Бенефициары военной тревоги

Эскалация вооруженного противостояния на юго-востоке Украины в очередной раз продемонстрировала, что неурегулированные конфликты на пространстве бывшего Советского Союза и сегодня, через 30 лет после его распада, остаются серьезнейшей проблемой региональной и международной безопасности. Можно спорить о том, насколько важными окажутся последствия нынешней военной тревоги и кто в итоге окажется ее бенефициаром. Задачей для понимания вероятных траекторий развития одного из самых масштабных военно-политических противостояний в Европе является поиск его системных оснований. Важно увидеть общие и особенные его черты на фоне других постсоветских конфликтов.

Причины фундаментальные. Во-первых, сам распад СССР случился вне правовых рамок, с игнорированием советского же законодательства о праве на сецессию. Во-вторых, на международном уровне признание новых независимых государств строилось не на основе каких-то разработанных критериев, а на принципе uti possidetis (от лат. «поскольку владеете»), примененном в ходе деколонизации в Африке. Страна, становившаяся независимой, наследовала те территории и границы, которые имела, будучи административным образованием в составе другого, более крупного государства. Складывалась парадоксальная ситуация: радикально порывая с советским прошлым, вновь возникшие государства не хотели отказываться от тех территорий, которые они получили благодаря пребыванию в составе СССР.

При этом, по справедливому замечанию американского историка Чарльза Кинга, международное сообщество «просто смогло терпеть один вид сецессии, но отвергать другой». Выход Грузии, Молдавии или Украины считался легитимным, тогда как устремления абхазов, осетин или жителей Приднестровья – капризами сепаратистов. Игнорировался очевидный факт, что вновь возникшие государства строили свою национальную модель не на идеях федерализма и диалога, а на доминировании центра. Именно здесь, а не в происках Кремля стоило бы искать корни сепаратистских капризов.

В своем развитии постсоветские конфликты прошли два этапа. И если сначала доигрывались споры по линиям «Москва – союзная республика» и «союзная республика – автономия», то ближе к 2000-м начался процесс «геополитизации». Новые государственные образования стали осознавать свои особые интересы, отличные от России. Не видя в Москве силы, способной переиграть итоги первой волны конфликтов, политические элиты стран СНГ сфокусировались на кооперации с США, НАТО, Евросоюзом. Параллельно с этим последние, укрепив свое влияние на Балканах и Ближнем Востоке, обратили взоры на пространство бывшего СССР. В итоге статус-кво, оформленный по итогам распада СССР, стал оспариваться, а замороженные конфликты – размораживаться. Пятидневная война на Кавказе в августе 2008 г. стала наиболее яркой демонстрацией этого тренда.

Украина в отличие от Азербайджана, Грузии или Молдавии удержалась от первой конфликтной волны – этнополитической. Но нарастающая геополитическая конфронтация России и Запада накрыла ее с головой. Многие из уроков той же Грузии, решившей вместо аккуратного балансирования войти в борьбу на одной из сторон, не были должным образом извлечены. Не был учтен и провальный опыт построения государства без внимания к множественным региональным и этническим идентичностям. В связи с этим для Украины точкой заморозки конфликта стали минские соглашения. Азербайджан, Грузия и Молдавия прошли это в 1992–1994 гг. И каждая из этих стран в разное время и в разной степени пыталась конфликты разморозить, т. е. в одностороннем порядке изменить сложившиеся военно-дипломатические и социально-экономические реалии с выгодой для себя. Но если Кишинев ограничился коррекцией вопросов таможенного регулирования, то Баку, Киев и Тбилиси прибегли к силе.

В азербайджанском случае разморозка не вписывалась в традиционный для Евразии формат противостояния Запад – Россия. И в этом одна из причин ее успеха. Грузия и Украина в этом плане находятся в более уязвимом положении. Во многом по соображениям электорального порядка политики этих стран не могут открыто ставить вопросы об особом статусе Абхазии, Южной Осетии, Донецкой и Луганской областей. Любой даже аккуратный намек на федерализм будет рассматриваться едва ли не как измена. Но это еще полбеды. Сегодня все эти вопросы – не спор между Тбилиси и Сухуми, Киевом и Донецком. Это часть меню российско-американских отношений. И попытки исправить нынешний статус-кво в ту или иную сторону будут рассматриваться именно как коррекция баланса сил между Москвой и Вашингтоном в Евразии. Поэтому любая разморозка по сценарию хоть 2008 г., хоть 2021 г. будет по определению выходить за рамки Кавказа или европейской части бывшего СССР.

Рано или поздно представителям грузинской и украинской элит придется отвечать на вопрос: насколько участие в этно- и геополитическом противостоянии им выгодно? Готовы ли они к отнюдь не дешевой в прямом и переносном смыслах интеграции элит проблемных регионов, как это сделала Россия в Чечне? И не проще ли сделать выбор в пользу «малой» Грузии и Украины?