Мода на «зеленость»

Неофициальным талисманом Петербургского экономического форума (ПМЭФ) в этом году стал метровый краб Юрий ­– он был живым экспонатом стенда Мурманской области. Мурманчане привезли его «для привлечения инвестиционной удачи». Почему краб Юрий из Мурманска, а не, скажем, краб Михаил с Камчатки? Ответить на этот вопрос можно по-разному, но можно под призмой самой упоминаемой темы на экономическом форуме – ESG.

В ходе практически каждой дискуссии или выступления участники затрагивали ESG-повестку. На второй день спецпредставитель президента России по вопросам природоохранной деятельности, экологии и транспорта Сергей Иванов подсчитал, что говорит об экологии уже на четвертой сессии ПМЭФа. И, хотя свою нынешнюю должность он занимает с 2016 г., кажется, впервые оказался на экономическом форуме, где фокус внимания смещен на тему, которая еще пару лет назад больше выглядела частью общественной повестки, нежели деловой.

Мнения участников форума были самые разные – от частичного или полного отрицания существования проблемы до частичного принятия или мнений, что все отлично и никаких экономических угроз введение транснационального углеводородного сбора – а это, кстати, основная причина попадания экологии и ESG в бизнес-повестку – в себе не несет.

О чем говорили в кулуарах? Прежде всего о том значительном количестве вопросов, на которые бизнес до сих пор не может найти ответы ни у политиков, ни у ученых. Например, почему нас заставляют вешать «грязные» ярлыки на некоторые индустрии и одновременно мы стыдливо обходим стороной не столь очевидных претендентов? Разве вода, разлитая в стеклянные бутылки во французских Альпах и привезенная в Москву, Нью-Йорк или Сидней, не оставляет огромный углеродный след? (Сюрприз! Стеклянная тара куда более способствует глобальному потеплению, чем пластик, даже если это переработанное стекло. Про CO2 в процессе доставки уже молчу.) Разве индустрия быстрой моды с «одноразовой» одеждой не оставляет огромный углеродный след? А разве авокадо, выращенный в Мексике, оставивший без воды жителей целых регионов этой страны и привезенный в Европу, остается углеродно нейтральным?

Почему атом с нулевым углеродным следом глобально не считается зеленым? Почему на международном уровне до сих пор не решен вопрос с тем, что снижение выбросов CO2 – это не только понижение на производстве, но и улавливание CO2? У России большой потенциал по высаживанию лесов, но необходима единая система, учитывающая такого рода инициативы. Без такой системы инициатива по высадке лесов остается меценатством, которым тем не менее активно занимаются и бизнес, и обычные граждане. К слову, за шесть лет проекта ВТБ и «Почта банка» «Подари лес другу» в природных заповедниках России высажено более 4 млн деревьев, которые в зачет ESG-рейтингу обоих партнеров все равно не идут – рейтинговые агентства такие инициативы просто не учитывают.

Безусловно, прекрасно, когда вне деловой программы участники и участницы ПМЭФа обсуждают экологичность как новый образ жизни и предпочитают вместо хлопка волокна морских водорослей, вместо птичьего пуха «пух» из сушеных цветов или в крайнем случае соглашаются на одежду и аксессуары из переработанных текстиля и пластика. Но многие ли понимают, что такая экологичная футболка может обойтись в один прожиточный минимум россиянина, не говоря уже о том, что в беднейших странах мира нет ни средств, ни технологий для такого скачка в будущее? Поэтому даже энергетический уголь будет добываться и продаваться до тех пор, пока на мировом уровне не будет представлена более дешевая и экологичная альтернатива. Ведь, похоже, ни одна из развитых стран не собирается бесплатно раздавать экологические технологии. И в конечном итоге такого рода подход приведет к еще большему отрыву развитых стран от менее успешных, и нет никаких сомнений в том, что это может стать бомбой замедленного действия для самих же развитых стран.

Участники форума с энтузиазмом обсуждали, как некоторые международные майнинговые компании взяли на себя обязательства об углеродной нейтральности к 2050 г. Дьявол, как всегда, в деталях. У большинства подобного рода компаний операционные активы имеют срок жизни до 2035–2040 гг. в лучшем случае. То есть к середине столетия они, скорее всего, просто перестанут существовать. Обмана с громкими заявлениями вроде нет: нет компании – нет углеродного следа. Но ведь это чистой воды лукавство. Заявления о CO2-нейтральности к 2050 г. – заявления, которые всем нравятся, но ничем не обоснованы, так как технологий, позволяющих достичь заявленного результата, пока не существует.

Назваться экологичным не всегда значит быть им. Greenwash – или по-русски «зеленый камуфляж» – увы, процветает. Объявить о приверженности принципам ESG и подкрутить отчеты под ESG-рейтинги далеко не всегда означает совместить реальность с прожектами. «Мы и так уже иэсджишные, только раньше это называлось устойчивое развитие, а еще раньше – социальная ответственность», – постоянно звучало от реального бизнеса в кулуарах ПМЭФа. На что глава Росприроднадзора Светлана Радионова дала яркий ответ: ей все равно, как это теперь называется, лозунги не спасут от штрафов за необратимый вред окружающей среде.

Экологические ведомства, безусловно, исторически штрафовали предприятия за выброс вредных веществ, в том числе CO2, при превышении их предельно допустимой концентрации. Как правило, это происходит при ЧП или осознанных нарушениях при использовании сооружений и оборудования. Но в сегодняшней повестке речь идет о том, что предприятия должны будут платить за саму возможность выбросов CO2 выше установленного для них объема. И делать это придется уже довольно скоро.

Выступление президента нашей страны, который напомнил о цели к 2050 г. достичь объема накопленных парниковых газов в России ниже, чем в Европейском союзе (ЕС), заставило некоторых моих коллег из реального бизнеса вздрогнуть. Они подзабыли о том, что в цифровом отражении это не более 70% от выбросов парниковых газов России 1990 г. Сейчас мы выбрасываем чуть больше половины от объема 1990 г., или 1,7–1,8 трлн т в год, в то время как ЕС выбрасывает примерно 4,4 трлн т CO2 ежегодно. Как известно, к 2030 г. Европа хочет сократить свои выбросы в 2 раза. То есть все, что нам необходимо, – в следующие восемь лет стараться сдерживать рост выбросов (не наращивать существенно), а после – стремиться их сокращать.

Разве задача непосильна?

Отвечу на примере электрогенерации, на которую приходится примерно треть от углеродного следа России.

Переход на газовую генерацию с угольной дает сокращение выбросов CO2 электростанцией на 40–50%. Программа ДПМ-2, модернизация газовой генерации, – это уменьшение выбросов на 10–40% в зависимости от глубины модернизации. Программа ДПМ ВИЭ, создание ветро- и солнцегенерации, обеспечивают нулевой выброс CO2. Программа «ДПМ экспериментальные турбины» (создание российской парогазовой турбины) дает снижение на 50–60% выбросов CO2 (в этой программе также предполагается создание турбины, которая будет работать на водороде).

Далекие предки мини-звезды ПМЭФа – краба Юрия – были занесены (или, по некоторым слухам, подселены) в воды Белого моря волею случая и, не имея в этих водах природных врагов, прижились и расплодились до такой популяции, что начали угрожать родной флоре и фауне моря. Соседи из Швеции и Норвегии пытались счесть такое распространение экологической катастрофой. Наш ответ экологической проблеме был прост и эффективен – мы стали уничтожать родственников Юрия, продавая квоты на отлов. Отличное, лично на мой вкус, решение проблемы.

И квоты на выброс CO2 уже наша реальность. По сути, это квоты на озеленение нашей экономики. Это не только вызов для всех нас, но и, очевидно, шанс для инноваций и постройки обновленной экономики.