Постсоветское двоемыслие

В этом году много говорят об эпохе бархатных революций, произошедших в Центральной Европе ровно 30 лет назад и похоронивших неэффективную коммунистическую систему. Под воздействием постоянных разговоров о прошлом я решил даже «поставить эксперимент» на себе.

Дело в том, что разговоры эти почти всегда пессимистические – о том, что нам в России, увы, ничего не удалось. О том, что не оправдались былые ожидания, не реализовались глобальные планы. О том, что мы вообще представляем собой убогий народец, совершенно выпадающий из логики социального развития, и в крови у нас (прямо по Чаадаеву) есть что-то такое, что отвергает всяческий прогресс. Вместо слова «кровь» в современных разговорах теперь чаще используется модное словосочетание «культурный генотип», и это придает обычным литаниям и ламентациям форму научного дискурса.

В пессимистических спорах можно обнаружить, что население наше за 30 лет нисколько не изменилось. Как были мы сплошь совки, так совками и остались. На одной конференции я услышал даже, что народ в России не просто пассивный, а неизменно агрессивный. То есть агрессивно отстаивающий свое право оставаться совком в борьбе со сторонниками перемен.

На первый взгляд, вроде бы, дело обстоит именно так. Не уступим врагу!.. Не поступимся ценностями!.. Можем повторить!.. Агрессивная риторика слышится из каждого утюга. Авторитарный режим тормозит развитие страны. Экономика находится в стагнации. Бизнес запуган наездами. Капитал из России бежит, поскольку правосудия здесь не добиться. А за капиталом устремляются за границу еще и «мозги», задавленные несвободой. Но вот загадка: при всей агрессивной неизменности населения жизнь наша за 30 лет стала совершенно иной. «Неизменный» народ изменил все вокруг так, что молодым людям, не знавшим СССР, трудно даже представить себе наше недавнее прошлое.

Абстрагировавшись от раздающихся вокруг стонов, я пытаюсь по возможности объективно сравнить свою собственную жизнь 30 лет назад с жизнью сегодняшней. И вижу, что в ней почти все стало иным. Если исключить время сна, которое проходит и впрямь примерно так же, как в советскую эпоху, 16 оставшихся часов моего дня ничем не напоминают прошлое. Я работаю с принципиально иными книгами. Я пишу совершенно иные тексты. Я обладаю несравнимо большими возможностями их публикации. И не испытываю никаких проблем с тем, чтобы обсудить свои выводы как в узком кругу коллег, так и с широким кругом читателей.

В той области науки, которой я занимаюсь, появились сотни книг западных авторов, переведенных на русский язык и стоящих на моих книжных полках. В библиотечный спецхран пробиваться не надо. Не надо искать литературу в не всем доступных зарубежных книгохранилищах. Проблема скорее в том, чтобы успеть все прочесть.

В советскую эпоху полученными из-под полы знаниями я делился с друзьями «на кухне». А сегодня пишу на этой основе статьи и книги. Цензура, конечно, и сейчас существует. Но существует при этом большой выбор изданий, позволяющих эту цензуру обойти. Проблема скорее не в запретах, а в вялости интереса читателей.

Дискуссии с коллегами, на которых раздаются стоны о том, что в России все неизменно, проходят часто за рубежом. От железного занавеса и следа не осталось. Среди моих молодых коллег трудно найти человека, который не прожил бы довольно долгий период своей жизни в иной стране – во время учебы или стажировки.

Понятно, что жизнь у всех складывается по-разному. У кого-то все 16 часов каждого дня радикально отличаются от того, что было в советском прошлом. У кого-то – лишь восемь. А у кого-то – два-три. Потому я и поставил эксперимент на себе, чтобы не слишком фантазировать, а писать лишь о том, что очень хорошо знаю. Однако при всем разнообразии личного жизненного опыта есть изменения, общие для всех. Перемен, связанных с приобретением в магазинах товаров и услуг, с организацией отдыха и с развлечениями, может не замечать лишь очень идеологизированный человек, сознательно искажающий нашу недавнюю историю.

Не буду писать дальше об очевидном. Обращу лишь внимание на удивительное противоречие. Весь день я живу в новом мире, почти не напоминающем о прошлом, и лишь открывая под вечер статьи или книги моих пессимистично настроенных коллег, узнаю, что, оказывается, в моей жизни никаких перемен не происходит.

В советское время мы говорили о своеобразном двоемыслии нашего человека: с одной стороны, он прекрасно знал, как все на деле хреново, но с другой – верил в набор коммунистических штампов. Сегодня у нас развивается иное, новое двоемыслие. Люди, чей образ жизни радикально изменился, искренне полагают, будто в России столетиями все неизменно. Это противоречие удивительным образом существует в их головах. Причина, по всей видимости, состоит в том, что мы привыкли сравнивать нашу жизнь не с реальным прошлым, а с неким вымышленным идеалом. До идеала же этого нынешней России и впрямь так еще далеко, что жизнь кажется неизменной.

Идеализация, в свою очередь, складывается из двух моментов.

Во-первых, в головах значительной части российских интеллектуалов плохо укладывается представление о длительности любого процесса модернизации. В нашей науке почти нет исследований, демонстрирующих, что в большинстве западных стран между началом трансформации традиционного общества и появлением общества современного проходят столетия. А те книги, которые этому посвящены, нашей образованной публикой редко читаются. В итоге человек ждет, что полный комплекс изменений случится при его жизни. А если этого не происходит, возникают литании, ламентации и разговоры о порочном русском генотипе.

Во-вторых, даже представления о современном Западе у нас весьма схематичны. Доминируют штампы, сложившиеся чуть ли не в 1970-е гг., когда мы находились за железным занавесом и о том мире судили по кинофильмам и радиоголосам. При этом сегодня (по мере того как мы узнаем, что и на западном солнце есть порой пятна) проблемы модернизированного мира объявляются досадной случайностью, не меняющей сути правильного демократического строя, тогда как похожие проблемы, существующие у нас в стране, возводятся в ранг закономерностей, порожденных порочным генотипом неизменно агрессивного советского человека.

Я вообще-то не против некоторой идеализации Запада. Демократия, толерантность, соблюдение прав человека и свободная рыночная экономика, бесспорно, заслуживают восхищения. Но плохо, если подобная идеализация вместо того, чтобы стимулировать наше стремление формировать в России подобные институты, приводит к противоположному результату – к отчаянию и утверждениям, будто бы вообще никаких перемен в сравнении с советскими временами не происходит.

Сегодняшнее российское общество при всех его серьезных недостатках больше похоже на сегодняшнее германское, финское или итальянское, чем на советское общество эпохи брежневского застоя. Правда, позитивные перемены происходили в основном в первые два десятилетия после начала перестройки, тогда как в последнее время нас откровенно «подмораживают». Но деструктивность нынешней государственной политики не означает, будто бы мы вообще не движемся вперед. И главное – это не означает, будто у нас есть какой-то особый совковый генотип.

Автор — научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге