Коронаскептики и коронаэнтузиасты

Эпидемия коронавируса в течение очень короткого времени разделила людей на три группы: людей, не имеющих своей позиции и придерживающихся политики, предложенной СМИ и властями; людей, отрицающих необходимость карантинных мер, – коронаскептиков, и людей, боящихся коронавируса, – коронаэнтузиастов, приветствующих любые ограничительные меры.

Большинство людей относится к первой группе. Они обычно более или менее законопослушны. Если государство вводит ограничения, они их придерживаются, не обсуждая особенно необходимость: надо – значит надо. Когда власти сообщат, что можно будет выходить на улицу, они выйдут. Если условия запретов станут жестче, эти люди, скорее всего, будут их соблюдать до какого-то предела. Нельзя сказать, чтобы ограничения этой группе нравились, они, безусловно, причиняют множество неудобств, лишают дохода, работы и т. д. Когда речь зайдет о том, что надо на что-то жить, многие из них вынужденно пойдут работать, иногда понимая, что нарушают правила, а иногда воспринимая ограничительные нормы точно как герой чеховского рассказа «Злоумышленник»: он даже не понимает, какая связь между открученной от рельса гайкой и катастрофой с человеческими жертвами. Об этой группе мы еще поговорим, а пока нас будут интересовать две другие группы.

Позиция коронаскептиков выглядит до предела либеральной. Защита от вируса – наше личное дело. Вероятность умереть преувеличена. Это, конечно, не грипп, но и не чума с сибирской язвой. Общество будет нести огромные потери от карантина, намного большие, чем потери от самой эпидемии. Нельзя закрывать парки – пусть люди бегают, нельзя мешать людям работать – они должны зарабатывать себе на жизнь. Именно среди этой группы так популярен опыт Швеции, пытающейся, по мнению экспертов, выработать как можно быстрее коллективный иммунитет. Нестрогие и добровольные шведские меры – эталон для коронаскептиков. К этой группе в какой-то степени примыкают адепты БЦЖ (прививка от туберкулеза; сокращенное от бациллы Кальмета – Жерена, ходили слухи, будто привитые БЦЖ слабо заражаются коронавирусом), а также противники ношения масок и перчаток и сторонники мирового заговора элит.

Коронаэнтузиасты, или, может быть, лучше назвать их коронапессимистами, – люди совсем другого сорта. Они непрерывно рассылают апокалиптические картины времен разгара эпидемии в Италии и Нью-Йорке. Их эталон – Китай, их надежда – запреты и препоны. Всеобщее ношение масок и перчаток – их фетиш. Они считают цифры погибших и анализируют графики. Но вся цель их анализа состоит в том, чтобы подтвердить необходимость жестких карантинных мер и чрезвычайного положения. Все остальное им кажется полумерами. Они выглядят сторонниками жесткого государственного вмешательства в действия людей.

При чтении текстов, которые пишут представители этих двух групп, может создаться впечатление, что перед нами традиционное деление людей на либералов и государственников. Первые – убежденные сторонники свободы и права человека на смерть от вируса, вторые, по этой логике, признают необходимость насилия со стороны государства и всячески его приветствуют. Однако, когда начинаешь анализировать реальных людей, придерживающихся столь полярных позиций по коронавирусу, выясняется, что шкала «либерализм – патернализм» почти никак не отражает позицию человека по отношению к методам борьбы с коронавирусом. Человек может быть приверженцем рыночного капитализма и всячески поддерживать политику государственного карантина. И наоборот, сторонник жесткого государства вдруг становится либералом, когда речь идет о запретах передвижения, необходимости ношения масок и ограничениях личного общения.

Точно так же не может служить основанием для деления этих групп шкала «интроверт – экстраверт». Представители крайних точек на этой оси, очевидно, присутствуют в обоих противоборствующих лагерях.

Безусловно, в отношении к коронавирусу присутствует некоторая целесообразность. Православная церковь изо всех сил сопротивлялась самоограничению по двум соображениям. Первое – боязнь потерять влияние на свою паству. Рассказывая людям про защиту со стороны Бога, трудно объяснить, что в этом случае необходимо выполнять рекомендацию властей. Легко можно вспомнить чумные бунты в екатерининское время, когда в Москве прихожанами был растерзан архиепископ Амвросий, попытавшийся с позиции рациональности убрать чудотворную икону во избежание распространения заразы. Второе соображение, наоборот, чисто экономическое: самоизоляция совпала с наиболее посещаемыми церковными праздниками, дающими колоссальные денежные доходы. Это не позиция коронаскептиков: и то и другое вполне рационально. Как только стало понятно, что эпидемия серьезна, как только пострадали первые священнослужители, последовали и закрытие церквей, и очень грамотные выступления иерархов Церкви, объяснивших необходимость самоограничения.

Не относятся к коронаскептикам и люди, вынужденные зарабатывать себе на жизнь в это тяжелое время: таксисты, курьеры, водители городского транспорта, уборщики мусора, продавцы магазинов, рабочие-гастарбайтеры и отчасти – следящие за порядком соблюдения мер изоляции полицейские. С Церковью их объединяет одно: если бы государство компенсировало им потерю доходов, то никто из них, скорее всего, не стал бы работать и рисковать жизнью.

Но в действиях коронаскептиков и коронаэнтузиастов есть общее. И та и другая группы, привлекая рациональные доводы в свою пользу, абсолютно нерациональны в пристрастиях. Они могут брать цифры из одного и того же массива данных, выдирая оттуда те, что выгодны им, и не обращая внимание на те, что противоречат их убеждениям. Любая публикация в поддержку их позиции моментально распространяется как несокрушимый аргумент, но он абсолютно не трогает их противников, которые немедленно находят обоснование отвергнуть этот материал как полностью недостоверный.

Но ведь должно быть нечто, объединяющее каждую из этих противоборствующих групп, то, что позволяет как-то объяснить их поведение. По-видимому, это отношение к риску, изучением которого уже очень давно занимаются экономисты. Согласно этой теории всех людей можно разделить на три группы:

• нейтральные к риску;

• не склонные к риску;

• предпочитающие риск.

Похоже, что именно это деление во многом лежит и в основе отношения к карантинным мероприятиям.

При прочих равных условиях человек, привыкший к риску, воспринимающий его как обязательный элемент своей жизни, будет оценивать коронавирус как еще один элемент, увеличивающий уровень риска вокруг него. Как говорит старая морская поговорка, «плавать по морю необходимо, жить – не так уж необходимо». Играть в орлянку со смертью для такого человека – нормальное состояние жизни. Именно эти люди сравнивают цифры погибших от коронавируса с потерями от автомобильных аварий, СПИДа или туберкулеза. Из таких людей выходят путешественники, спортсмены-экстремалы и наемники.

Человек, не склонный к риску, наоборот, будет приходить в ужас от того, что вокруг него появляется элемент непредсказуемости, неподвластный ему и непонятный. Далеко не обязательно эти люди тихие обыватели, но, вероятно, среди них много наемных работников, белых воротничков. Эти люди будут изо всех сил стараться уменьшить уровень риска: носить маски, мыть тщательно руки, обходить других людей.

Нейтральные к риску будут вести себя абсолютно индифферентно. Именно среди них больше всего тех, кто пойдет на шашлыки, станет трепаться со знакомым на улице или пойдет в магазин без маски. Это не коронаскептицизм, это безразличие и разгильдяйство. Именно от них закрывают входы в парки и вводят патрулирование. Коронаскептики и коронапессимисты будут, как правило, придерживаться запретов. Увы, поскольку нейтральных к риску коронапофигистов у нас достаточно много, обойтись совсем без запретов невозможно.

Как же выглядит процесс возникновения трех перечисленных групп? В самом начале эпидемии, когда еще ничего толком не понятно, когда уровень неопределенности чрезвычайно высок, выбор позиции определяется именно отношением к риску. По мере развития ситуации информации становится все больше, и в какой-то момент люди либо убеждаются в своей правоте, либо меняют убеждения. Очень хорошо это изображено в старом советском фильме «Два бойца», события которого происходят в Ленинграде 1941 г. Девушка рассказывает двум друзьям историю: «У нас в квартире живет один старичок. Он никогда не спускается в убежище. Он профессор математики и вычислил, что Ленинград занимает около 100 кв. км. Потом подсчитал, сколько на этой площади места занимает его тело. В общем, у него получилось по теории вероятности, что есть только одна десятимиллионная часть возможности, чтобы бомба попала именно в него. И он никогда не спускается в убежище». Когда началась бомбардировка, герои фильма встречают профессора в бомбоубежище, где происходит примечательный диалог:

– Профессор, вы здесь? Но вы же говорили, что по теории вероятности...

– Мало ли что я говорил. На весь Ленинград был один слон. И то его сегодня разбомбили. Какая тут, матушка, теория вероятности!

Ровно такая же ситуация происходит во время эпидемии. Когда люди начинают видеть больных в своем окружении, узнают о смерти знакомых, их отношение к карантину меняется. Постепенно, с развитием эпидемии, и коронаскептики, и коронапессимисты становятся коронареалистами. Впрочем, не все: остается небольшая часть людей, готовых верить в любые конспирологические теории. Но бороться с ними так же бесполезно, как и со сторонниками плоской Земли. К счастью, большинство людей во время эпидемии более или менее разумны – при условии, что государство стремится дать им точную и честную информацию как о статистике заболевания, так и о стратегии защиты граждан от вирусной инфекции. Увы, пока об этом приходится только мечтать.