На память о Великой депрессии

В октябре исполнилось 90 лет со дня черного вторника. В прошедшие десятилетия было немало черных вторников, но для экономиста 29 октября 1929 г. – это самый главный черный вторник мировой истории. Началась Великая депрессия – экономический кризис в США и во всем остальном мире, по-прежнему крупнейший экономический кризис в мирное время. Великая депрессия не только повлияла решающим образом на ход мировой истории – без нее, возможно, не было бы Второй мировой войны. Пытаясь объяснить происходящее, экономисты фактически заново создали экономическую науку, сделав ее одной из важнейших научных дисциплин ХХ в., и разработали целый ряд инструментов борьбы с кризисами, которые до сих пор используют правительства. Конечно, как всякое мегасобытие, Великая депрессия породила – вместе с новыми теориями и практикой – немало мифов.

Экономическая катастрофа

Резкое падение цен на акции, начавшееся осенью 1929 г., не было, по всей видимости, причиной депрессии, но это удобная точка отсчета. За первые три года (1929–1932) промышленное производство в США упало на 46%, в Германии – на 41%, во Франции – на 24%, в Великобритании – на 23%. Безработица выросла почти в 6 раз в США, более чем в 3 раза – во Франции и Германии, более чем в 2 раза – в Великобритании. Спад производства сопровождался неслыханным – более чем на 30% – падением цен, что только усиливало кризис: чем сильнее снижались цены, тем менее охотно тратили остающиеся деньги граждане, еще сильнее сокращая спрос.

Депрессия коснулась практически всех стран мира – мировая торговля сократилась более чем на 50%. Тяжелейший кризис затронул и те страны, которые не были напрямую связаны с глобальными рынками. В советской России в 1929–1932 гг. произошла крупнейшая гуманитарная катастрофа в ее истории, голод, унесший, по разным оценкам, от 5 млн до 8 млн человек. Несмотря на масштаб трагедии, ее причины только начинают полноценно изучаться – и, возможно, дальнейшие исследования укажут на связь Голодомора и мирового экономического кризиса. (Например, не исключено, что рекордные объемы зерна, насильственно изъятые у умирающих крестьян и вывезенные за границу в 1930–1931 гг., были связаны с резким падением цен на продовольствие в результате Великой депрессии – падение цен компенсировали увеличением экспорта.)

Загадка Великой депрессии

Загадка Великой депрессии, заставившая лучших экономистов отбросить доминировавшие тогда экономические теории, состоит в том, что резкий спад производства, рекордный рост безработицы и стремительное – по историческим меркам – падение цен начались без серьезных внешних шоков. Заводские станки и конвейеры, трактора и комбайны, электростанции и дороги никуда не пропали, разработанные и внедренные технологии не устарели, рабочие не утратили никаких навыков – все осталось по-прежнему, а производство и потребление начали резко сокращаться. Конечно, кризис на фондовом рынке привел к краху отдельных банков, но банковские кризисы случались в предыдущие 100 лет регулярно и экономика всегда быстро, за год-два, возвращалась к росту. «Невидимая рука рынка» – предположительно – быстро возвращала экономику в долгосрочное равновесие: бизнес покупал подешевевшие производственные мощности, нанимал рабочую силу на более низкую зарплату и восстанавливал производство. Но почему-то во время Великой депрессии восстановление затянулось на многие годы.

Модная тогда «австрийская теория бизнес-цикла» считала, что все дело в неправильных инвестициях и ненужных производственных мощностях, накапливающихся к концу предыдущего бума. Двадцатые годы в ведущих промышленных странах мира были действительно периодом быстрого роста производительности труда – электрификация, повсеместное внедрение конвейерного производства, моторизация сельского хозяйства делали возможным производить больше, задействуя меньшее число рабочих. Но это не сопровождалось высокой инфляцией – в США, основной движущей силе промышленного прогресса, инфляция в 1920-е была низкой. В соответствии с теорией бизнес-цикла, порождающего «ненужное» производство, американское правительство первое время спокойно наблюдало за крахом бизнесов и банков, надеясь на целительный эффект кризиса, но так ничего и не дождалось.

Следуя той же порочной логике, денежные власти допустили грубую ошибку – вместо того чтобы увеличить количество денег, победить дефляцию и спасти за счет предельно дешевого кредита падающие банки, они, наоборот, ужесточили денежную политику. Как оказалось, чем раньше страны отказывались от золотого стандарта, инструмента борьбы с инфляцией, которая в тот момент никому ничем не угрожала, тем быстрее начиналось восстановление. К еще более плохим последствиям привел рост протекционизма: страны бросились наперегонки вводить запретительные тарифы и другие барьеры для международной торговли. Как всегда, протекционистские меры делали граждан страны беднее и, значит, снижали спрос на продукцию, производимую внутри страны. В 1933 г. объем мировой торговли составлял треть от объема 1929 г.

С точки зрения современной науки

Девяносто лет обсуждения загадок Великой депрессии не прошли даром. Сейчас экономисты понимают, что такое «множественные равновесия» и какую роль играют ожидания экономических субъектов, граждан и фирм, в определении того, в каком именно равновесии, хорошем или плохом, находится экономика. При одних и тех же внешних условиях, при одном и том же уровне развития технологий и одном и том же уровне человеческого капитала банки могут выдавать кредиты, заводы могут работать, рабочие получать зарплату и покупать продукцию, выпускаемую заводами. А могут – не получать зарплату и не покупать продукцию заводов, делая производство невыгодным и разоряя банки, выдавшие кредиты. Кризис на фондовом рынке может переместить экономику из хорошего равновесия в плохое – и, как показали долгие годы Великой депрессии, сама по себе она обратно не возвращается.

Британский экономист Джон Мейнард Кейнс предлагал правительству переводить экономику в другое равновесие с помощью резкого увеличения государственных расходов, профинансированных в долг. Конечно, сама по себе такая мера не может увеличить ни производства, ни потребления, но она действительно способна разорвать порочный круг, в котором граждане не потребляют, потому что у них нет денег, а заводы не производят, потому что никто не покупает их продукцию. Ключевым моментом такой политики является то, удается ли правительству убедить граждан, потребителей, предпринимателей и банкиров, что экономика действительно окажется в новом равновесии, в котором потребители будут больше и зарабатывать, и потреблять. После завершения Великой депрессии «кейнсианская политика» стала такой популярной, что ко второй половине ХХ в. успела разочаровать своими результатами – определенно, она не является универсальным рецептом борьбы с замедлением экономического роста.

Другой способ взглянуть на проблему выхода экономики из плохого равновесия – с помощью денег. Этот взгляд на Великую депрессию связан с именами Ирвинга Фишера, профессора из Йеля, чикагцев Милтона Фридмана и Роберта Лукаса и – уже в XXI в. – принстонского профессора и председателя ФРС Бена Бернанке. Фишер первым описал, какую роль может играть во время кризиса накопленный долг: чем сильнее падают цены и доходы, тем выше – относительно доходов – задолженность людей и фирм. Чтобы расплачиваться по долгу, все сокращают расходы, снижая таким образом доходы всех остальных. (В книге «На этот раз все будет иначе!» гарвардские экономисты Кармен Рейнхарт и Кеннет Рогофф показали, как этот механизм исторически затруднял и замедлял выход из финансовых кризисов.) Фридман показал, как жесткая денежная политика 1929–1932 гг. усиливала, а не устраняла негативные последствия дефляции и роста относительной цены задолженности. Бернанке объяснил, каким образом долговой механизм Фишера, относительно безобидный в малых масштабах, способен вызвать продолжительный спад, когда цены падают быстро. И потом использовал этот урок, выбирая оптимальную денежную политику во время Великой рецессии, последовавшей за мировым финансовым кризисом 2008–2009 гг.

Разные пути

В Германии Великая депрессия и ее последствия стали фоном для прихода к власти Гитлера – с ужасающими последствиями для Европы, мира и самой Германии. Но в других странах – лидерах мирового экономического развития, не меньше пострадавших от Великой депрессии, краха государственности не произошло. В США через три тяжелых года – безработные стояли в очередях за бесплатным супом, а в столице полиции пришлось разгонять марши ветеранов – президентом стал Франклин Рузвельт, энергичный популист, сумевший сразу поменять настроение граждан. Большая часть конкретных мер, которые он осуществил в первый год президентства, либо провалились, либо были в конечном счете отменены Верховным судом. Но его упор на государственную политику поддержки бедных и безработных, обещание, пусть минимальной, государственной пенсионной системы, поддержка нестабильных банков и другие проекты сумели вдохнуть оптимизм в граждан – и экономика сразу стала расти. Рузвельт, президент редкой – по американским меркам – популярности, стал своего рода защитой от «американского Гитлера». В Великобритании и Франции системы парламентского управления также устояли и пережили кризис, причем без всяких харизматических лидеров. То, что сильнейший экономический кризис может и не приводить к политической катастрофе, – один из уроков Великой депрессии.

Автор — профессор Чикагского университета и Высшей школы экономики