Наша политика – история

Споры о месте того или иного человека в истории, о том, на какой исторический период больше всего похож сегодняшний день, о повторении прошлого, об исторической миссии государства и его правителя, о роли личности в истории – характерная российская особенность. Конечно, в любой стране принято вести о своей истории вечные споры, но редко где встретишь историю в такой роли.

В какой именно? В той роли, которую обычно играет политика. У французского или немецкого интеллектуала под ногами богатая почва политической философии и политической практики. Они, конечно, не поминают каждый день Жан-Жака Руссо и общественный договор. Они скорее говорят, что партии выродились и никого не представляют, что Европа вот прямо сейчас испустит последний вздох, но спорят при этом о тех самых ценностях, ради которых их партии когда-то создавались.

Разнося друг друга в пух и прах, европейские журналисты, историки и писатели делают это на языке политики. В России – на языке истории. «У нас, чтобы обозначить политические различия между разными группами людей, есть история; кажется, ни для чего больше нам она не нужна, вот только для этого – одни за Сталина, другие против, третьи за Россию, которую мы потеряли, четвертые за допетровскую бородатую Русь, а еще где-то есть «Ельцин-центр», укомплектованный поклонниками девяностых», – пишет в недавней колонке журналист Олег Кашин.

Ровно о том же я думал, слыша – не раз – от умных и скептических знакомых пренебрежительное: «Русский интеллигент носится с историей как с писаной торбой». Сталин, протопоп Аввакум, Иван Грозный – сколько можно? Это и провинциально, и говорит об интеллектуальной лени. Я в таких случаях смущался, пытаясь запрятать с глаз очередную книжку по советской истории, чтобы не выдавала. А что делать? Дебатировать показатели «Справедливой России» на выборах? Что в таких случаях делает китайский интеллектуал? (Напишите, если кто знает.)

Я не знаю, хорошо это или плохо, что мы существуем напрямую в истории, минуя всякое посредство политики. Знаю только, что это давно так. Если что-то изменилось, то фокус – с мировой истории на отечественную. Поэт Виктор Кривулин говорил в интервью Алексею Юрчаку, что советский человек был «существом глубоко историческим», не просто живущим в своей стране, но участвующим в «международном историческом процессе и переживающим события во всем мире на экзистенциальном уровне, как часть своей собственной личной жизни».

Сегодняшний российский человек не без помощи со стороны переехал из мировой истории в отечественную. Вместе с отцом нации он переживает «как часть своей личной жизни» исторические обиды, нанесенные России, и пытается за них мстить. Или, наоборот, если характер плохой – честит на чем свет кремлевских злодеев и мечтает, что история нас рассудит. История заменяет нам политику. Мы боремся не за победу той или иной партии, а за торжество той или иной исторической миссии. Страдает при этом и политика, и история, которая перестает быть собой и превращается в набор политизированных «уроков».