Что изменит переход Sotheby's в непубличные компании

В понедельник дом Sotheby’s, вместе с главным конкурентом – Christie’s контролирующий около 90% аукционных продаж произведений искусства и предметов роскоши, был куплен французским миллиардером Патриком Драи. Владелец телеканалов, газет, мобильных операторов и интернет-провайдеров заплатит за Sotheby’s $3,7 млрд и снова сделает его непубличной компанией (Sotheby’s торговался на Нью-Йоркской фондовой бирже 31 год).

Моя лента Facebook, состоящая преимущественно из арт- и кинокритиков, художников и прочих представителей творческих занятий, через одного отреагировала на это событие постами вроде «Sotheby’s снова станет частным». Конечно, им тут же указывали на ошибку: что вы, он таким и был, просто торговался на бирже, а станет непубличным. На что деятели культуры возражали, что имели в виду именно это: раньше, дескать, он был обязан сообщать, что да как, объяснять общественности, как идут дела, а значит, в каком-то смысле был не просто чей-то, а общий. А что сейчас? Будут как Christie’s – начнут себе делать что хотят: то «Спасителя мира», который вообще-то вроде как считается картиной работы Леонардо да Винчи, поставят не в дни продаж старых мастеров, а вовсе даже в расписание импрессионистов, модернистов и послевоенного искусства, то Бэнкси порежут. И никаких тебе объяснений и разговоров.

Понятно, что рассуждения в Facebook – больше эмоции, чем факты, но все же коллективное бессознательное уловило суть перемен довольно точно. Уход от статуса публичной компании, безусловно, поможет Sotheby’s усилиться и уравнять силы с непубличным Christie’s (принадлежащим более 20 лет другому французскому миллиардеру – Франсуа Анри Пино). Непубличный статус сделает нас более гибкими, не скрывает в официальном заявлении исполнительный директор Sotheby’s Тод Смит. Прежний руководитель аукционного дома, оправдывая неудовлетворительные результаты, ссылался на то же самое: Christie’s покупает долю на рынке и заключает экономически невыгодные сделки, чтобы делать заголовки, и не обязан раскрывать свои данные о доходах (цитата по The New York Times).

Если сравнить медийное присутствие Sotheby’s и Christie’s, то и правда может возникнуть впечатление, что второй обходит конкурента в одну калитку. Почти все рекорды последнего времени сделаны именно на Christie’s. Самые громкие коллекции или редкие произведения искусства тоже, как правило, выставляются там же. С новостями о росте продаж Christie’s обычно успевает раньше. Но если смотреть на цифры, то можно увидеть, что на самом деле никакого драматичного разрыва в продажах нет, они абсолютно сопоставимы. Зато Sotheby’s, как публичная компания, был вынужден отчитываться о прибыли (не такой высокой относительно оборота, но цифр Christie’s мы не знаем вовсе) или, скажем, формировать расписание, исходя не только из своих соображений или пожеланий продавцов, а например, из необходимости ежеквартально отчитываться перед акционерами. Справедливо ли, что из двух идентичных организаций одна должна рассказывать все, а другая – только то, что посчитает нужным?

Вероятно, любая компания предпочла бы выбирать, что публиковать, а что нет. Но на рынке произведений искусства, почти целиком построенном на мистификациях, спекуляциях, красивых легендах и ореоле мира высших материй, цена (и ценность) слов может оказаться даже выше цифр. Люди ходят в музей не для того, чтобы узнать, как непросто и дорого сделать выставку. Аналогично и покупать искусство начинают не из желания погрузиться в мир убытков, финансовых отчетов, сроков и прочей унылой бухгалтерии. Поэтому успех на арт-рынке имеют те, кто способен создать атмосферу (или иллюзию) уникального мира чего-то прекрасного и недоступного. А регулярные финансовые отчеты в таком деле не самый лучший помощник. Если Sotheby’s в ближайшее время обгонит Christie’s, мы еще раз убедимся в этом.