Ближний круг оппозиционеров

Смерть Сталина обернулась неожиданно быстрым и в некоторых случаях радикальным смягчением режима в СССР. Как получилось, что без смены команды, без прихода к власти диссидентов, сталинская система стала стремительно и неудержимо трансформироваться буквально с первых дней марта 1953 г.? Как получилось, что ее фактическим демонтажом занялись ближайшие сподвижники Сталина, а едва ли не самым радикальным реформатором оказался одиозный Лаврентий Берия?

Среди множества тем хочется выделить три, представляющиеся важными не только для понимания прошлого, но и для размышлений о будущем.

Во-первых, в условиях автократии единственной реальной и дееспособной оппозицией вождю рано или поздно оказывается его же ближайшее окружение. В отличие от населения высокопоставленные чиновники не только непосредственно зависят от капризов и прихотей лидера, но и наблюдают вблизи его нарастающую неадекватность. Но главное – окружение автократа уже имеет власть и с его уходом автоматически получает полный контроль над страной. Естественно, чиновничья оппозиция весьма умеренна, но никакой другой на тот момент в стране просто не остается. Радикальная оппозиция в условиях жесткого авторитарного режима или ликвидируется физически, или изолируется от любого воздействия на население тюрьмой или эмиграцией.

Конечно же, не считали себя оппозицией и члены ближнего круга Сталина. Пока вождь был способен удерживать власть, они не только не сговаривались за его спиной о каких-либо будущих реформах, но скорее всего боялись даже подумать о том, что будет после его ухода. Никакие публичные столкновения мнений и полемика о будущем были тем более невозможны, поэтому никто в 1952 г. не смог бы заподозрить Хрущева, Маленкова или Берию в либерализме или отрицании культа личности: все они казались твердокаменными сталинцами.

Во-вторых, после автократии неизбежен период коллегиального руководства – просто потому, что автократ не терпит никаких лидеров вокруг себя и каждый член высшего руководства страны в любом случае уравновешивается остальными. Даже если каждый из них в глубине души и хочет стать новым диктатором, первое время им всем волей-неволей приходится заключать альянсы, что в итоге расшатывает всю систему и ведет к ее смягчению и реформированию. Все это видно по истории борьбы в руководстве СССР в 1953–1957 гг., когда схватка сталинских выдвиженцев за власть обернулась оттепелью для всей страны, а победивший в ней Хрущев при всех своих недостатках оказался гораздо более мягким лидером.

В-третьих, программа любого умеренного поставтократического режима легко предсказуема. Она заключается в отказе от самых одиозных и радикальных практик прошлого правления, зачастую обусловленных исключительно личными антипатиями и капризами ушедшего лидера. Например, сразу после смерти Сталина была прекращена антисемитская кампания, был взят курс на восстановление отношений с Югославией, смягчение риторики в адрес стран Запада и т. д. Характерен в этом смысле и случай Хрущева – его поздние реформы (совнархозы, разделение КПСС и проч.) хоть и не встречали никакой публичной критики, но были стремительно свернуты сразу после его свержения. По сути, умеренная поставторитарная программа сводится к скорейшей нормализации жизни в стране – и непоследовательность десталинизации легко объяснить тем, что никакого периода нормальной жизни у СССР на тот момент не было, так что новому руководству пришлось ориентироваться на свои личные представления о нормальности.

Уроки истории иногда вполне утешительны. Сколько бы ни клялось в верности автократу его окружение и какими бы мрачными или жалкими ни казались эти люди, кто-то из них неизбежно начнет либерализацию после его ухода.

Если даже в окружении Сталина оказались его будущие критики и ниспровергатели, то что уж говорить об окружении, например, Путина.

Автор – президент Института развития и модернизации общественных связей, Екатеринбург