Общество умных людей
Как российские граждане решили больше не быть доверчивыми слабаками
Этот опыт до сих пор определяет многое в общественной жизни. Люди обожглись на доверии авторитету, на ситуации, в которой человек слушает кого-то вроде бы умного и знающего
События августа 1991 г. ускорили много разных процессов, касавшихся разных людей, но один из них был общим для всего тогда еще существовавшего СССР, независимо от настроений, убеждений и планов. На глазах распадались привычные связи между вещами – сразу на всех уровнях.
Попытки ввести элементы конкуренции и рыночных стимулов в советскую экономику привели к разрывам производственных цепочек. Советские институты, конструкторские бюро и заводы были единым существом, органы которого не предназначались для того, чтобы жить отдельно друг от друга. Отдельные предприятия могли найти себя в новой переходной экономике, но большинство не могли. Даже работники так называемых творческих профессий были скорее грибницами, чем собраниями отдельных удивительных грибов.
Рушились связи между республиками Союза – центробежные силы вышли на поверхность. На массовом уровне Москва оказалась осознана как имперская столица, центр ненавистной власти, источник проблем и репрессий.
Один за другим разрушались сформировавшиеся за десятилетия примеры и ориентиры, образцы успеха и поражения. Стало ясно, что вступление в комсомол и партию больше не является необходимым шагом для амбициозного человека. Да и вложение всех сил в то, чтобы противодействовать системе, перестало быть подвигом. Голиаф сам выставил себя на посмешище, и все стали Давидами. Привычная дорожная карта благонамеренного гражданина рассыпалась в руках: чтобы преуспеть, человек вроде бы должен куда-то вступать, а если вступать некуда?
Рушились и связи между людьми – и прагматические, и дружеские. Когда есть дорожная карта, связи формируются вокруг нее, а когда нет, то рассчитывать приходится только на себя. Сильные стали слабыми, а слабые сильными. Те, кто был товарищами по одному-единственному пути, выбирать который не приходилось, разошлись, как только появился выбор.
Новая ситуация быстро вывела на поверхность людей, которые чувствовали себя в ней как рыба в воде. Остальные чувствовали себя зрителями в цирке острых ощущений, билет в который им всучили бесплатно. Под носом у ошалевших зрителей орудовали какие-то фокусники – вот был человек со связями, а стал никому не нужный старик, а другой из немодного стал модным, а вот из ста рублей миллион. Не было одного злодея или мага, а было много разрушенных связей – от политических до нейронных.
Конечно, попутно бурлили споры о демократии, сталкивались убеждения, была политика, но в центре был человеческий процесс, потому что кризис не был только экономический, или только политический, или социальный, а всеобъемлющий, почти экзистенциальный. Этот опыт до сих пор определяет многое в общественной жизни. Люди обожглись на доверии авторитету, на ситуации, в которой человек слушает кого-то вроде бы умного и знающего.
Потому, вероятно, и захватило общество стремление быть умными – точнее, быть хитрыми и жесткими, а не такими несчастными доверчивыми слабаками. Все последующее время ушло на попытки научиться выживать и выбиваться в люди в новой ситуации. До массового осознания, что политика – один из потенциальных инструментов и путей развития, дело просто не дошло.