Уроки августа

30-летняя годовщина августовского путча оказалась отмечена очередными сериями самооправданий и взаимных обвинений. Причем обвинения эти весьма характерны. Президент Белоруссии Александр Лукашенко обвинил в развале СССР покойного Бориса Ельцина и ныне здравствующего Михаила Горбачева. 90-летний экс-президент Советского Союза еще раз упрекнул в развале своих политических соперников. 

Ни один из членов ГКЧП не дожил до 30-летней годовщины путча. Между тем сегодня отношение к этому событию в общественном сознании России поменялось довольно сильно. Сегодня все стороны возлагают вину друг на друга именно по поводу гибели СССР, т. е. распада империи. Никто уже не упрекает ни Горбачева, ни неудачливых путчистов за усилия, бессмысленные или же исторически обреченные, империю спасти.

А в 1991 г. все было не совсем так. Рассуждения о неизбежности гибели «последней из империй», о том, что она была построена на крови и только на крови и может держаться, о том, что России неплохо бы повторить судьбу Швеции или Португалии и, избавившись от имперских комплексов, стать нормальным европейским государством, звучали повсеместно, и именно под аккомпанемент этих речей РСФСР в 1990 г. объявляла свой суверенитет, а в 1991-м договаривалась с прибалтийскими националистами о совместных действиях против союзного руководства.

Сегодня никто эти речи не повторяет, и в этом смысле можно сказать, что путчисты и сам путч получили определенную историческую реабилитацию. Эта реабилитация неполная. Члены ГКЧП выглядят сегодня для большинства населения своего рода политическими «слабовиками» – людьми, объявившими о своей готовности навести в стране порядок, отважившимися изолировать собственного руководителя, но побоявшимися вступать в реальный конфликт с Ельциным и российскими депутатами, т. е. с настоящей оппозицией. При первой же случайно пролитой крови они сразу потеряли боевой дух, свернули всю активность, побежали каяться перед Горбачевым, а потом дали арестовать себя Руцкому. В них сложно видеть героев, хотя, конечно, никто уже не считает их злодеями.

Тем не менее в определенном смысле реабилитация гэкачепистов все-таки состоялась. Не официальная, а скорее общественная. Риторика победителей 1991 г. с проклятиями в адрес империи и коммунизма сегодня выглядела бы странно. В чем причина такого изменения отношения? Почему Россия не стала обычной постимперской страной, подобно той же Швеции? 

У этого события есть две причины, в какой-то мере противоположные, но при этом взаимодополняющие. Первая причина в том, что распад СССР совпал с моментом европейского объединения. Это объединение призвано было включать в себя многие вышедшие из-под опеки СССР страны, но не саму Россию, которой предстояло взять на себя все долги и все грехи бывшей империи. Евро-Атлантика начала процесс цивилизационного сосредоточения, а это означало, что два государства рано или поздно должны были оказаться за ее пределами – Россия и Турция. Не случайно обе эти страны, осознав тупиковость всего евроориентированного политического курса, начнут в начале нулевых годов почти синхронный процесс восстановления элементов имперской мощи. Разумеется, в этом контексте усилия государственных мужей по спасению империй прошлого воспринимаются более снисходительно.

Вторая причина – нежелание конкретно США в 1990-е гг. политически и экономически рвать с Китаем, с китайскими дешевыми товарами, дешевыми рабочими руками и финансовой подушкой в виде покупки долларов. Если бы США полностью приняли Россию в качестве прозападной демократической страны, взяли ее в НАТО, наделили статусом приоритетного торгового партнера, то ей пришлось бы выдавать какие-то стратегические гарантии против восточных соседей, а это привело бы к окончательному отчуждению США от Китая, тем более что отношения между державами и так были на грани разрыва после событий на площади Тяньаньмэнь. Россию надо было держать на расстоянии вытянутой руки, чтобы США продолжили свою политику мягкого вовлечения Китая в пространство свободного рынка.

В общем по той и по другой причине демократически обновленная Россия Западу оказывалась не нужна. Как только это дошло до сознания самой России, вся ее история последних 30 лет предстала перед ней в новом свете. Главным виновником всего произошедшего стал казаться Михаил Горбачев, соблазнивший элиту страны мнимыми перспективами «общеевропейского дома». Виновниками чуть меньшего масштаба стали представляться первые лидеры суверенной России, которые поверили в ту же перспективу. Но и члены ГКЧП стали представляться людьми недалекими – боровшимися за сохранение страны, которая в прежнем виде была обречена. Что же следовало делать?

Владимир Путин в одном из ответов на вопрос о событиях тех лет сослался на точку зрения своего прежнего руководителя Анатолия Собчака, который занимал в той истории особую позицию. Будучи, разумеется, противником ГКЧП, он тем не менее полагал, что республики, вошедшие в состав СССР, имеют право выходить из него в тех границах, в каких они в него вступили. По правде говоря, это была декларация самого президента Ельцина, опубликованная сразу после августа 1991 г., авторство которой приписали его пресс-секретарю Павлу Вощанову. Декларация была встречена с огромным испугом не только в республиках, но и в самой России, поскольку у всех перед глазами был пример конфликта между Сербией и Хорватией. Казалось, что Россия, отказавшись от ирредентизма, сможет избежать югославского варианта, т. е. войны между республиками за спорные территории. Немногие тогда понимали, что подобная война просто оказалась отложена на несколько лет.

Наверное, идеальный политический герой 1991 г. – это сильный, мощный лидер империи, который позволил бы сохранить ее славянский или же евразийский костяк, отпустив на волю как прибалтийские, так и среднеазиатские республики. То есть выполнил бы программу Александра Солженицына, заявленную им в работе «Как нам обустроить Россию». Однако в отличие от Солженицына, в тот момент вполне лояльного ельцинской России, этот гипотетический положительный герой 1991 г. действовал бы не от имени РСФСР, а от имени Союза, т. е. того, что тогда называлось словом «центр». Это был бы своего рода «советский Столыпин», или, если угодно, «советский Путин». Сегодня можно только гадать, кто в реальности мог бы сыграть подобную роль – Рыжков, Примаков или, скажем, полковник Алкснис. Все это, конечно, лишь предмет гаданий. В реальности история произошла таким образом, что настоящий герой в ней так и не вышел на сцену.

И в этом и состоит главный урок 1991 г. История рано или поздно все расставляет по своим местам, но при отсутствии главного положительного героя ей приходится на это тратить больше сил, больше времени и больше «пота, крови и слез».