Укрощение периферии

Решение конституционного суда Польши от 7 октября 2021 г. вызвало волну возмущения как в Евросоюзе, так и в самой стране. Тысячи людей вышли на улицы в Варшаве и Гданьске в минувшие выходные, призвав к отставке правительства Матеуша Моравского и к политической (дай бог только политической) смерти главы правящей партии «Право и справедливость» Ярослава Качиньского. Любопытно, что своеобразным лидером польского евромайдана стал нынешний председатель Европейского совета, бывший премьер-министр страны Дональд Туск, резко выступивший против вердикта суда и всей политики нынешнего кабинета, по инициативе которого суд и посчитал нужным высказаться.

Конституционный суд Польши посчитал противоречащими конституции страны целых четыре статьи договора ЕС. Хотя суд не признал эти статьи не действующими на территории Польши, очевидно, что этим вердиктом был открыт путь тому, что обозреватели уже назвали Полэкзитом (Polexit) – возможным выходом страны из Европейского союза. Во всяком случае, правительство Моравского дало понять, что готово на этот шаг в случае продолжения финансового давления Брюсселя на Варшаву, которое уже привело к пересмотру планов денежной помощи по восстановлению экономики и предоставлению дешевых кредитов стране в размере $32 млрд.

В принципе, экономика Польши находится в весьма хорошем состоянии и помощь ЕС не имеет для нее критического значения. К тому же официальная Варшава устала от жесткого прессинга по всем спорным вопросам – вакцинации, правам ЛГБТ-сообщества, миграционной политике. Польшу в ее сопротивлении Брюсселю в целом и в решении конституционного суда в частности уже поддержала Венгрия в лице премьер-министра Виктора Орбана, заявившего о недопустимости выхода ЕС за пределы своих полномочий.

Учитывая наличие тех самых «неприятных» четырех статей в договоре о Евросоюзе, включая самую первую статью, которая, в частности, гласит, что договор представляет собой шаг навстречу еще более тесному объединению народов, трудно сказать, кто в этом споре прав с чисто юридической стороны. Это та самая политическая коллизия, которую невозможно оценить категориями правоты или ошибочности. Страны Центральной Европы вступали в Европейский союз, до конца не понимая всех последствий своего решения. Можно сказать, что вступали они в одну эпоху, а оказались совсем в другой: они желали вырваться из коммунизма в мир европейского модерна, а попали совсем в другой период истории – в мир постмодерна, в котором понятие демократии оказалось неразрывно связано с сильным влиянием самых разных меньшинств. В этом мире постмодерна, в общем, нечего делать ни католической Польше, ни националистической Венгрии. И другим странам консервативной периферии Европы в этом мире постмодерна находиться непросто.

Стремление периферийных стран Европы выстроить линию идеологического сопротивления Брюсселю было некоторое время назад названо «популизмом». Думаю, что это понятие скрыло за собой некоторое количество разнонаправленных стратегий, которые все сходились в одном пункте – история человечества должна двигаться не в сторону укрепления наднациональных блоков, а в сторону их постепенной и неуклонной фрагментации. На этом пункте могли сойтись такие разные политики, как Дональд Трамп, Борис Джонсон, Найджел Фарадж, Ярослав Качиньский, Виктор Орбан и Марин Ле Пен. Особую сложность для понимания и оценки этого явления представляла неодинаковость геополитических ориентаций всех этих фигур – кто-то из них хотел особых отношений с Вашингтоном, кто-то желал опереться на поддержку Москвы, кто-то уже надеялся на развитие торгового партнерства с Пекином. Отсюда и сложности в оценке «популизма» в России, особенно если речь идет о Польше, в которой «популизм», или национал-суверенизм, оказались тесно соотнесены с русофобией.

Сам Орбан назвал свой режим «нелиберальной демократией», что означало сохранение всех демократических процедур, но при жесткой установке на сохранение национального суверенитета. Приход Байдена в Белый дом означал реванш трансатлантического Запада над силами «национал-суверенизма». Это не могло не сопровождаться давлением на консервативную периферию Европы с целью подавления ее националистической фронды против либеральной диктатуры Брюсселя. Прошедшая неделя была ознаменована двумя заметными успехами этой либерально-имперской реакции: отставкой Себастьяна Курца, лидера Австрийской народной партии, с поста канцлера Австрии в результате выдвижения серии уголовных обвинений, и поражением правящей партии – «Акции недовольных граждан» – на выборах в Чехии. Сокращение финансовой помощи Польше по восстановлению экономики после пандемии следует рассматривать, конечно, в общем ряду с этим давлением прогрессивного центра на консервативную периферию.

Превратится ли Польша в своего рода консервативную Вандею для постмодернистской Европы? Или же силы польского евромайдана смогут привести страну к повиновению общеевропейским стандартам? Это покажет время. С уверенностью можно говорить только об одном – процесс превращения «коллективного Запада» в некую либеральную империю будет продолжаться. Как говорят политологи, смысл империи и заключается в разделении в рамках одного государства центра и периферии при наличии стремления центра «вчинить» периферии какие-то высшие нормы, привести ее к подчинению во имя лучшего понимания будущего. В этом смысле последней империей сегодня является отнюдь не Россия, но как раз Европейский союз, который рано или поздно сольется с демократической Америкой в единое трансатлантическое сообщество. И учитывая, чем может обернуться в том числе для наших западных границ разрушение этой «либеральной империи», следует признать, что для России лучшим вариантом ближайшего будущего было бы сосуществование именно с целостной Евро-Атлантикой, сколь бы чуждой по идеологическим основаниям она нам ни была.