Каким будет «дивный новый мир»

«После пандемии мир уже никогда не будет прежним» – эта фраза стала общим местом в рассуждениях политиков, ученых, журналистов. Заверения, что в результате революции на рынках труда, когда офисных работников массово заменят те, кто трудится на удаленке, вместе с роботами и искусственным интеллектом, мир быстро перейдет на «цифру», в нынешних реалиях как-то не убеждают. В обстановке всеобщего карантина стало очевидно, что современная экономика не может работать в новом режиме – через несколько месяцев она встанет. И тогда вместо «дивного цифрового мира» люди столкнутся с необходимостью адаптироваться к совершенно иной реальности – к жизни в примитивных аграрных сообществах, существующих в условиях натурального хозяйства.

Поэтому на самом деле все, по-видимому, будет гораздо сложнее. Конечно, проект строительства «цифрового мира» никуда не исчезнет, но претерпит существенные изменения под влиянием пережитого человечеством опыта. Наверняка поубавится количество романтиков, еще недавно грезивших «дистанционной медициной», при которой не надо будет содержать множество старомодных учреждений вроде поликлиник и больниц, а будет достаточно, чтобы врачи давали лечебные рекомендации по Skype, WhatsApp и т. п. Как минимум придется скорректировать в сторону уменьшения и планы перевода образования в онлайн. О производстве разного рода материальных продуктов и сельхозтоваров и говорить не приходится. На нынешнем технологическом уровне развития общества эти задачи – по крайней мере пока – роботам не по плечу.

Несмотря на корректировки и неизбежный отказ от притязаний на радикальное изменение человеческого общества, проект «цифрового мира», безусловно, сохранит привлекательность и на рынке глобальных политических идей по-прежнему будет претендовать на роль самого востребованного. Только в мире, пережившем пандемию, у него, скорее всего, появится сильный соперник – левая идея в новой редакции. Сотни миллионов людей по всему свету, и в первую очередь в развитых странах, столкнувшись с недостаточностью, а то и некачественностью медицинских услуг, с безденежьем и безработицей, не виданной со времен Великой депрессии, будут требовать большей социальной справедливости. И с новой силой зазвучат требования большей доступности качественных медицинских услуг и образования, более справедливого распределения доходов.

Выстраданные в кризис идеи лягут на хорошо подготовленную предкризисным десятилетием почву – рост массового недовольства увеличивающимся социальным неравенством, сокращением среднего класса, стагнацией доходов многих групп населения. Энергия протестов «желтых жилетов» соединится с опытом недавно пережитого кризиса. И не только во Франции. Тогда тип политика вроде Берни Сандерса, который сегодня многим представляется чудаковатым левым интеллектуалом из продвинутого американского штата, окажется очень востребованным. По меньшей мере в развитой части современного мира.

На эти рассуждения легко возразить: дескать, все эти социалистические идеи, так или иначе сводящиеся к требованию «отнять и перераспределить», уже много раз опробованы в истории человечества и ни к чему хорошему не привели. Более того, они тормозили технологический прогресс. Однако эти доводы вряд ли остановят формирование общественного запроса на новый левый проект, поскольку за ним стоят интересы десятков миллионов людей. А эти люди, в свою очередь, могут задаться вполне резонным вопросом: почему врачи и преподаватели должны иметь в десятки раз меньшие доходы, чем профессиональные футболисты или липовые телезвезды?

Пока трудно сказать, какими будут идейное наполнение и политико-организационные формы этого проекта. Вряд ли он повторит образцы золотого века индустриальной цивилизации – 1950–1970–х гг., – воплощенные старой социал-демократией. Не воплотит он и чаяний зеленых радикалов типа Греты Тунберг, если только человечеству не придется заново осваивать основы примитивного земледелия и собирательства.

Левый проект будущего, по-видимому, вберет в себя и достижения современных технологий, и всевозможные версии «электронной демократии», и новейшие формы самоорганизации и самоуправления граждан. И именно этот проект, по крайней мере в ближайшей перспективе, станет оппонентом идеологии создания «цифрового мира». Почему? Потому что в современных социальных и политических теориях «цифровой мир», «цифровая цивилизация» как-то незаметно заняли место нового «правого центра». Правого, поскольку их авторы практически единодушно считают, что «цифровой прогресс» лишь усилит социальное неравенство.

Согласно этим представлениям, социальная структура общества может стать жестко вертикальной, в чем-то почти сословной. Креативный класс и держатели ресурсов – на самом верху; различные группы, обслуживающие их разнообразные интересы, – этажом пониже. И наконец, все остальные – бывшие работники массовых профессий и монотонного труда, которые в «дивном новом мире» окажутся невостребованными, вытесненными роботами и искусственным интеллектом. Для их выживания и существования рекомендуется «гарантированный доход».

Группы на вершине социальной пирамиды будут пользоваться новыми возможностями для качественного улучшения своего здоровья и увеличения продолжительности жизни. Вполне вероятно, им не будут страшны новые пандемии. Все это создаст новый, ранее не виданный биологический тип социального неравенства, о котором в своей последней книге предупреждал великий британский физик Стивен Хокинг.

«Дивный цифровой мир», конечно же, будет более технологически развитым и экономически эффективным, чем нынешний. Но он будет миром меньшинства, что делает его весьма уязвимым: далеко не все согласятся с ролью социального балласта с гарантированным доходом. Поэтому различным версиям «цифрового мира» и будет оппонировать новый левый проект.

Думается, что их противоборство не станет борьбой на уничтожение. Технологическая утопия, даже если она достигает абсолютного совершенства, не сможет воплотиться в жизни, игнорируя интересы массовых социальных слоев. А новый левый проект, какие бы формы он ни обретал, так и останется экспонатом из музея политической истории человечества, если не будет использовать современные технологии и формы социального взаимодействия, ими порождаемые.

Иными словами, отношения этих двух проектов будут характеризовать не только соревнование, конкуренция, но и взаимопроникновение и взаимообогащение. Как когда-то в ХХ в. существовали и взаимодействовали социал-демократия и либерализм. Возможно, из этого соревнования первой половины XXI столетия родится какая-то новая разновидность «цифровой социальной демократии». По крайней мере, очень хотелось бы в это верить.

Автор – политолог