с ответом в этом вопросе уже к 2003 г. упала в 10 раз. И сегодня она не больше 6%.

Конечно, и в 1999 г., еще по советской памяти, на первом месте среди врагов стояли США. Но их враждебную сущность тогда видели лишь немногие (22%). Пошли годы путинских президентств, наше ТВ оттачивало мастерство разоблачать врага, и теперь враждебность Штатов видят в 3 раза больше россиян (68%).

Сейчас считается, что в 1990-е мы стояли перед своими врагами на коленях. Тогда думали иначе. Во времена козыревской внешней политики, например в 1994 г., на прямой вопрос: «Есть ли у России враги?» – лишь 41% отвечал «есть», а 22% – «нет», 37% уклонились от ответов. Помнится, что среди говоривших, что враги есть, немало было тех, кто признавался: «Враги, конечно, есть, но кто – мы не знаем». Этот ответ следовал из представления, что врагов не может не быть, они должны быть. В этом смысле они нужны. Об этой потребности, открыто выражаемой определенной частью общества, но в той или иной мере присущей и остальным частям, политики знали. Они понимали, что полное отсутствие внешних врагов, из чего исходила внешнеполитическая доктрина ранних ельцинских лет, дезориентирует воспитанную в советских координатах публику.

Когда Андрея Козырева показательным образом отстранили от руководства внешней политикой, а тем более когда на управленческих высотах появились люди, чьей прежней профессией были поиск и разоблачение врагов, вернулась (или установилась) норма: две трети – три четверти россиян убеждены, что у России враги есть. Так оно было на протяжении всех путинских лет – вплоть до Крыма. (Напомним: рейтинг Путина в этот период находился именно в том же интервале значений.)

Присоединение Крыма вызвало у публики взлет добрых чувств ко всем, даже к правительству и депутатам. Их хронически низкий рейтинг тут вышел в плюс. Что уж говорить про рейтинг президента, он стал более 80%. И ровно на эту высоту поднялся процент ответов о том, что у России есть враги (84% в сентябре 2014 г.). Обилие врагов, их присутствие по всему периметру оказалось составной частью новой радующей реальности: наконец-то мы опять великая держава! Сонмы недругов – лучшее тому доказательство. Поэтому ни враги, ни их санкции вовсе не повод для огорчения, а может, и наоборот – такой была массовая реакция.

Как и массовая крымнашенская эйфория, сия реакция со временем слабела. К этой зиме доля утверждающих, что у современной России враги есть, вернулась к уровню в две трети взрослого населения, т. е. к нашей исконной норме. В ощущении навечно осажденной крепости обнаружен своего рода комфорт: те же две трети говорят, что международная изоляция их «не беспокоит». Все в порядке.

Только вот половина молодежи врагов не видит. Не нужны они ей, что ли?

Автор — руководитель отдела социокультурных исследований Левада-центра