Привыкание к чрезвычайности

Можно ли представить, что люди проголосуют за сокращение расходов на здравоохранение, образование и пенсии, повысив при этом расходы на оружие и ведение войны? Можно ли представить, что люди будут поддерживать существование в стране группы избранных, которые заберут себе основные блага, деньги и безусловное право распоряжаться ресурсами страны?

Конечно, можно. Люди выразят свое согласие с таким ходом вещей, если поверят в то, что их обществу угрожает опасность извне. После этого они вряд ли будут интересоваться деталями. Больше отняли или меньше, уже не важно, потому что раз уж право на введение чрезвычайной ситуации правителям делегировано, то пытаться вмешиваться в его осуществление – значит идти против самого этого права. На то оно и чрезвычайное, чтобы с ним не спорить.

Трудно даже сказать, больше ли сейчас боятся люди в связи с централизованным запугиванием их войной: население хорошо подготовлено. Россия и поведение ее креативных руководителей, может быть, до сих пор новость для тех, кто смотрит со стороны, но для россиян ведь не новость. И вообще, мало что способно стать пугающей новостью, потому что восприятие рецепторов, необходимых для передачи сознанию сигналов о неприятных и страшных событиях, притупляется от постоянного использования.

Российское общество необходимо изучать, чтобы понимать, как думают и действуют люди в условиях запугивания внешними угрозами. В одном есть некоторая ясность – это усталое делегирование. Какой ответ дают граждане на вопрос, могут ли они влиять на власть? Все больше людей дают отрицательный ответ. Социологи говорят, что эта доля достигла 10-летнего максимума: 87% опрошенных соглашаются с тем, что не могут влиять на процессы в стране, и 81% – на процессы в регионе (данные «Левада-центра»).

Люди в России согласны с тем, что власть по существу есть чрезвычайная власть. Мы живем в государстве, которое строит всю легитимность правления на угрозе существованию государства. Из этой угрозы, подаваемой как экзистенциальная, Кремль извлекает свое право распоряжаться ресурсами и жизнями. Иначе работать российское государство не научилось. Чрезвычайность, которая фальсифицируется нынешними правителями, – это в пределе война, несмотря на то что изначально путинская чрезвычайщина является мошенничеством, сознательным повышением градуса невротизации, нужным для того, чтобы оправдать бесконтрольность.

Выход из этого состояния крайне труден. Я пытаюсь представить себе, смогут ли какие-либо стороны общежития когда-нибудь стать предметом дискуссии в России. Возможно ли пробудить в обществе, привыкшем добиваться наилучшего результата в наихудших условиях, интерес к процессу изменения самих условий? Можно ли в людях, у которых уже сформировалось привыкание к адреналину чрезвычайности, в принципе пробудить интерес к мирному общежитию и разговору о банальных вещах вроде избирательной системы и здравоохранения? Ведь любые мирные темы для сознания, привыкшего к крепким напиткам, будут казаться неприятным понижением градуса.