ESG: всерьез, надолго, зелено

В прошлом году люди в медицинских масках заменили на обложках газет и журналов прежних героев, в том числе девочку Грету, ставшую еще недавно звонким рупором борьбы за экологию во всем мире. И все же, несмотря на коронавирус, а, возможно, отчасти и благодаря ему в 2020 г. широкие массы познакомились наконец с термином, не имеющим отношения к вирусологии, – ESG.

В современном виде принципы экологического, социального и корпоративного управления (Environmental, Social and Governance) были институционализированы генеральным секретарем ООН Кофи Аннаном еще в 2004 г., когда он обратился к CEO крупнейших мировых компаний с предложением под эгидой МВФ включить эти принципы в свои стратегии. Обращение называлось Who Cares Wins («Неравнодушный побеждает»). Борьба с изменением климата значится одной из целей устойчивого развития ООН. Несомненно, важной, но не единственной. Однако именно вокруг инициатив по снижению воздействия на климат не первый год идут дискуссии, если не бои. По одной простой причине – сегодня именно несоблюдение принципов экологической повестки приводит к осязаемому финансовому эффекту.

На конец 2018 г. фонды, заявлявшие о приверженности принципам ESG при принятии инвестиционных решений, управляли активами на $30,6 трлн из $111 трлн общих. По разным оценкам, к 2025 г. активы таких фондов вырастут до $50–60 трлн из $120 трлн общих. По моему опыту, даже те фонды, которые не заявили о строгом соблюдении принципов ESG, эти принципы все равно соблюдают. Таким образом, отказ компаний от учета повестки вопросов ESG – очевидный путь к закрытию рынков капитала на долгосрочном горизонте.

В 2020 г. не только институциональные инвесторы, но и политики стран с развитыми рынками четко и ясно дали понять, что намерены следовать принципам ESG – с фокусом на борьбу с изменением климата. Так, страны Евросоюза и Канада ввели плату на выброс СО2 (в Канаде на самом деле установлен платеж за выбросы сверх норматива; в Европе речь идет о размещении на аукционах квот на эмиссию при условии превышения выбросов над установленной нормой и трейдинг этими квотами, что не совсем жесткий платеж). Система торговли выбросами запущена в Китае. В США система квот и налогов на парниковые выбросы начинает применяться во все большем количестве штатов.

Уже понятны и следующие шаги: рано или поздно развитые страны начнут считать, что, если экспортер не платит ту же цену в своей юрисдикции, это является его неоправданным преимуществом. Такие экспортеры будут облагаться углеродными пошлинами. Так, на первом этапе Евросоюз планирует распространить «углеродный налог» на секторы, производящие сталь, цемент, алюминий, удобрения, электроэнергию. Вторым эшелоном идут поставки энергоносителей.

Противоречия нового мира

Акцентирую внимание: целью трансграничного углеродного налога ЕС является не зеленая повестка. И Европейская комиссия открыто об этом говорит. Цель – в уравнивании условий для европейских производителей, которые под давлением общественного мнения и решений политиков активнее и масштабнее внедряют у себя практику устойчивого развития, и для производителей стран третьего мира.

Фактом является и то, что в вопросах ESG существует фундаментальное противоречие между развитыми и развивающимися рынками. Текущее состояние развитых рынков базируется на том, что они углеродные выбросы уже сделали – вырастили свои экономики через индустриальное и промышленное общество к экономике сервисной, а сейчас цифровой. При этом часть откровенно «грязных» производств была перенесена за пределы развитых рынков в страны третьего мира.

На этом фоне призывы сокращать углеродный след всем миром в то время, как развивающиеся страны только проходят предпоследний этап индустриализации и промышленного развития, выглядят по меньшей мере неоднозначно. Ведь метрика идет не по исторически накопленным выбросам, а выбросам в моменте и сейчас.

Сам факт поэтапного введения углеродного налога говорит о том, что никто из коллег на Западе не собирается ничего делать себе в ущерб. Сначала они инвестируют деньги в новые экологические производства (тем более что денег печатается много и ставки низкие), а потом защитят свою новую экономику введением углеродного налога. Снижение выбросов СО2 – цель, несомненно, благая. Однако уравнивание развитых и развивающихся рынков для достижения этой общей цели лично мне кажется плохой игрой.

К сожалению, в этом вопросе развитые страны уже все решили и развивающимся странам, в том числе России, никто не предлагает обсуждать правила игры. Эти правила уже написаны, определены и сформированы.

Наконец, одно из противоречий, которое я пока не могу для себя разрешить, – как добиться глобального внедрения environmental не в ущерб экономическому, а значит, социальному росту. На данном этапе гармоничный союз экологической повестки и целей по росту экономик разных стран и компаний мне представляется утопией. Невозможно позволить экономике страны расти и одновременно быть абсолютно экологичной. Экономический рост в современном обществе чрезвычайно неэкологичен.

Первая жертва

Эпохальным изменением 2019–2020 гг. стало резкое изменение отношения международных банков, фондов и институциональных инвесторов к энергетическому углю. В 2021 г. уже ни одна компания мира, специализирующаяся на добыче энергетического угля, не сможет разместить свои еврооблигации по приемлемой для этой компании ставке. Нет возможности разместить и акции. И дело уже не только в том, что сужается круг инвесторов, но и в том, что международные банки отказываются от позиции букраннеров в размещении этих долговых инструментов и акций. Международные банки также предпочитают избегать предоставления финансирования такого рода компаниям, рынок синдицированных кредитов остается фактически закрытым для компаний сектора.

При этом спрос на энергетический уголь в мире сохраняется, так как генерация электроэнергии не может быть перестроена одномоментно. Как долго продлится этот спрос – никто прогнозировать не берется. Вполне уверенно можно сказать только, что угольная электрогенерация не исчезнет в мире следующие 10 лет. Что касается долгосрочной перспективы, можно лишь предположить, что угольная генерация останется только в тех странах, у которых нет достаточных средств на инвестиции в неугольные электрогенерирующие мощности. Но даже эти страны в конечном итоге будут вынуждены что-то предпринять, чтобы продавать свои товары по конкурентным ценам. Ведь товары, произведенные с потреблением угольной генерации, будут облагаться углеродным налогом. Таким образом, проблема с заемным и акционерным капиталом может превратиться в проблему со спросом на энергетический уголь и сбытом продукции уже в относительно недалеком будущем.

В масштабах нашей страны падение спроса на энергетический угль будет иметь отношение не только к производителям энергетического угля. Проблема намного шире и затрагивает проблему целых регионов и смежных отраслей, включая, но не ограничиваясь российскими железными дорогами (около 50% процентов грузов, перевозимых РЖД, составляет уголь, включая, впрочем, коксующийся, который пока, в отличие от энергетического, не возведен в ранг всеобщего зла), независимыми железнодорожными операторами и собственниками вагонов, портов. Список можно продолжать.

Кто следующий

Судьба индустрии энергетического угля тесно связана с ценой на другие источники энергии, в том числе газовой, солнечной и ветрогенерации. Можно предположить, что следующие потенциальные жертвы борьбы за экологию – это, возможно, дизельная генерация и, в совсем отдаленной перспективе, природный газ.

Не будем, конечно, забывать о прагматизме и двойных стандартах игроков и политиков развитых рынков. Никто не закроет рынок для источника энергии, пока не появится приемлемая альтернатива. Пока альтернативы нет. Но это не означает, что мы не должны думать о подобного рода угрозе и бездействовать.

Производителям нефти, угля, пластика, тепловой генерации, автотранспорта на двигателях внутреннего сгорания, древесины (без замещающих мероприятий) и оборудования для выше обозначенных индустрий стоило начать думать о ESG-повестке, как говорится, еще вчера. Те российские компании, которые проигнорируют тему ESG и допустят, что зеленый переход случится без них, будут отключены от рынков капитала, их рынки сбыта могут оказаться закрытыми, а продукция неконкурентной.

Что делать

Для большинства компаний добывающих секторов и теплогенерации приверженность принципам ESG обернется кардинальной перекройкой бизнеса. Но уже сейчас стоит задуматься о рисках, которые может принести ближайшее будущее.

В первую очередь необходимо определить «климатического лидера». Член совета директоров с мандатом координации всех проектов ESG и самыми широкими полномочиями должен дать четкий сигнал всей компании о том, что повышение «зелености» – не просто упражнение для галочки, а новая реальность в стратегическом развитии. Действенный механизм – привязка части компенсации менеджмента к выполнению целей по снижению выбросов.

Также нужно оценить масштаб «проблемы» – подсчитать свой углеродный след: как от собственного производства, так и косвенный, который формируется за счет углеродного следа потребляемых энергоресурсов.

Полезное дело – использовать быстрые, недорогие и легкодоступные сиюминутные возможности. Россия богата низкоуглеродными источниками энергии. Сегодня они составляют в энергобалансе РФ более 40% и на данный момент продают электроэнергию по тем же ценам, что и прочие. Стоит перейти на прямые закупки электроэнергии у низкоуглеродных источников или, при отсутствии такой возможности, на подтверждение низкоуглеродного статуса потребляемой электроэнергии при помощи зеленых сертификатов, что на данный момент не приведет к кардинальному удорожанию энергоресурсов.

Следующий аспект «быстрых успехов» – энергоэффективность. Снизить углеродный след можно не только потребляя зеленую электроэнергию, но и потребляя меньше энергии в принципе. В силу относительной дешевизны российской электроэнергии (по сравнению с мировой) этот аспект никогда не занимал важного места в повестках российских компаний, но возможности для резкого улучшения ситуации здесь огромны. Так, по своей энергозатратности Россия находится сейчас на третьем месте с конца списка.

Следует также подумать о внедрении принципов учета углеродного следа при принятии инвестиционных решений. Все больше регуляторов и портфельных инвесторов задумываются о внедрении показателя прибыльности с поправкой на «климат» – т. е. на то, какой будет прибыльность проекта или бизнеса, если бы он платил полную стоимость за свои выбросы СО2. За отправную точку можно брать стоимость СО2 в Евросоюзе или оценку Всемирного банка о справедливой стоимости для достижения целей Парижского соглашения ($75 за тонну). При учете таких гипотетических расходов, которые пока отечественные производства не несут, но к которым стремительно движутся многие крупные экономики, компания сможет «протестировать», насколько новые проекты отвечают экологическим принципам и месту на рынке, которое эта компания хочет занимать в будущем.

Ставить амбициозные долгосрочные цели, разбивать их на среднесрочные и прописывать шаги по их достижению в планы работ каждого из департаментов – также залог того, что компания не остановится через месяц или год.

В январе 2020 г. на форуме в Давосе практически каждый выступающий говорил о темах экологии, об изменении климата и необходимости предпринимать какие-то действия. В то время Грета Тунберг, пожалуй, стала символом того, что действительно наступил переход от рассуждений и споров к конкретным действиям. Сам факт того, что 17-летний подросток стал рупором экологической повестки, только подчеркнул, насколько остра сама проблема (те, кто помнит Саманту Смит и Катю Лычеву, могут провести параллели с историей почти 40-летней давности). Да, в защите окружающего мира каждая из стран не обходится без лукавства и поворачивает проблему в том свете, который наиболее выгоден ей. Тем не менее экологическая повестка перестала быть просто повесткой. Она уже стала мейнстримом. И чтобы отвоевать себе место в экономике будущего, важно перейти от обсуждений и декларирования к конкретным мерам и действиям.