Разные приговоры фигурантам «московского дела» – от условного срока и штрафа до года колонии – не должны никого вводить в заблуждение: во всех этих случаях мы имеем дело с криминализацией политической и гражданской активности, наказанием за нелояльность власти. Сравнительная некровожадность судов на этот раз – новость хорошая лишь относительно: с одной стороны, все четверо осужденных утром 6 декабря получили наказание значительно мягче того, что запрашивало гособвинение, с другой – ни один из троих отрицавших вину не был оправдан и как минимум один из них получил реальный срок. Система не проглотила очередных жертв целиком, а только покусала, но укусы чувствительны и заживут не скоро.
Студент-политолог Егор Жуков получил три года лишения свободы условно с запретом вести блоги за четыре видео о формах ненасильственного протеста, которые суд счел призывами к экстремизму. Другие шестеро обвинялись в неопасном насилии против полицейских и получили разные приговоры: от штрафа (Павел Новиков, признал вину) и условных сроков (Владимир Емельянов, на его попечении пожилые бабушка и прабабушка, и Александр Мыльников, отец троих детей) до реальных сроков (Никита Чирцов – год, Максим Мартинцов – 2,5 года, Егор Лесных – три года). Для всех прокуроры просили от трех до четырех лет колонии.
Больше всего внимания в этой части московского процесса было привлечено к Жукову: свою роль сыграли и попытка представить опасным уголовным преступлением рассуждения о формах протеста, и масштабная кампания его поддержки, и критика руководством ВШЭ политической активности студентов в целом. Это был характерный пример того, какой риск несет критика власти, – и в Егоре Жукове многие смогли увидеть себя.
При этом дело Жукова – если и не первый, то все равно показательный пример того, как образование становится фактически отягчающим обстоятельством в политическом деле: в приговоре прозвучали слова, что с учетом полученных знаний Жуков, безусловно, осознавал общественную опасность своих действий. Хотя в целом мысль об опасности гуманитарного образования, конечно, не новая, и власть тут рассматривает людей как покупатель – рыбу в магазине: та, что без головы, лучше и больше ценится.
Реальный срок лишения свободы для Жукова был бы явным и недвусмысленным плевком в лицо всем многочисленным публичным и непубличным защитникам студента, всем, кто считал его дело абсурдом и пытался добиться снятия нелепых обвинений. Масштабная общественная кампания в поддержку Жукова, очевидно, была одним из факторов, которые могли склонить чашу весов (но едва ли они в руках собственно правосудия) в пользу сколько-нибудь снисходительных приговоров невиновным людям – и это говорит о том, что такие кампании нужны. Но, скорее всего, бурная кампания поддержки – это только видимая часть айсберга из разных условий и обстоятельств, и сыграло их сочетание, но пропорции и даже состав этой спасительной смеси нам неизвестен.
Родные Жукова, Емельянова, Мыльникова и Новикова не могут, конечно, не радоваться тому, что молодые люди остались на свободе. Да и проректор «Вышки» Валерия Касамара назвала условный срок для Жукова «победой». Но вообще-то и условный срок, и вообще любой обвинительный приговор для невиновного – это плохие новости для общества: они столь же ясно показывают, что власть считает важным хоть как-то, но наказать тех, кто ею недоволен и имеет смелость говорить об этом, а если и отступать от репрессивной линии – то редко и недалеко. Тут показательны слова нового главы Совета по правам человека Валерия Фадеева, назвавшего приговор Жукову «сбалансированным решением». Компромисс между политикой и правосудием, поиск «баланса» между устрашением недовольных и законностью, обвинение невиновных – все это как минимум крайне цинично, тем более в устах президентского советника по правам человека.
Власть, похоже, не понимает, что такие приговоры лишают Россию будущего и надежды. Они затыкают рот критикам власти, наказывают за неравнодушие, отваживают от какой-либо активности – политической или гражданской, разбивают планы развития науки и высшего образования, реализовать которые невозможно без свободы высказывания и обмена мнениями. Они бьют по детям и старикам в семьях осужденных – вспомним про бабушку и прабабушку Емельянова, у которых нет никого, кроме него.
И конечно, эти приговоры создают много проблем и для самих осужденных. Даже штраф или условный срок – это все равно судимость, воспринимаемая в российском обществе как клеймо, и потенциальные сложности с устройством на работу. Год в колонии – это сравнительно немного, но и это год, вычеркнутый из жизни. Для Жукова все еще хуже. Еще до приговора он попал как «экстремист» в черный список Росфинмониторинга, его счета были заблокированы, и банки не могут открывать на его имя новые – непонятно, как Жуков, например, будет получать стипендию или впоследствии зарплату, ведь выдача на руки наличных через кассы теперь редкость. При этом добиться исключения из списка Росфинмониторинга крайне сложно, практически невозможно. Кроме того, для Жукова судимость по экстремистской статье (если Мосгорсуд не отменит приговор Кунцевского райсуда) – это поражение в политических правах на весь срок лишения свободы условно. Если бы он захотел, например, в 2021 г. баллотироваться в Госдуму, то не смог бы: это неочевидное дополнение к приговору, но показательное.