Нужны дискуссии, а не репрессии
Режим боится уступить обществу
Протест и тогда, и теперь выплеснулся в открытые формы из-за того, что открытыми стали факты злоупотребления властью его, общества, мандатом. Власть была поймана за руку
Протестов такого вида и состава еще не было. О чем это говорит?
Об авторитете или популярности Алексея Навального? Конечно, он снова доказал, что умеет работать с массой. Но сказать, что все эти десятки тысяч вышли «за Навального», нельзя. В том ли дело, что так ненавистен народу обличенный им крупный государственный деятель? Да нет, отношение к таковому давно уже несерьезное, ему в январе выражали меньше доверия, чем Жириновскому с его известным амплуа. Может быть, народ всколыхнули масштабы вскрытой расследованиями ФБК коррупции? Да, коррупция на верхах волнует наше общество.
В 2000 г., когда у страны появился новый президент, 36% россиян решили, что теперь «коррупции в органах власти стало меньше», и лишь 5% думали, что «стало больше» (прочие думали, что ничего не изменилось, или затруднялись ответить). К концу первого срока ответов «больше» и «меньше» стало поровну, примерно по 20%. Далее баланс все сдвигался и сдвигался. В 2011–2013 гг. уже более 50% стали говорить, что по сравнению с ельцинским временем коррупции больше, мнение «меньше» выражали 5–8%, столько же, сколько затруднялись ответить. И публику тогда прорвало протестами. Но вспомним на чем. Не на собственно коррупционной теме и даже не на теме нечестных выборов – опросы давно показывали, что о наличии и масштабах фальсификаций, как и о наличии и масштабах коррупции, общество вполне осведомлено.
Протест и тогда, и теперь выплеснулся в открытые формы из-за того, что открытыми стали факты злоупотребления властью его, общества, мандатом. Собственно, они стали фактом. Власть была поймана за руку. И началось. Припомним динамику общественных претензий: от частного покатилось к общему, от личностей к системе. Суть в ней. Но, увы, хорошего понимания того, как наша общественная система – и власть как ее элемент – устроена и как может быть исправлена, во что преобразована, не появилось тогда. Нет его и теперь, в том числе и у самых сильных ее критиков.
И научная работа и общественная дискуссия на эту тему срочно необходимы. Ведь недовольство системой велико и растет. Еще в начале марта 47% говорили, что «органы власти России в значительной мере поражены коррупцией», а 32% считали, что «коррупция полностью поразила органы власти России сверху донизу». (Да, это те же самые 80%, что образуют знаменитый рейтинг. Чем больше людей удручают дела в стране, тем сильнее желание возвышать ее символы.)
Конечно, наша политическая система являет себя обществу как персонализированная. Конечно, и критика, и протест начинаются с обличения персон, с требований их сменить, удалить и проч. Но в основе своей – и эта основа будет все более проступать – это претензия не к тому, какова и какая персона у власти, а к тому, какова власть. Что же дальше? Понятно, что нынешний режим боится уступить обществу, думая, что это станет началом конца. Но тот факт, что люди вышли, несмотря на угрозы и предостережения властей, подсказывает, что таким началом, наоборот, могут стать теперь репрессии.
Автор – руководитель отдела социокультурных исследований «Левада-центра»