Фильм, фильм, фильм

Настал момент, когда главной формой политической публицистики становится кинокритика. Последний фильм-расследование, выпущенный командой Алексея Навального, набрал за двое суток больше 40 млн просмотров. Его премьера стала частью сценария, который начался с возвращения Навального на родину.

Правила работы российской политической машины были созданы Кремлем так, чтобы победитель был всегда известен заранее. Важной частью этого механизма воспроизводства власти был его хронометраж, отступления от которого ни разу не допускалось. Навальный уже нарушил этот инерционный сценарий. Поскольку победить на участках для голосования нельзя, он пытается вывести борьбу за власть за их пределы. Но даже если ему удастся изменить правила игры, на шахматной доске останутся те же самые фигуры и для каждой из них нужно прописать последовательность ходов уже по новым правилам.

Самой могущественной фигурой является высшая власть. Но «берлинский пациент» навязывает ей условия, в которых каждый ее шаг станет предсказуемым. Во время греко-персидской войны афинский политик и полководец Фемистокл расставил на пути вражеского флота камни с надписями для греческих союзников царя Ксеркса, призывая их перейти на сторону афинян. Даже если этого и не случится, Ксеркс, рассчитывал Фемистокл, перестанет доверять союзникам. Похожий эффект должны вызвать и видеопослания Навального в кремлевском лагере.

Фильм про дворец в Геленджике демонстрирует множество интимных деталей быта высшей элиты страны. Как оппозиционеру удалось заглянуть в роскошную спальню в стиле Второй империи или рассмотреть кальянную комнату, которые теперь обсуждают школьники в социальных сетях? Поиск ответа неизбежно подталкивает к подозрению, что оппозиция получает негласную помощь «изнутри дворца». Это аналог Фемистокловых камней, разрушающий доверие внутри вражеского лагеря. Еще евангелист Матфей знал, что «всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит».

В фильме про «дворец Путина» очень мало нового. Он построен на компиляции уже давно известных фактов и теорий. И его успех связан не с новизной фактического содержания, а с новым языком обсуждения политики. С помощью традиционного своего конька – темы коррупции – Навальный мобилизовывал симпатии среднего класса, но оставлял почти равнодушным большинство россиян. Либеральные эксперты пишут, что «в России коррупция исторически считается нормой». Но дело не в ее культурной нормативности, а в том, что она воспринимается лишь как одна из технологий обогащения верхушки, а вовсе не как фундамент социальной несправедливости. И вот теперь Навальный говорит о коррупции не только как о неэффективности, но прежде всего как о неравенстве. А это гораздо ближе большинству.

При этом он обращается не столько к своим традиционным сторонникам (для них все и так ясно), сколько к колеблющимся и откалывающимся от путинского большинства. Эта фигура на шахматной доске очень пассивна и редко приходит в движение, но от нее потенциально зависит многое, если не все. В 2011–2012 гг., во время событий на Болотной, властям удалось добиться поддержки большинства, противопоставив его интересы протестам «норковых шуб». После Крымской весны «путинское большинство» казалось незыблемым, но проверку социальным неравенством выдерживает уже с трудом. Начиная с пенсионной реформы 2018 г. оно стало разменивать активную поддержку на пассивную лояльность. Теперь под угрозой и она.

Критикой погрязшей в роскоши верхушки Навальный стремится превратить страх перед либеральными реформами, на котором держался социальный контракт путинской стабильности, в ненависть к стабильности бедности и неравенства. Но чтобы «глубинный народ» поддержал «партию перемен», ни в коем случае нельзя обсуждать с ним содержание этих перемен. Программа очередного витка либеральных реформ и масштабной приватизации почти наверняка оттолкнет патерналистски настроенное большинство. Поэтому публичную репрезентацию этой программы следует свести к личности лидера. Если он станет фигурой, равной прежнему правителю, политический конформизм пассивного большинства перестанет работать на власть. Нормативной станет поддержка оппозиции, а лояльность превратится в социально девиантное поведение. А это грозит быстрым разложением в рядах государственного аппарата и силовиков, часть которых может начать задумываться о переходе на сторону вероятного победителя.

Остается главный вопрос: как сравняться со всемогущим президентом? Именно эту задачу обслуживает вся драматургия возвращения Навального. Нарушив инерционный сценарий власти, он поставил себя в центр политической борьбы. К его злоключениям приковано все внимание. Теперь нужно «обналичить» медийный капитал, превратив его в материальную силу там, где развернется настоящая борьба, – на улице. Для этого нужен не высокий рейтинг среди избирателей, а лишь отмобилизованное оппозиционное меньшинство, организованное вокруг сети блогов и оппозиционных СМИ.

Если эмоции, зашкаливающие последние дни внутри либерального «пузыря» в TikTok, 23 января материализуются в протестную толпу, то улица, а не участки для голосования, станет главной ареной политической борьбы. И в этом пространстве материальная сила либеральной оппозиции будет соизмерима с силами власти. Подавить протесты демонстрацией уверенности и силы можно, только если власть знает, что удержится от раскола. Силовики сейчас безусловно поддерживают государство – в свое время власть провидчески сформировала в России второй средний класс, объединяющий чиновничество и сотрудников силовых органов. Он сейчас реальный и надежный фактор стабильности, но это еще сильнее повышает ставки для оппозиционеров-радикалов.

Каждый этап обострения политической борьбы увеличивает риск, что самая мощная фигура – пассивное большинство – перестанет быть пассивной. А в таком случае все остальные фигуры вообще могут быть сметены с доски.