Преследование слухов: монополия на ложь

Международная «Агора» опубликовала анализ дел о фейкньюс в период эпидемии коронавируса. Предмет анализа – массив возбужденных административных и уголовных дел. Вывод – наибольшую общественную опасность правоохранительные органы видят в публичных сомнениях в правдивости официальных пресс-релизов, а также в оценке общественностью готовности властей к противодействию чрезвычайным ситуациям. Так что государство закрепило за собой монополию на распространение любой общественно значимой информации.

Доклад Международной «Агоры» «Эпидемия фейков: борьба с коронавирусом как угроза свободе слова» содержит описание текущей ситуации и предпосылок появления соответствующих норм в российском законодательстве, указание на наиболее примечательные кейсы, оценку общемирового контекста и рекомендации по приведению действующих норм к мировым стандартам защиты права на свободу высказываний.

С 19 марта прошлого года, когда вступила в силу ч. 9 ст. 13.15 КоАП РФ, в поле зрения аналитиков попало 170 случаев административного (157 зафиксированы за три эпидемических месяца) и 42 случая уголовного (по ст. 207.1 УК РФ) преследования граждан и организаций за распространение информации, которая отличается от официальных пресс-релизов. В 144 случаях сведения о содержании высказываний оказались доступны для анализа, т. е. упомянуты в пресс-релизах государственных органов, судебных актах или сообщениях СМИ.

В остальных 68 случаях судебные акты либо еще не опубликованы, либо данная информация в нарушение закона из них оказалась изъята, или – опять же в нарушение закона – судами вообще не упомянута, что свидетельствует об отсутствии правовой оценки спорных высказываний.

Высказывания, следствием которых стало преследование по обвинению в дезинформации, можно разделить на шесть основных групп.

1. Сообщения о сокрытии властями информации о наличии инфицированных в определенных регионах, о точном количестве заболевших, о фактах смертей от коронавируса. Ровно половина случаев преследования связана именно с выражением недоверия официальным пресс-релизам – 72 случая преследования, из них 17 в уголовном порядке.

2. Каждое пятое дело возбуждено в связи с сообщениями о вводимых властями ограничениях и запретах, переброске сотрудников силовых структур, привлечении воинских подразделений, установке блокпостов и применении силы к несогласным как в связи с распространением коронавируса, так и в связи с проведением массовых акций протеста. Такие сообщения стали причиной 31 преследования за фейки, включая 16 уголовных.

3. На 3-м месте (22 случая, четыре уголовных) находятся случаи распространения информации о неготовности властей к кризисным ситуациям – о проблемах в снабжении врачей и медицинских учреждений средствами защиты, нехватке лекарств и приборов искусственной вентиляции легких.

4. Лишь восемь сообщений, содержащих явное отрицание опасности COVID-19, необходимости игнорирования вводимых властями мер и призывы не соблюдать ограничения, стали основаниями для преследования авторов за распространение недостоверной общественно значимой информации.

5. Внимание правоохранительных органов привлекли три очевидно сатирических сообщения о распространении коронавирусной инфекции. Стоит обратить внимание, что в двух случаях, когда сообщения распространялись публичными фигурами, это привело к возбуждению уголовных дел (дела блогера Александра Торна, который высмеял слухи об искусственном происхождении коронавируса, и журналиста Александра Пичугина, в иронической форме оценившего позицию Русской православной церкви о проведении массовых мероприятий в период эпидемии). В случае же жителя Югры, который написал в соцсети, что якобы болен коронавирусом, но гуляет по городу с целью заражения граждан, преследование ограничилось административным штрафом.

6. Еще шесть сообщений, послуживших основаниями для возбуждения дел об административных правонарушениях, нельзя отнести ни к одной из упомянутых групп. В частности, речь идет о сообщении журналистов в заметке о таракане в школьной столовой, о новостных сюжетах с рассуждением о возможности распространения коронавируса через общедомовую вентиляцию, о публикациях информагентством рассуждения известного политолога, предупреждающего о подготовке революции в России, о публикации рассуждения о связи провалов в асфальте со взрывами на горно-обогатительном комбинате, о публикации недостоверных сообщений о деятельности банка и о публикации видеоролика о проведении акции протеста в период карантинных ограничений.

Отдельно необходимо отметить сообщения так называемых внутренних осведомителей (whistleblowers) о проблемах внутри закрытых ведомств и учреждений, которые послужили основанием для преследования. В частности, уголовное дело в отношении Владимира Воронцова за распространение сведений о заражении коронавирусом курсантов военных вузов и административное дело в отношении депутата Михаила Матвеева, которое было инициировано Управлением МВД России по Самарской области за раскрытие информации о распространении коронавируса среди сотрудников управления.

Примечательны несколько случаев прекращения в ходе проверок и четкого судебного контроля дел за сообщения, которые первоначально были отнесены к фейковым новостям.

В частности, не признаны намеренной дезинформацией текст статьи журналиста Михаила Романова о злоупотреблениях со стороны сотрудников ФСБ, жалобы врачей станции «Скорой помощи» в Кинешме на нехватку средств индивидуальной защиты, интервью московского нейрохирурга с рассказом о недостаточном количестве масок-респираторов и ультрафиолетовых ламп в его отделении, твит самарского депутата с требованием к управлению полиции раскрыть информацию о заболевших сотрудниках, заметка в газете о задержании гражданина Таджикистана по подозрению в изнасиловании, статья в социальной сети с жесткой критикой режима самоизоляции.

Описанная выше классификация служит обоснованием для выводов, что наибольшую общественную опасность правоохранительные органы видят в допустимости публичных сомнений в правдивости официальных пресс-релизов, а также в оценке общественностью готовности властей к противодействию чрезвычайным ситуациям.

Так, общее количество случаев, отнесенных к группе 1 и 3, составляет 2/3 от всех известных случаев преследования. Таким образом, распространение информации о действиях либо бездействии государственных структур и их мотивации вне зависимости от формы высказывания на практике отнесено к исключительной прерогативе властей.

Подобное делает возможным преследование официальных лиц и сотрудников государственных органов лишь по специальным составам ст. 285 и 286 УК РФ. При этом весьма показательно, что количество оправдательных приговоров по ст. 286 УК почти в 10 раз выше среднестатистического уровня по другим уголовным составам. То есть государственные структуры имеют монополию на распространение любой общественно значимой информации – как достоверной, так и очевидно ложной.